На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина. Страница 18

Ей хотелось сказать ему что-то резкое и грубое сейчас. Напомнить, что в рацион этих несчастных входит только жалкая похлебка из картофельных очистков и маленький кусочек хлеба из грубой муки с примесями. Взрослый мужчина не может протянуть на таком рационе долго, и как говорил один из пленных, бывший тракторист в колхозе под Смоленском, у него в деревне даже свиней таким не кормили.

Ей хотелось сказать, что они, немцы, настоящие сволочи, лишенные совести и сердца. Что человек не может быть таким, как они, а значит, они не люди. Просто не могут быть ими.

Но как обычно страх перед последствиями взял свое, и Лена промолчала. Не за себя она боялась сейчас, вовсе нет. Иногда наоборот хотелось, чтобы все это поскорее закончилось. Но у нее на руках была беспомощная мама. А еще она знала точно, что Ротбауэр отыгрался бы не только на ней, но и на военнопленных, не виноватых ни в чем в этой ситуации. Потому Лена просто промолчала и опустила взгляд, как привыкла это делать.

— Займись списком экспонатов для выставки, — приказал гауптштурмфюрер. — Осталось всего пара дней, а мы не так готовы, как мне бы хотелось.

— Хорошо, господин гауптштурмфюрер.

— И держись подальше от русских. Не стоит к ним привязываться, Лена.

Эти слова все не шли из головы Лены остаток дня. «Не стоит к ним привязываться». Так обычно говорили о животных, как ей помнилось. Как-то бабушка Кости решила завести кроликов на даче. Десятилетняя Лена, приехавшая в те дни на летние каникулы из Москвы, любила возиться с этими пушистыми комками — кормила их травой, гладила мягкую шерстку, целовала их лобики под длинными ушами. «Не привязывайся к ним особенно», — предупреждала Лену как-то мама. И только под конец лета, когда клетки кроликов опустели, Лена поняла, почему мама так часто повторяла ей эти слова. Конечно, взрослые сказали ей, что кролики перегрызли проволоку клетки и убежали, но Коля позднее открыл ей правду, для чего в то лето на даче Соболевых выращивали этих ушастых. Лена тогда прорыдала целый день кряду, пока ее не бросило в жар из-за истерики. И даже давала себе обещание не есть мяса. Правда, сумела его выдержать всего лишь пару месяцев — для занятий нужны были силы, а значит, полноценное питание…

«Не стоит к ним привязываться». И Лена понимала превосходно жестокий смысл этих слов. Для немцев они были животными. Как когда-то кролики на даче Соболевых. Они были живы, пока в этом была нужда. Жестокая правда настоящего времени. Человек стал видеть в другом человеке животное без души и сердца. А значит, мог так же легко убить его при необходимости.

И Лена была тоже таким же животным, как она подозревала. Пока она нужна зачем-то Ротбауэру, он будет с ней терпелив и в своем роде даже заботлив. И от того, как он будет относиться к ней, зависит и отношение других немцев. Это ясно показал один из вечеров в конце апреля, когда Лена уже работала в отделении штаба АРР. Она в который раз вернулась тогда от стен гетто, огорченная безуспешной попыткой увидеть Лею и передать ей сверток с едой.

В квартире было шумно, в комнатах гауптштурмфюрера были гости. Лена не удивилась, увидев их. Порой по выходным к Ротбауэру приходили немецкие офицеры, чтобы поиграть в карты и посидеть веселой компанией за бутылкой вина. Потом, изрядно захмелев, они перемещались в казино или в «Дом удовольствий», к большому облегчению Лены, все время этих гуляний сидевшей как на иголках. Но впервые за время гулянок в их квартире Ротбауэр позвал ее.

— А! Лена! — взмахнул рукой он, заметив ее в коридоре, пока она пыталась как можно незаметнее прошмыгнуть в свою комнату. — Иди сюда, Лена, я хочу кое с кем тебя познакомить.

— О! Ого! — загомонили офицеры, когда Лена нехотя встала на порог комнаты, прижимая к груди узел с едой. Ей хотелось оказаться в этот момент где угодно лишь бы не здесь, под взглядами уже изрядно захмелевших немцев, уставившихся на нее с любопытством. Обсуждавших ее, не особе стесняясь в выражениях, которые, она, к своему сожалению, понимала почти в каждом слове.

— Твоя маленькая русская? А она совсем недурна, правда, Рихард?

