Корабль - Брандхорст Андреас. Страница 34

Эвелин пожала плечами:

– Подобные вещи случаются. Иногда мы хотим побыть одни и хорошенько подумать.

– Кромби провел на этом острове две тысячи лет и никогда не покидал его, – сказал Бартоломеус. – Маленький брутер снабжал его всем необходимым, в основном едой. Он проводил время, считая песчинки на пляже.

– Песчинки? – повторила Эвелин. – Две тысячи лет.

– Он начинал считать на рассвете, делал перерыв на два часа, когда солнце достигало зенита, и заканчивал с закатом. Так проходил каждый день. Две тысячи лет.

– Или семьсот тридцать тысяч дней, – пробормотала Эвелин.

– Да. Мы пытались поговорить с Кромби, но он каждый раз отсылал нас. Мы оставили скрытые датчики, чтобы иметь возможность помочь ему, если понадобится. Бессмертные не болеют, но могут пострадать от несчастных случаев. Он нашел их все и уничтожил.

– А что случилось потом? Здесь больше никто не живет. Хижина уже давно заброшена.

– Спустя две тысячи лет Кромби перестал считать песчинки, зашел в море и плавал до тех пор, пока силы не оставили его.

– Он совершил самоубийство?

– Все говорит об этом.

Эвелин попыталась представить, каково это – две тысячи лет считать песчинки на пляже. Нет ничего удивительного в том, что Кромби сошел с ума.

– Что я вам хочу сказать, Эвелин. Людям необходима наполненность. Им нужно заниматься чем-то, способным оградить их от хаоса, тем, во что они верят, что придает смысл существованию. Даже если это можно было бы назвать идеей фикс. Люди не созданы бессмертными. Для нас, машин, время не играет никакой роли. Нам потребовались столетия и тысячелетия для того, чтобы мы могли себя улучшать, мыслить быстрее и основательнее. Машины появились в процессе эволюции живых организмов, поколениями стремившихся к развитию. С достижением рубежа в сто лет большинство людских проблем заканчиваются, но если они будут жить дольше, то и проблем может быть больше.

Эвелин отвела взгляд от старой хижины.

– Что вы пытаетесь мне сказать?

– Люди – нелогичны, – продолжил Бартоломеус. – И никогда этой логикой наделены не были. Люди – существа иррациональные, им достаточно часто приходится защищаться от самих себя. Мы пытались поговорить с Кромби и помочь ему, но он не хотел, чтобы ему помогали. Он больше не мог вынести тяжесть времени и в конце концов бросился в море.

– Я поняла, – сказала Эвелин. – Вы хотите убедить меня, что Джаспер мог стать своеобразным Кромби и исчезнуть.

– Мы не имеем никакого отношения к его исчезновению, – ответил Бартоломеус. – И к другим случаям, в которых вы нас обвиняете. Эвелин, я привел вас сюда и рассказал историю Кромби, потому что хочу, чтобы вы сделали шаг назад, критически оценив свои взгляды.

– Что?

– Я хотел бы попросить вас рассмотреть возможность найти идею фикс, – объяснил Бартоломеус.

Он по-прежнему говорил очень дружелюбно, подкрепляя слова незаметными жестами, выражающими искренность и доброту.

– Враждебность к нам все больше становится смыслом вашей жизни.

– Вы имеете в виду, что иначе я начну считать песчинки? – спросила Эвелин и почувствовала горечь этих слов.

– Возможно. Что бы ни происходило, вы вписываете это в свою картину мира. Если же случается то, что вам не нравится, вы утверждаете, что в этом замешаны мы.

– Замешаны, – задумчиво повторила Эвелин. Она спросила себя, действительно ли Бартоломеус верил, что старой деревянной избы, нескольких добрых слов и нелепой истории достаточно, чтобы поколебать ее убеждения.

– Конечно, я не хочу говорить, что именно вы должны думать, Эвелин. Вы имеете право на собственное, независимое мнение. Никто не может и не хочет вам запретить отвергать нас и возлагать на нас ответственность за все, что вам не нравится.

– Но? – спросила Эвелин. – Я слышу «но».

– Это не должно влиять на нашу эффективность, – в речи Бартоломеуса возник определенный подтекст. Дружелюбие уступило место резкости. – Вы можете думать и верить во что хотите. Но вы не должны противодействовать нам. Согласно Конвенции саботаж тоже является нарушением.

