На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина. Страница 162

Ленин же допрос больше походил на беседу — без рукоприкладства, без оскорблений и морального давления. Цоллера больше интересовала почему-то не сплетня, подкинутая ему Биргит о любовных отношениях между Леной и сбежавшим поляком. По ней он прошелся как-то вскользь. То ли принял во внимание слова Лены, что вряд ли бы Войтек оставил ее здесь, если бы любил, то ли поверил Иоганну, который предоставил Лене алиби и отрицал возможность иной связи между работниками, кроме дружеской.

Цоллера почему-то интересовало прошлое Лены. Как оказалось, во время разговора, он внимательно изучил ее документы, и сейчас его поставило в тупик, что она была пригнана из Минска, хотя проставила московский адрес своей тети. Лена не понимала, почему ему было так важно узнать о том, где она училась до войны, где могла работать и что делала в Минске, откуда судя по документам прибыла. Этот странный допрос был прерван сообщением, что похожий «опель» был найден на обочине шоссе, ведущего к Дрездену. Автомобиль был пуст, потому и привлек внимание проезжавших мимо.

— Значит, в Польшу свою через Саксонию рвется! — удовлетворенно потер пальцами Цоллер, уже заранее предвкушая охоту на беглеца.

— Известно ли что-то о Рихарде? — обеспокоенно спросил Иоганн, когда по знаку Цоллера солдаты направились вон из дома, громыхая сапогами по паркету.

— Вы слышали сами доклад, — отрезал Цоллер издевательски. — Было ли там хоть слово о господине гауптмане?

Той ночью Лена разрывалась между спальнями избитой Кати и Иоганна, у которого от тревоги прихватило сердце. И даже была благодарна за эти хлопоты, которые отвлекали ее от мыслей, что могло случиться с Рихардом. Она прислушивалась к своему сердцу — не сжимается ли то от горя, чувствует ли беду? И понимала, что почему-то уверена, что он в порядке, что все хорошо.

Утром в Розенбурге не появились ни Айке, ни Биргит. Первую вызвали на допрос по делу об убийстве Урсулы, а вторая была в госпитале рядом с раненым мужем. Лене пришлось самой готовить завтрак для Иоганна, который неожиданно обратился к ней с просьбой:

— Я знаю, ты боишься ходить в город, но… Я бы никогда не попросил тебя об этом, но мне нужно знать. Ты не могла бы сходить на почту и телефонировать в Берлин, на нашу виллу? Я так жалею сейчас, что мы отказались поставить аппарат здесь, в Розенбурге! Прошу тебя, Воробушек!

Даже мысль о том, чтобы шагнуть снова в лес за парком, где она когда-то убила шупо, приводила Лену в ужас. Но она понимала, что у нее просто нет других вариантов. Они отрезаны от города сейчас. Никого способного идти в замке нет, кроме нее. А Иоганну нужен доктор — Лена ясно видела, что ему становится все хуже и хуже с каждым часом, полным волнения и тревоги за племянника.

И Лена решилась. Сначала, правда, раздумывала, не взять ли с собой нож с кухни. Но потом сообразила, что первый же патруль заберет ее с этим оружием в гестапо, потому отказалась от этой затеи. Взяла с собой других защитников — Артига и Вейха, которые с удовольствием составили ей компанию.

Пройти через лес было сложно. Все чудилось, что из-за каждого широкого ствола сосны или из-за густого ельника на нее вот-вот выйдет Шнееман. Лена выдохнула спокойно только, когда наконец-то покинула границы леса и зашагала по дороге между широкими просторами полей, с трудом удерживая резвых вахтельхундов на поводках. Пока она добралась до почтамта, ее дважды останавливал патруль, при виде которого каждый раз сердце бухалось куда-то в пятки от страха. Почему-то казалось — они скрутят ей руки и потащат в полицию или гестапо. Но после коротких объяснений Лене возвращали документы, и она шла дальше вместе со своими странными сопровождающими.

Внутрь почтамта Лену не пустили. На стекле двери висело предупреждающее объявление, что животным и остработникам вход запрещен. Так рассеялась как дым надежда на то, что возможно она услышит голос Рихарда, когда телефонирует в Берлин. Еще один маленький шанс для нее сказать самые важные слова, которые могут убедить ее в истинности ее чувств.

