Наследник чародея. Вот и кончилось лето. Книга вторая (СИ) - Рюмин Сергей. Страница 4

- В школе проходил! – съязвил я.

- А вообще в бога веришь? – продолжал Ершов. – В церковь ходишь?

- Игорь! – укоризненно сказал Устинов. – Прекращай давай!

- Не хожу, - ответил я. – Не верю. Крестик не ношу. У вас всё?

- Ладно, ладно, не горячись! – улыбнулся Ершов. – Надо было поинтересоваться. Вдруг ты сектант какой?

Я засмеялся, потом предложил:

- Может, чаю попьем? А то я, честно говоря, уже устал.

- Да мы, пожалуй, пойдем, - ответил Ершов. – Задержались мы у тебя.

- Ты понимаешь, что разговор еще не закончен? – Устинов тоже посмотрел на часы. – Мы к тебе подъедем послезавтра после обеда. Так нормально будет?

- Приходите, - ответил я. – Можно подумать, если я сказал бы нет, вы бы не пришли.

- Пришли бы! – засмеялся тот. – Еще как пришли!

Я улыбнулся. Посмотрим, как вы завтра будете смеяться, когда зубы полезут! Я на них обоих, когда они выходили, кинул конструкт регенерации, добавив силы чуть больше. Вот у них веселье начнется!

Единственное, о чём я пожалел, что не знал заклинания «молчания». А гипнотизировать, как этого Захара Петровича, сразу двоих я бы не смог. Если только усыпить? Но что-то делать было уже поздно, гости ушли.

Из магазина вернулась maman. Она выложила из авоськи булку белого хлеба, пакет сахара.

- Я на лавочке сидела, - сообщила она. – Возле подъезда. Ждала, когда они уйдут. Представляешь, они пошли к детсаду. А там их «Волга» ждала с водителем. Что они от тебя хотели, Тош?

- По цыганам спрашивали, - соврал я. – Какие отношения, про всех, в общем, расспрашивали. Только просили, чтоб я никому не говорил! – вроде как спохватился я. – Ты никому не говори!

- Конечно!

На обед у нас был жиденький куриный суп. Жиденький в смысле бульона в нём было больше, чем вермишели, картофеля и прочих овощей. Вообще-то я любил поесть бульону, похлебать… Maman в этом меня всегда баловала.

В самый разгар обеда, когда я уже успокоился, она вдруг заявила:

- Антон! Нам надо серьезно поговорить!

После такого заявления аппетит пропал сам собой, настроение скакнуло резко вниз.

- Раз надо, поговорим! – тем не менее отозвался я, не отрывая глаз от тарелки.

- Антон! – не выдержала maman. – Что вокруг тебя происходит?

- Ма, давай попозже, а? – попросил я.

- Я с ума сойду! – предупредила maman.

- Всё-то ты обещаешь! – пошутил я.

- Антон! – в голосе maman прорезались грозовые раскаты.

- Ладно, ладно! – согласился я. – После обеда всё обсудим…

Нет, всё-таки бог на свете есть! Как только я допил чай, в дверь постучали. Вроде робко, тихонько, но настойчиво. Maman, вздыхая, пошла открывать, а я привычно занял своё место за шкафом на диване.

- Антон! – крикнула maman. – Это к тебе!

В прихожей переминались дед Пахом и его жена Клавдия Никитична. Maman отошла на кухню и наблюдала оттуда.

- Антошенька! – начала бабка.

- Помолчи, старая! – оборвал её дед. – Антон!

Он хотел продолжить, но вдруг сам смущенно замялся. Бабка попыталась снова что-то сказать, но дед ухватил её за руку, одёрнул. Я улыбнулся, пришел им на помощь.

- Дядя Пахом! Да всё нормально. Я всё понял. Всё хорошо. Правда? Кстати, как вы себя чувствуете?

Дед Пахом выпрямился, кивнул:

- Ничего не болит. Дышу свободно. Видишь, даже ходить стал. Гуляю. В общем, спасибо тебе!

Он протянул мне свёрток. Я взял его – тяжелый…

- Это вот, - он опять смутился. – Тебе, короче. На память. Забери. Храни. Моё это, с войны.

Он вдруг шагнул ко мне, крепко обнял (откуда столько силы у старика?), ткнулся лицом мне в ухо, произнес:

- Спасибо тебе! С того света вытащил. Думал, всё… Ан нет. Спасибо!

Соседи ушли. Maman тут же потребовала:

- Покажи немедленно!