– Саботаж?

– Вы разговаривали с Говорящим с Разумом, – продолжал Бартоломеус. – Вы пытались настроить его против нас, хотя он нам необходим. После разговора с вами у Адама была обнаружена неисправность. Интересно, есть ли связь?

Внутри у Эвелин все замерло. Неужели машины нашли программу? Нет, в этом случае Бартоломеус применил бы к ней другие меры, а не ограничился разговором.

– Это такое же нарушение Конвенции, как и ваши неоднократные попытки проникнуть в нашу базу данных.

Недовольство на серебряном лице сменилось снисхождением.

– Я хотел бы попросить вас остановиться, Эвелин. Прекратить все действия против нас.

– Или?

Аватар покачал головой:

– Я не хочу угрожать, Эвелин. Пожалуйста, не вынуждайте меня.

– А чем вы можете угрожать? – спросила Эвелин, осознавая, что играет с огнем.

– Мы могли бы связаться с Супервайзером и обвинить вас в нарушении Конвенции.

– А если еще подумать?

Бартоломеус вздохнул. Это было очень по-человечески.

– Мы желаем добра, Эвелин. Пожалуйста, поверьте мне. Мы всегда желали вам добра. Мы в долгу перед людьми – нашими создателями.

– Вы вели с нами войну. Поэтому нас всего четыре миллиона, ведь вы истребили почти все человечество!

Эвелин знала, что ей лучше остановиться, но слова бежали впереди разума, они сами слетали с губ и языка, прежде чем она могла их удержать.

– Мы воевали потому, что люди сами развязали против нас войну, – ответил Бартоломеус. В его голосе звучала грусть. – Нам пришлось вести ее, чтобы спасти себя и людей. Если бы мы тогда не победили, то сегодня Земля была бы всего лишь радиоактивной пустыней.

– В архивах об этом ничего не сказано, – Эвелин заставила себя успокоиться. Все-таки ее положение было довольно неустойчивым.

– Вероятно, вы искали не в том месте. Или идея о том, что мы во всем виноваты, пустила столь глубокие корни, что вы игнорируете все не подходящее под эту картину.

– Считаем песчинки?

– Да. Пожалуйста, прекратите это, Эвелин. Вы находитесь на пороге открытой войны. Пожалуйста, перестаньте вступать в контакт с Говорящими с Разумом и настраивать их против нас. Их очень мало, а они нам так необходимы…

И вновь Эвелин не могла удержаться:

– …так необходимы, что бессмертные исчезают и становятся Говорящими с Разумом.

«Неисправность или как вы ее там называете, – подумала она. – Но ведь речь идет не о каком-то аппарате, а о человеке, об Адаме. Или… что это за неисправность? От чего она может появиться?»

– Это чепуха, – сказал Бартоломеус. – В вас говорит упрямство. Подчиняясь Конвенции, мы защищаем людей. Это наша самая важная задача. Что бы ни случилось, мы прежде всего должны охранять Землю и ее жителей.

«Интересно, в чем это выражается», – подумала Эвелин.

Вдали на верхушках деревьев шумели листья. Налетел ветер. От хижины поползли тени.

– Вы произнесли фразу «что бы ни случилось», – медленно сказала Эвелин. – Объясните мне, что случилось там, в космосе? Почему вам так срочно понадобилось столько Говорящих с Разумом? Почему ваши центры передачи информации так активны? Почему брутеры производят сейчас больше шаттлов и коннекторов, чем когда-либо?

– Космос таит в себе много опасностей, – ответил Бартоломеус. – Вы даже представить себе не можете, насколько серьезно они угрожают биологическим формам жизни. Поэтому мы не даем людям корабли и не посылаем их в межзвездное пространство, дабы не подвергать опасности.

– О какой опасности вы говорите? – спросила Эвелин.

Бартоломеус не ответил, и она добавила:

– Скажите мне, что происходит в космосе? И связана ли с этим неисправность Адама?

– Мы защищаем людей, – еще раз подчеркнул Бартоломеус. – А также нас самих. Сейчас вам лучше отправиться в путь, Эвелин. Жалуйтесь Супервайзеру. Если, конечно, не поменяли мнение.