На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина. Страница 16

«Коля! — мелькнуло в голове. — Мы же не телеграфировали Коле, что с нами все в порядке, что мы уходим из города». Найдет ли их брат после в Москве? И как там сейчас в столице? Тетя Оля, наверное, сходит с ума от беспокойства…

Впервые за всю свою жизнь Лена ночевала под открытым небом, прислушиваясь к звукам летней ночи. Вайнштейн предпочел после полудня свернуть с шоссе на менее загруженные проселочные дороги, и теперь они с небольшой группой беженцев остановились на ночлег прямо посередине наполовину скошенного луга. Было непривычно лежать на голой земле, положив под голову чемодан, наверное, оттого не спалось, как ни старалась Лена хотя бы немного отдохнуть. А еще не могла не думать о полыхающем на фоне темноты ночи городе, бомбежка которого прекратилась, судя по наступившей тишине, только на закате. «Солнышко… там солнышко», — произнес кто-то из детей, но никто из взрослых не поправил ребенка. Слишком страшно было понимать, что именно город так ярко горит в летней ночи.

Три почти бессонные ночи дали о себе знать на следующий день — ломило все тело, от усталости болела голова. Лена еле передвигала ноги, но занять место беременной Леи в телеге отказалась наотрез. И она видела, что остальные тоже держатся из последних сил, медленно шагая по дороге. Девушка от всей души надеялась, что Зиновий не сбился с пути, и они действительно рано или поздно выйдут к станции. А на станции, как она слышала из вчерашних разговоров беженцев, стоят поезда, готовые их отвезти прочь от войны. Главное только добраться до них…

Под конец следующего дня война все-таки нагнала их небольшую группу, растянувшую почти по всей длине дороги, насколько можно было бросить взгляд. Они все шли и шли под ярко палящим июньским солнцем, а не было видно даже силуэтов зданий, словно вокруг только и осталось, что деревья, луга и бескрайние поля, в которых начинала колоситься рожь. Дети уже не капризничали, утомившись до крайности, и даже не просили больше воды, будто понимали, что живительной влаги почти не осталось. Зиновий то и дело повторял, что вот-вот выйдут к какой-нибудь деревне, а там и колодец отыщется, но Лене почему-то казалось, что он и сам не уверен уже в своих словах.

— Лена, Сима не верит, что ты можешь задрать ногу выше головы, — прервала ее мысли Валюша хриплым из-за сухости в горле голоском.

— Никто не может! — откликнулся ее ровесник, пятилетний внук Вайнштейна.

— Лена может!

— А вот и нет! … А вот и да! — заспорили дети. Лена заметила, как поморщилась мама при звуке их голосов, и поняла, что из-за усталости у нее разыгралась мигрень. Потому поспешила сбросить на мгновение ботинки, давая пальцам минутное наслаждение. А потом сделала легкий мах ногой, стараясь не думать, что идущие следом за их телегой успеют увидеть что-то лишнее под подолом ее платья, и надеясь, что не потянула не разогретые мышцы.

— А вы артистка? — спросил Сима, горя восторженными глазами на перепачканном пылью личике.

— Да, Симочка, можно сказать и так, — ответила Лена, прыгая на одной ноге, пока пыталась втиснуть опухшую от жары ступню в ботинок. Второй ей так и не удалось нацепить. Потому что громко закричали в хвосте их колонны. С таким явным испугом, что этот ужас, словно змейка огня, прокатился по каждому к самому началу каравана из пеших беженцев и телег.

Пять темных точек показались вдали на линии горизонта над самыми верхушками деревьев. Люди замерли, не понимая, как им следует поступить сейчас. Это в городе можно было найти хоть какое-то убежище в подвалах, а тут в чистом поле, они были словно на ладони.

Да и потом — кто знает, куда летят эти махины с крестами на крыльях… И им же видно, что тут дети, что тут нет военных, а просто женщины, старики и дети на дороге, разве нет? А еще они не бомбили Минск позавчера. Просто пролетели над городом и все.

С десяток мыслей пронеслось в голове Лены, пока она думала за эти короткие секунды, нужно ли снять с телеги Люшу и помочь спуститься маме. И нужно найти второй ботинок, ведь успела натянуть на ногу только один. Пока она не вспомнила ночное зарево. И пока по нервам не прокатился странный свистящий звук, природу которого она не могла никак понять.