Я развернул сверток из вощеной бумаги. Там оказался большой латунный бинокль и морской кортик с черно-желтыми ремешками-креплениями. Я покрутил бинокль в руках, посмотрел. Сверху, рядом с окуляром обнаружилось клеймо «Карл Цейс Йена 1943» с якорем и полустертой надписью «Кригсмарине». А вот кортик был советский. На нём тоже красовалось клеймо и год 1941.

- Я слышала, что дед Пахом во время войны был командиром подводной лодки, - задумчиво сообщила maman и тут же требовательно поинтересовалась. – За что такой подарок, а? Не хочешь рассказать мне, поделиться?

Я не успел ничего сказать, как в дверь снова постучали. Нет, реально, надо звонок сделать. Кнопку старого, вместе с проводами кто-то выдрал с месяц назад. Я даже подозреваю, кто. Только с них уже ничего не возьмешь. Определенно, у нас сегодня гостевой день.

На пороге стояла тетя Маша. Maman удивленно посмотрела на неё, выдавила:

- Здрасьте, тётя Маша! А вы хорошо выглядите!

Еще бы не хорошо! Сейчас тёте Маше на вид больше полтинника никто бы не дал! 70-летней бабке! Больше 50! Её бы, наверное, на службу обратно бы взяли… Шутка.

- Здорово, соседи! – то ли поздоровалась, то ли скомандовала она, заходя в дом. – Странные к вам гости заходят!

- Это соседи с третьего что ли? – удивилась maman. – Почему же они вдруг странные?

- Да нет, не они, - покачала головой тетя Маша.

- Ну-ка, Нинуль, сходи, погуляй! – она повернулась к maman. – Нам с Антоном Николаевичем посплетничать необходимо.

Maman всплеснула руками:

- Я в своём доме и – иди, мол, погуляй! Что ж такое-то? Из дома выставляют второй раз уже за час…

- Ладно, - тетя Маша цепко ухватила меня пальцами за плечо. – Не будем нервировать мамочку, пойдем сами погуляем.

- Да ладно, ладно, - maman махнула рукой. – Сидите, сидите. Я в «Восток» схожу, там вроде котлеты сегодня завезли.

- Возьми на мою долю десяток! – попросила тетя Маша.

- Ну, рассказывай, что за гости к тебе сегодня приходили? – потребовала она, когда maman захлопнула дверь. – И что с тобой произошло, что скорую пришлось вызывать?

Я поведал ей укороченную версию своего непонятного приступа: мол, закружилась голова, потерял сознание, очнулся – гипс, не гипс, а мне внутривенный вводят. Вроде всё прошло, всё нормально, жив, здоров. Тётя Маша слушала меня, кивала, потом выдала:

- Это у тебя не из-за того, что ты, так сказать, перенапрягся, перетрудился с дедом? Не может такого быть?

- Не знаю, - уклончиво ответил я. Поверила она мне, нет, определить было трудно. Тетя Маша потрепала меня по голове (шевелюра уже отросла ого-го, стричься пора!), буркнула:

- Ты это… Смотри там! Побереги себя. Уж очень ты человечек нужный вдруг всем оказался. А эти что от тебя хотели?

Тут я скрывать ничего не стал. У нас с тетей Машей сложились вполне доверительные отношения. Я чувствовал, что бабка-то она с одной стороны совсем непростая, а с другой стороны и я ей вроде как не чужой стал. И от цыган она меня защищала, и с Дубовицким в контры вошла, не побоялась, и дальше тоже… Пирожки всякие, борщ…

- Значит, и «старшие братья» нарисовались, - задумчиво пробормотала она.

- Кто? – не понял я.

- «Старшие братья». Мы так чекистов называли.

Она задумалась.

- Ну, здесь можно только прогнозировать. Если это личная инициатива двух оперов, это одно. Если это санкционированный контакт, это другое. Второй вариант, как говорится, чреват боком.

- Это как? – опять не понял я.

- Заберут тебя Антошка, закроют в каком-нибудь «ящике» и будут изучать по запчастям. А в перерывах между визитами врачей будешь лечить всякую партхозноменклатуру.

- Кого?

- Руководителей да чиновников партийных! – рявкнула тётя Маша и уже спокойнее добавила. – Пока прогнозы, впрочем, делать рано. Будем, как говорят, в Одессе, посмотреть. Когда они к тебе в следующий раз собираются в гости придти?

- Послезавтра, ближе к обеду.

- Хорошо, хорошо, - тётя Маша кивнула головой. – Я здесь буду. Подстрахую в случае чего…

В случае чего она будет подстраховывать? Как подстраховывать? Я не рискнул спросить. Она-то и в старости резкая была. А теперь, когда помолодела, так сказать, из неё вообще энергия прёт!