Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович. Страница 47

— Ты — не умеешь?! — поразилась она так, будто я признался в неумении читать или писать.

— Ну да. У нас в семье отродясь и машины не было… У меня родители учителя, — добавил я, почему-то смутившись. — И я к своему стыду ничего не знаю и не умею.

— Ну, это не твоя вина, — серьезно ответила Ольга, не отрываясь от дороги. — Как и не моя заслуга в том, что права есть.

— Нет, ты все равно молодец, — возразил я. — Редкая женщина справится с грузовиком.

Я похвалил ее от души, хотя ехали мы еле-еле: мотор ревел надсадно, поскольку Ольга боялась или не умела переключиться хотя бы на вторую передачу; руль жил своей жизнью, не поддаваясь ее тонким рукам, и огромный грузовик рыскал по дороге, то и дело задевая колесами траву обочины и угрожающе накреняясь. На рытвинах кабина взлетала вверх, и я бился всеми своими частями о железные углы, которых почему-то оказалось тут в избытке. И вообще казалось, что мы едем не на автомобиле, а на танке. Я надеялся, что нам не попадется встречных машин, ведь не умея водить сам, я не смог бы помочь в критической ситуации. Но мы все-таки перемещались гораздо быстрее, чем если бы я шел пешком… Выехав из деревни, где дорога стала шире и ровнее, Ольга оторвала одну руку от руля и быстро утерла пот. Глядя на нее, я опять подумал, до чего же хороша и красива эта женщина. Она не показалась таковой в первый раз, когда я ее увидел, потому что была переменчивой и всегда разной. Одной, когда страстно танцевала с Лавровым у костра; другой — когда спала, раскидав голые груди, около потухшего костра… И третьей — сейчас. Когда разгоряченная и яростная, словно какая-нибудь мифологическая валькирия, отчаянно гнала вперед непослушный грузовик с единственной целью прийти мне на помощь. Красота ее, в отличие от тех размалеванных кукол, что смотрели отовсюду с дурацких наклеек, была живой и почти мучительной. Сейчас я понимал Сашку — и сквозь дурман своего затуманенного восприятия завидовал ему… Мне вдруг захотелось дотронуться до нее, погладить ее черные волосы или просто коснуться плеча — но мне мешал лежащий на сиденье рюкзак; к тому же я боялся отвлечь Ольгу от дороги.

— Ох… — вздохнула она. — Здесь вроде полегче. А то на этом грузовике скорости не так, как на «волге» переключаются. И педали тугие, и руль тяжелый и вообще машина здоровая и я ее не чувствую совсем…

— Все нормально, — подбодрил ее я, улыбаясь сквозь снова нахлынувший жар. — Едем ведь. Ни о чем не волнуйся, и все будет хорошо… Мы доехали до станции быстрее, чем я предполагал.

Переключившись на нейтраль, Ольга шумно затормозила у переезда. Выскочила из кабины, помогла мне вылезти, вытащила рюкзак. Ноги мои едва держали. С трудом поднявшись на невысокий настил платформы, я сел прямо на доски, уже ничего не видя перед собой. На меня снова, медленно но неотвратимо, накатывала волна дурноты.

— Ну, я обратно поехала…

Я открыл глаза — Ольга стояла передо мной, вся овеянная горьким ароматом ромашек, ужасно высокая на своих невероятных ногах.

— Спасибо… тебе… — пробормотал я, делая попытку подняться.

— Сиди-сиди… — Ольга нагнулась и поцеловала меня в щеку. — Ладно, Женя, теперь все будет хорошо. Выздоравливай.

— Спасибо тебе… — повторил я, вслепую поймав ее руку и задержав в своей ладони, судорожно наслаждаясь прохладой, что перетекала в меня из ее здорового, не пораженного болезнью тела. Она опустилась ко мне. Потянувшись из последних сил, я прижался грудью к ее коленям, которые холодили даже сквозь рубашку. Брошенный грузовик грохотал на холостых оборотах.

— Спасибо… — сказал я в третий раз.

— Ну… Поеду я. А то вдруг эти хорьки в самом деле проснутся…

— Поезжай… только… — я снова почувствовал наваливающееся на меня смертное одиночество и против воли пытался задержать около себя хоть на полминуты эту женщину. — Только ты знаешь как проедь… Тут разворачиваться тебе трудно… Ты проедь еще с полкилометра, там влево уйдет дорога на полевой стан — помнишь ведь, каждый день по ней ездим… Ты по ней спустись немного. Там скоро будет ровное место без насыпи, дорога прямо среди луга пойдет. И ты сможешь развернуться и поехать назад… Поняла?