— Тикайте у поле! — крикнул кто-то. И только этот крик заставил людей вдруг сорваться с места и броситься в невысокие колосья, пытаясь во ржи найти укрытие. Прямо под бомбы, которые одна за другой повалились из недр этих летающих махин. Словно немцы заранее знали, где могут искать укрытие несчастные обреченные.

Первый взрыв был таким оглушающим, что Лену на какое-то мгновение буквально парализовало. Она видела, как разбегались в разные стороны от дороги люди, как что-то прокричала мама, как упал Зиновий на землю под телегу, стащив внуков в одно мгновение. Но сама не могла даже пальцем шевельнуть. Потеряла столько времени в этом странном ступоре, который сковал ее по рукам и ногам. Только когда мама ударила по щеке, когда боль обожгла кожу, сумела сбросить этот странный морок, чтобы действовать.

— Возьми Люшу и беги! — приказала мама белыми губами, похожим на тонкие ниточки. Удивительно, но ее тихий и резкий голос почему-то был отлично слышен на фоне грохота разрывов, которые раздавались вокруг.

— Я не оставлю тебя!

— Возьми Люшу! — мама сунула в руки Лены испуганную племянницу и толкнула их от телеги с каким-то странным шипением, в которое превратился конец фразы. «Шу-у-у-у!»…

«У-у-у-у!» — вторил этому шипению звук падающей сверху бомбы, которая на земле разорвалась недалеко от дороги, оглушая на какое-то время Лену и швыряя в нее и в маму землю вперемешку с травой.

— Бежим! — крикнула ей прямо в ухо успевшая спрыгнуть с телеги Лея. Она больно вцепилась в локоть Лены, заставляя ее двинуться с места. Потом у Лены еще несколько дней чернели следы этой хватки на коже. Как следы того, что это действительно было. Что это не привиделось ей в страшном сне.

И они побежали. Шаг, другой, третий. Все быстрее и быстрее. Заставляя себя не слушать тот страшный звук, идущий с неба. Не смотреть через поднявшуюся над полем дымку на происходящее вокруг и уж тем более искать на небе взглядом самолеты. Быстрее и быстрее шевелить ногами. Стараясь не упасть, потому что бежать в одном ботинке было совсем нелегко, а босая нога ощущала остроту всех-всех камешков на пути. И тащить за собой захлебывающуюся плачем Люшу, ставшую вдруг такой неповоротливой. Наверное, надо было бы поднять ее на руки. Но Валюша была уже совсем большая и такая тяжелая. Лена с ее неполными пятьюдесятью килограммами едва ли пронесла бы племянницу и пару шагов…

Лея потерялась первой. Только-только она бежала рядом с Леной, и вот Лена уже не видит краем глаза ее силуэт рядом. Только протяжный вой Люши да ее маленькое запястье в крепкой хватке подсказывало Лене, что племянница по-прежнему рядом.

Что ей делать сейчас? Лечь в колосья, которые цеплялись за тонкий шифон летнего платья, мешая бежать? Спрятаться в их невысокой зелени вместе с Люшей? Или бежать дальше, пытаясь убежать от этих страшных разрывов и махин самолетов? Почему никто и никогда не учил их, что нужно делать, если бомбежка застала тебя прямо в поле? Почему никто не говорил, что это так страшно?!

«Та-та-та-та-та!» — застучало где-то справа громко, усиливая панику Лены. Она не понимала, что это за новый звук, и что он означает. Зачем-то дернулась влево, потянув за собой племянницу, и подвернув ногу на неровности поля, рухнула всем телом на землю с высоты своего роста, да так сильно, что аж дыхание сперло в груди, и прикусила язык до крови.

«Моя нога! щиколотка!» Страх никогда больше не танцевать почему-то пришел первым, заставляя ощупать наспех ногу, чтобы проверить целостность кости. За что Лена будет казнить себя еще долгое время после этого. Как можно было думать об этом в те минуты? Как можно было быть такой эгоисткой? И только после этих коротких секунд, после того, как убедилась, что нога цела, в голове забилась мысль о том, что она потеряла Люшу, всего на мгновение выпустив ее маленькое запястье из своей руки…