Никому о нас не говори (СИ) - Черничная Алёна. Страница 38

— Да, мам, — говорю и хлюпаю носом одновременно.

— Я спрашиваю, всё успеваешь? — её интонация становится требовательнее.

— Да. Всё хорошо, — киваю, ощущая, как в глазах «режет». Слёзы выступают сами собой.

Отвернувшись, вытираю их о рукав футболки, приподняв плечо. И замечаю, что мамы уже нет на кухне. Я не теряю ни секунды. Хватаю грязными пальцами телефон и через скатывающиеся слёзы пишу Тимуру:

«Попробуй ещё раз подёргать переключатель. Он иногда глючит».

Не знаю, поможет это или нет, но что-то же я должна ему ответить… И, пока под именем Тимура Горина светится«печатает…»,я прислушиваюсь к звукам за пределами кухни. Кажется, мама где-то в зале.

Тимур Горин:«Я миллион раз пробовал. Он не работает. Я сижу без света».

«А щиток включил?»

И от ответа Тимура прямо через экран передаётся всё его раздражение:

«Слушай, я чё, по-твоему, настолько тупой?»

— Аня!

Я едва не роняю телефон на пол. Подпрыгиваю на месте не только я, но и моё сердце. Заблокировав экран, кладу смартфон на стол, спрятав его за банками специй. И взгляд свой тоже прячу — только в миску с фаршем. И под мамину тираду пытаюсь проморгать всю резь в глазах от лука.

— Я с кем разговариваю-то? Ты готовить собираешься или будешь дальше в телефон пялиться? Что там интересного-то такого?

— Это просто староста пишет, — бурчу я, погружая похолодевшие пальцы в фарш.

Демонстративно и с усердием смешиваю его, пока ощущаю за спиной присутствие мамы. А мой взгляд направлен на банки со специями. За ними уже опять светится уведомление о сообщении. От нетерпения и желания его прочитать у меня аж сосёт под ложечкой.

И, как только мама опять покидает кухню, я бросаю к чёрту будущие котлеты, быстро омываю липкие ладони под краном и беру телефон. А там уже эмоциональное эсэмэс от Тимура. Оно полно недовольных смайлов и восклицательных знаков:

«Ань, здесь есть свет или нет?????!!!!!!»

Горин негодует. А что делать мне? Я котлеты леплю, а он там, где-то у берега Таганрогского залива.

«Должен быть», — вставляю грустный смайлик. —«Всегда был. Может, что-то сломалось?»

Тимур Горин:«Ты меня об этом спрашиваешь? Ты хозяйка этой халупы».

Предполагала ли я, что в меня могут полететь какие-либо претензии? Конечно да. Условия там явно не предназначены для комфортного проживания, но сколько бы на меня Тимур ни злился, правда есть всего одна. И пишу я её уже без смайлов, ставя в конце только точку:

«Я насильно туда тебя не тянула. Можешь вернуться в машину спать».

И Тимур замолкает. Под его именем больше не светится надпись«печатает…». Я во все глаза смотрю на экран с нашей перепиской, ожидая ответ. У меня уже закрадываются мысли, что Тимур действительно решил вернуться ночевать в машину.

Кусая губы, я так и стою посреди кухни с телефоном в руке. Нервно гипнотизирую экран. А когда замечаю надпись«Тимур Горин отправляет медиафайл», даже задерживаю дыхание.

«Вместо света»,— гласит сообщение под фото, что отправил мне Горин.

Мои глаза округляются от ужаса. На фотографии с десяток зажжённых свечей, расставленных на столе и по полу. Чёрт возьми! Где он нашёл их?

И внутри меня уже поднимается буря из страха и злости. Даже пальцы трястись начинают. Ну, Горин!

Но приближающиеся к кухне шаги заставляют меня избавиться от мобильного. Я снова прячу его между баночками со специями, а сама принимаюсь остервенело мять фарш.

И, как назло, мама решает, что сейчас идеальное время для чаепития. Она нажимает кнопку на электрочайнике и, нет чтобы уйти, подходит ко мне. Заправляет волосы мне за ухо и тянется к моей щеке поцеловать.

Я напрягаюсь каждой мышцей, каждым нервом и молюсь, чтобы Тимуру не пришло в голову именно сейчас что-то мне написать. Но закон вселенской подлости демонстрирует себя во всей красе. Телефон несколько раз настойчиво вибрирует, резонируя между стеклянных банок.