Телефонистка сама вышла к Лене на крыльцо после коротких разговоров с Берлином и замком Нойехальм, где гостила баронесса, и куда Лена после раздумий решила сообщить о нездоровье Иоганна.

— Берлин сказал, что господин гауптман уехал рано утром на аэродром, — произнесла телефонистка, и Лена даже на миг глаза прикрыла, чтобы не выдать своего облегчения этому известию. — Нойехальм — сообщение для госпожи фон Ренбек оставлено. Что-то еще?

Нет, больше у Лены не было сообщений. Ей оставалось только зайти к доктору, которого она решила позвать для осмотра Иоганна. Ее беспокоило состояние пожилого немца. Казалось, что каждый вздох причиняет ему боль, как она наблюдала со стороны. И слишком часто его бросало в холодный пот, который Лена то и дело вытирала с его лба ночью.

— Вы поступили совершенно верно, — похвалил Лену доктор, когда спустился из его спальни после осмотра. — Его сердце слишком изношено для таких волнений, которые свалились на Розенбург. Говорите, вы вызвали баронессу? Это тоже верно. Я бы посоветовал ей поместить господина Иоганна в санаторий, чтобы его немного подлатали.

— Пустяки, — отмахнулся Иоганн, когда Лена передала ему слова доктора. — Просто мой старый мотор чуть забарахлил. Самым лучшим лекарством для меня будет только одно — письма Фалько с фронта.

То же самое он твердо заявил своей сестре, когда та вернулась из Австрии, сократив визит из-за нездоровья Иоганна и происшествия в Розенбурге. Двойное убийство в замке, смерть Урсулы и ранение Штефана, от которого тот чуть не отправился на тот свет, чуть убавило ее привычное хладнокровие.

— Подумать только — мы жили под одной крышей с убийцей! — говорила она Иоганну. — Он же мог убить нас всех! Как подумаю об этом — в дрожь бросает тут же. Говорят, его так и не поймали?

— Нет, не удалось, — ответил Иоганн, который был в курсе последних новостей благодаря Биргит. Она уже вернулась в замок, едва опасность потерять мужа миновала, и стала еще злее и строже к восточным работникам. — Но я уверен, что рано или поздно это случиться. А если нет, то это значит, что тот связной был не единственным его сообщником. Кстати, если хочешь знать мое мнение, то я уверен, что здесь была целая группа, в нашей местности. Слишком быстро и бесследно исчезли и жена этого шпиона, и Войтек. Кто-то явно помогает им.

— Ах, поскорей бы гестапо переловило всех этих мерзавцев! — воскликнула баронесса. — Если бы они не мешали, то дела были бы намного лучше! И как теперь снова набрать прислугу? Нам очень нужен шофер и, пока Штефан не выправился, садовник. Да и не мешало бы взять в дом еще пару девиц в помощь остовкам.

При этих словах баронесса взглянула на Лену, словно давая понять, что она намеренно употребила именно это грубое слово, зная, что Лена понимает немецкую речь. Девушка притворилась, что не слышала ее. Продолжила убирать со стола грязную посуду после завтрака.

— Увы, сейчас почти все мужчины на фронте, — проговорила баронесса. — Остаются только осты. Я попрошу Цоллера посодействовать мне в подборе. Скажу, что не доверяю арбайтсамту. И кроме того, я хочу подобрать не тех, кто только-только приехал в Германию из Остланда. Мне посоветовали взять из трудовых лагерей. Говорят, после пребывания там остовки готовы даже ноги тебе целовать.

Иоганн покосился на Лену виноватым взглядом, но промолчал в ответ на это. И Лена почувствовала странную горечь при этом. Как известно, молчание — это согласие, а значит, Катя была права, что немцы все одинаковы.

— Цоллер едва ли поможет тебе в этом. Он убежденный национал-социалист и ненавидит аристократию, и в частности, нашу семью как ее представителей, — заметил Иоганн сестре, делая глоток травяного чая, который ему прописали пить вместо крепкого кофе.