— У нее совсем нет задницы, Йоган… и сисек почти нет!

— Это от голода. Ее просто нужно откормить, и все появится! Это как со скотиной: хочешь мяса, а не костей — откорми! — бросил кто-то, и немцы дружно покатились от хохота. Лена с трудом сдержалась, чтобы не выйти вон. Подняла голову и посмотрела прямо в глаза Ротбауэру, сидящему за столом с бокалом вина в одной руке и с сигаретой в другой. Он смотрел на нее из-под челки испытующе, словно ожидая от нее чего-то. Слушая, как ее унижают эти немецкие мерзавцы в форме СС.

Именно эти офицеры, скорее всего, и стояли во главе айнзацкоманд, устраивающих погромы в гетто, от стен которого она только что пришла. Именно они отдавали приказы убивать детей и стрелять в женщин в начале марта. Лена попыталась обуздать прилив ненависти, который вдруг захлестнул ее с головой, когда она взглянула на эти сытые довольные лица, так сильно контрастирующие с теми, что она видела сегодня за проволокой.

Именно они…

— Прекратите! — словно хлыстом ударил этим резким приказом Ротбауэр, сделав глубокую затяжку. Он намеренно медлил — позволил Лене выслушать все это, зная, что она понимает их пьяную речь. — Иначе Лена решит, что мы — распоследние мерзавцы, не уважающие женщину. Германия — страна рыцарей, Лена. Ты же читала баллады Шиллера, верно? Все, в ком течет чистая арийская кровь — истинные рыцари. В моих товарищах сейчас просто говорит вино. А еще они просто ни черта не понимают, что не все русские необразованные свиньи. И что среди них порой встречаются люди, знакомые с нашей прекрасной культурой и нашим удивительным языком. Господа, это моя новая помощница Лена. Так что прошу заткнуться, господа, и помнить, что среди нас дама.

И словно по волшебству офицеры поменялись, получив скрытый намек, что Лена отныне отличается от русских, которые окружали их сейчас. Рассыпались в извинениях, осознав, что Лена понимает немецкую речь. Кто-то подал ей стул, кто-то забрал сверток из рук, кто-то налил ей бокал вина и поставил перед ней. Она превратилась в их глазах женщину, перестала быть «недочеловеком», но она знала, что это всего лишь напускное. Ненастоящее. Они показались Лене в тот момент собаками, которые ластились к ней исключительно потому, что хозяин был расположен к ней. Отдай он другой приказ, они бы разорвали ее на части в тот же миг. И от этого было еще страшнее…

— Выпей, Лена, — попросил Ротбауэр приказным тоном, видя, что она не намерена брать пододвинутый к ней бокал с вином. — Выпей за мое здоровье.

— Не выпить нельзя, фройлян Лена, — проговорил офицер, сидящий от нее по правую руку за столом. — У Зигфрида сегодня день рождения. Имениннику не отказывают, фройлян.

— Зигфрид — истинный Телец! — воскликнул кто-то с противоположного стола. — Как там поется? «Я невероятно успешен у женщин, что неудивительно, ведь я же Телец по знаку зодиака! Моя кровь подобна лаве, и в этом весь фокус…»

Офицеры засвистели и дружно зааплодировали товарищу по столу, пропевшему эти строки, а Ротбауэр поднялся и склонился в шутливом поклоне, тряхнув растрепавшейся челкой. Лена же готова была провалиться под стол, настолько ей было неловко быть здесь, за этим столом. Ей пришлось пригубить вина, потому что внимание снова вскоре перешло на нее с именинника. От этого глотка алкоголя, упавшего в пустой желудок, закружилась голова и бросило в жар. Она никогда прежде не пробовала вино и закашлялась, когда ощутила терпкий вкус во рту, под дружный хохот немцев, сразу же почему-то разгадавших причину ее кашля.

Кто-то опустил иглу на пластинку, и комнату заполнили звуки музыки и мурлыкающий женский голос, поющий о любви. Пользуясь тем, что офицеры отвлеклись, Лена выскользнула из комнаты, надеясь, что о ней забудут, и в дверь ее комнаты не будут стучать, пугая маму. Всякий раз, как это происходило, Татьяна Георгиевна грозилась, что напишет в дирекцию завода, где работает «этот немец», и его пристыдят за подобное поведение. Лена только успокаивала мать и убеждала ее, что сделает все сама. Даже «до райкома дойдет».