— Поняла… — тихо ответила Ольга. — Ну я поеду…

— Поезжай… — так же тихо ответил я, с трудом отрываясь от ее прохладной руки.

От прокаленных солнцем шпал одуряюще несло креозотом…

— Постой! — крикнул я вслед, когда она уже спускалась с настила.

— Если опять мотор заглохнет, помнишь, как заводить?

— Помню! Красную кнопку нажать… Пока! Выздоравливай! И возвращайся…

Ольга махнула рукой и, не оборачиваясь, побежала к грузовику. Вот она скрылась в кабине. Хлопнула дверца, заскрежетала переключаемая скорость, взревел мотор. «ЗИЛ» дернулся, осев сначала носом, потом кормой, потом тронулся и, окутанный пылью, медленно покатил к полевому стану.

Я смотрел ему вслед и вдруг с внезапной тоской осознал, что, кажется, за всю жизнь никто никогда так не рисковал ради меня, как эта совершенно чужая женщина, с которой за две недели тут мы не перекинулись и десятком слов.

Грузовик, уже едва заметный в сером облаке, притормозил перед ответвлением дороги, осторожно съехал вниз, а потом, проехав еще немного — аккуратно следуя моим указаниям — медленно закачался на невидимых ухабах, описывая широкий круг по полю. Я отвернулся и закрыл глаза. И сразу почувствовал, как опять кружится голова и перебивая друг друга, толкаясь и споря, плывут какие-то разрозненные обрывки снов, мыслей, образов. Фея, коршуны и грифы, горячее небо, холодный огонь костра… Все навалилось на меня с прежней силой, и я уже не мог противостоять, хотя угасающим остатком сознания еще понимал, что все это бред…

— … Женя! Женя, что с тобой?!

Инна… Инна узнала про мое ранение — видно, кто-то из ребят послал телеграмму из райцентра, и сначала прилетела на самолете, потом ехала сюда на электричке, потом пешком бежала обратно из лагеря, узнав, что я ушел… Инна приехала за мной и теперь в самом деле все будет хорошо…

Я очнулся, всплывая не поверхность яви. Ольга осторожно трясла меня за плечи. Тихий грузовик опять стоял поодаль.

— Это… ты… Сумела развернуться?… — я улыбнулся, по крайней мере, мне так чудилось. — Зачем опять остановилась…

— Мне показалось, ты без сознания, — ответила она. — И стало страшно бросать тебя тут одного.

— Да нет, поезжай, — возразил я, хотя был совершенно невероятно, нечеловечески, ужасно рад ее возвращению. — А то в самом деле у тебя неприятности будут.

— А, наплевать! — отмахнулась Ольга. — Машина цела. И что они со мной сделают? Максимум изнасилуют. Так я от этого больше удовольствия получу, чем они сами…

Криво усмехнувшись, она села рядом и прижалась ко мне голым плечом.

От него шла успокоительная прохлада. Я опустил на него голову.

— Боже мой, Женя… — вздрогнула Ольга. — Ты же весь горишь… У тебя такой жар!

— Да… Ничего страшного. Приеду в город, там пару уколов вколют. И все будет снова нормально.

Я говорил эти слова, а самому хотелось сбросить всю душную больную одежду и каждой своей клеточкой припасть к ее обнаженному, чудесному, холодному телу…

Словно слыша мои мысли, Ольга привстала, осторожно расстегнула рубашку и коснулась ладонью моей груди.

— О господи… Ужас… Ты весь такой горячий… А у нас даже воды нет, хоть какой-то компресс сделать, чтоб тебе полегче стало. Она сидела передо мной на корточках так близко, что я видел темные, пушистые интимные завитки, выбившиеся из-под ее оранжевых трусиков. Но это не возбуждало меня и не рождало мыслей об Ольге как женщине. Меня манили прохладой ее плотные и наверняка совершенно ледяные бедра. Я больше не мог сдерживаться.

— Можно?… — тихо спросил я.

— Конечно, — так же тихо ответила Ольга, поняв с полуслова.

С трудом приподнявшись, я лег животом на ее ноги. Ольга неожиданно и нежно погладила меня по голове.

— Женя, Женя… Ну почему такая несправедливость всегда на свете, а?

— Какая? — пробормотал я, испытывая блаженное, неописуемое облегчение.