Перед стеной времени - Юнгер Эрнст. Страница 46

Упомянув современное состояние хирургии, мы имели в виду не столько соответствующие этому уровню средства и умения, сколько цепочку нарушенных табу. Сегодня, когда сектант отказывается от переливания крови, это воспринимается как религиозное безумие, а если речь идет о его ребенке, то даже как преступление. Искусственное оплодотворение не требует таких глубоких теоретических познаний, какие необходимы для гемотрансфузии. Сообщения об удачных попытках этого рода время от времени встречаются в хрониках, например, в отчетах арабских врачей. Даже история Лота и его дочерей заставляет заподозрить нечто подобное.

Пример искусственного оплодотворения ценен именно тем, что сама процедура с теоретической точки зрения была возможна не только в наше время, но и в любое другое. Однако именно сейчас она вошла в практику и приобрела массовое значение. Этот факт заслуживает внимания хотя бы потому, что научный аппарат и его абстрактная схема, в большинстве подобных случаев вуалирующая сущностные аспекты, в данном случае играют второстепенную роль.

Желательно, чтобы этот процесс со своей историей, предысторией и статистическим развитием был документирован с максимальной точностью, пока еще есть такая возможность. Если учесть, что, к примеру, о битве на Марне написана целая библиотека, то нельзя не признать недостаточности внимания, уделяемого операции, которая, чем бы она ни окончилась, победой или поражением, предвещает перемену в судьбе не отдельных наций, но человеческого рода как такового.

Эта недостаточность внимания неслучайна, как и сам тот факт, что новый способ размножения стал возможен именно сейчас. И то, и другое – признаки мирового поворота, вхождения в новый дом.

Следовательно, как бы ни развивалась дискуссия, в принятии этого научного достижения не может быть сомнений. Оно уже принято. Законы способны лишь перегородить поток или прокопать для него русло. Что они могут значить там, куда уже легла тень новой сущности?

Ответ явствует из беспомощности юристов. Ни гражданские, ни уголовные кодексы, естественно, не могли предвидеть той угрозы, которой сейчас приходится противостоять. Речь идет не просто о перемене внутри правового пространства, то есть, например, о новом гражданском статусе. Происходит биологический процесс, последствия которого могут зайти сколь угодно далеко.

В этой связи уже в рамках правового поля возникают совершенно новые вопросы. Взять хотя бы регистрацию и ведение личных дел органами записи актов гражданского состояния: это проблема, которую, вероятно, еще несколько десятилетий можно будет затушевывать и преуменьшать, тем не менее однажды она обнаружит всю свою серьезность, выходящую далеко за рамки различий между рождением в браке и вне брака или между расами, хотя и это уже достаточно трагично.

Всем требованиям, предъявляемым к отцу, предшествует требование отца, то есть право его иметь. Оно не просто законно, оно естественно. Эту мысль очень хорошо выразили стоики, сказав, что природа обязана дать нам отца, а хорош он или плох – это уже выходит за пределы ее обязанностей и наших прав.

В случае искусственного оплодотворения речь идет не о хорошем или плохом отце, законном или незаконном, но об отцовстве и зачатии вообще. Суть этой практики не исчерпывается никакими нравственными или юридическими соображениями. Она предлагает нам не новую моральную или правовую категорию, а новую категорию людей, новое состояние, развитие которого проблематично, однако проблема не ограничивается его рамками. Это новшество – очевидный признак того, что человек как таковой вступает в новую фазу, вследствие чего изменится не только его юридический статус, но и его природа. Даже право иметь отца перестанет быть естественным и само собой разумеющимся. Оно будет отнято – в соответствии ли с планом и в силу свободы воли или же вследствие принуждения со стороны закона.

Развитие наших эфемерных дискуссий наглядно показывает, что без принуждающего воздействия не обходится. Аргументы бродят по кругу, а эксперимент пересекает этот круг и внедряется в практику. Что она даст и чего от нее хотят, мы поймем лишь через несколько поколений. Пока же можно сказать лишь одно: она находится на промежуточном поле, у стены времени, причем в ее движении много неконтролируемого и неопределяемого. Она как айсберг, подводная часть которого значительно перевешивает видимую.

В наши задачи не входит обсуждение этой видимой части с моральной, юридической или социологической точки зрения. Последствия внушают тревогу, с какой стороны ни посмотри.

Очевидна заинтересованность в том, чтобы скрыть от тех, кого это касается, то есть в первую очередь от детей, специфику их происхождения. Эта тенденция понятна, хотя и нарушает одно из основных человеческих прав. Каждый хочет знать, откуда он происходит. Это желание принадлежит к числу первых и самых пылких. На такой вопрос нельзя не ответить, нельзя дать ложный ответ. Кроме самого человека, знать правду захотят и те, кто его окружает, его ближние – особенно когда дело касается создания семьи. Кроме того, должны вестись регистрационные записи: даже если не принимать во внимание других аспектов, это необходимо хотя бы для научного контроля над экспериментом.

Таким образом в популяцию входит неизвестное как биологическая величина. Возникает новое состояние. Поначалу оно представляет собой редкость, потом, вероятно, ему будут содействовать во имя человечности и во имя ее же противодействовать. Наконец оно поставит человечность под вопрос, изменит ее.

Это развитие соответствует генеральной линии, которой следует также и государство, чья позиция постепенно перейдет от допущения к поощрению, затем к легализации и в итоге к монополизации. Поэтому в отношении многих государственных проблем – проблем, связанных с контролем населения и рождаемости, формированием типов и мнений, руководством и следованием, унификацией и коллективизацией, – открывается перспектива невероятного упрощения.

Редукция эротической жизни и связанных с ней отношений в пользу производительности – одна из базовых составляющих плана, находящаяся в русле тенденции, которая исходит от духа Земли и наблюдается везде, где природа создает условия для формирования государств. Уже у самых ранних штаммов она дифференцирует клетки, органы, особи.

Сдвиги в этом направлении могут принимать как форму биологического вторжения, так и форму рационального прогресса на отдельных территориях. Вполне возможно, что дело не обойдется без участия катастроф: за ними всегда следуют коллективные родовые схватки.

Если смотреть на верхушку айсберга, то под видом свободы воли процесс представляется так, будто человек теперь сам несет ответственность за свою эволюцию. Он смотрит вниз, на нераздельную мировую материю, которая выгибается ему навстречу, играя роль плаценты. Это соприкосновение даже в большей степени, чем политическое решение, связано с неизбежной виной, и если бы в процессе становления в то же время не усматривалось бессознательное, невинное, то прогноз был бы неблагоприятен.

Между тем даже в этом дополнении к человеческой вине и свободе скрывается нечто большее, чем простое восприятие движения духа Земли и связанный с ним дискомфорт. Оно, это дополнение, обладает собственной формирующей и модифицирующей силой.

Генетический эксперимент, проводимый над людьми, требует много времени. У этого есть свои недостатки и преимущества. К первым относится тот факт, что таким образом дается начало чему-то слишком заметному, чего нельзя будет повернуть вспять, как при опытах с животными. Между тем на полный триумф научного мышления рассчитывать не приходится. Преимущество же заключается в том, что этот путь исключает стремительную трансформацию индивида и общества.

Остановить эксперимент нельзя, однако можно себе такое представить. Церковь справедливо усматривает в этом одну из своих задач, поскольку вся ее судьба зависит от того, в какой степени она пойдет на поводу у науки.