Я чувствую, как мама замирает. И понимаю, что сейчас она, как и я, смотрит на загоревшийся экран телефона.

— Тимур. Горин, — отрывисто читает мама и берёт секундную паузу, от которой моё сердце ныряет куда-то в пятки, а потом подскакивает обратно в грудь. — У тебя разве он староста?

— Нет, — сиплю я. Мои пальцы сильнее вязнут в фарше. Что-то у меня больше нет сил его перемешивать…

Мама отстраняется, а я рискую и поднимаю на неё взгляд. Она хмурится, собирая на лбу несколько морщинок.

— Тогда кто это? Это с ним ты так активно переписываешься?

Во рту у меня пересыхает. Да и язык липнет к нёбу, словно его суперклеем намазали. Но мне придётся что-то говорить. Что-то соврать… Правду точно сказать не получится. Ведь то, что я сделала, будет казаться правильным только мне. Мама вряд ли похвалит меня, если узнает про Тимура и мои приключения.

А на моё молчание мама приподнимает брови в немом вопросе.

— Это мой одногруппник. Он просит, чтобы я скинула ему перевод текста по английскому, — говорю я, с трудом разомкнув ссохшиеся губы.

У меня горят уши, лицо, громко стучит сердце где-то в горле, а мама хмыкает:

— А сам он, видимо, не может, раз очень настойчиво тебе пишет. Аж три сообщения подряд. Собираешься помочь ему? — она смотрит на меня со всей строгостью: глаза прищурены, а губы вытягиваются в нитку.

Пульс неумолимо отдаёт в виски. Я уже помогла ему, мама, и совсем не с английским. Но я всего лишь мотаю головой и прячу взгляд в миску с будущими котлетами. Медленно продолжаю мешать фарш руками, шумно сглотнув при этом.

— Анечка, — мама говорит уже нарочито мягко, но я всё равно слышу в её голосе ноты недовольства, — я надеюсь, ты понимаешь, что главное сейчас — это учёба.

— Мам… — тихо вздыхаю я, но меня тут же перебивают.

— Я много раз тебе рассказывала, зачем нужен диплом, хорошая профессия. А сейчас всё это, — мама очень жёстко выделяет «это», — лишнее.

Резкий прилив такого острого чувства неприятия её слов заставляет меня смело поднять взгляд на маму и спросить:

— Что «это»?

— Тесное общение с мальчиками, — чеканит она, осуждающе сверкнув глазами.

— Мам, — цокаю языком, — это просто сообщения.

— Сейчас просто сообщения, а завтра просто две полоски на тесте.

— Ма… — качаю головой, поморщившись.

Что я сейчас слышу? И почему, как только разговор заходит о лицах мужского пола, мне повторяют одно и то же: я обязательно от кого-то да принесу в подоле. Будто бы других вариантов будущего мне не уготовано.

— Не закатывай глаза, дорогая. Это жизнь, — фыркает мама, пристукнув кулаком по столешнице. — Я тоже думала когда-то, что это всё мимо меня. Но тот козлина слишком хорошо запудрил мне мозги, а потом сбежал, узнав о беременности. Не случись всего этого, моя жизнь могла сложиться иначе. У тебя был бы нормальный отец, и мы бы не жили в этой старой хрущёвке.

Смотрю на внезапно расхорохорившуюся маму. Так и хочется сказать, что не встреть она моего отца, то и меня сейчас могло бы не быть. Напротив неё стоял бы, возможно, вообще другой ребёнок и радостно уже дожаривал котлеты. А стою перед ней я, которая, кажется, завралась уже по уши…

И я чувствую себя отвратительно, только проблемы это не решает… Отвожу взгляд от маминого лица и снова смотрю на свои пальцы, мешающие фарш.

— Мне теперь общаться только с лицами женского пола и дома сидеть? — интересуюсь сухо у мамы.

— Не утрируй, — цыкает она. — Никто дома тебя не запирает. Я всего лишь хочу, чтобы ты не спускала своё время на всякие странные связи, пьяные вечеринки и не залетела в восемнадцать. Ты должна учиться в первую очередь.

— Знаю. Я так и делаю, — мой ответ неожиданно выходит каким-то раздражённым.

Я не могу это скрыть, потому что в груди оно так и клокочет. Слышу тяжёлый вздох.

— Тогда ответь этому Тимуру: если он тупой и не может сделать всё сам, то это исключительно его проблемы. Поняла? — сердито бросает она.