На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина. Страница 160

Лена заметила, как резко обернулся к ней Рихард, и на какое-то мгновение испугалась, что он сейчас прервет ее, настолько решительным выглядел. И потому заговорила еще быстрее, не делая пауз, чтобы успеть сказать все.

— И я не жалею за то, что обрекла 

Ротбауэра

 на смерть! Потому что он заслужил ее! Потому что врагов нужно уничтожать. За все! За то, что они убивали моих друзей и знакомых. За насилие, которое творили в моем городе, в моей стране! За то, что превратили меня и Катю в бесправных рабов! 

Рихард отвел на секунду взгляд в сторону, поджимая губы, и Лена поняла, что попала в слабое место. И на какое-то время выиграла тем самым еще несколько минут.

— Я не знала прежде, что можно так сильно ненавидеть, — сказала она медленно, переведя дух. Заметила, что Рихард тут же напрягся при этих словах, спрятал ладони в карманы брюк, где сжал пальцы в кулаки. Но по-прежнему смотрел на нее пристально, слушая внимательно все, что она говорила, но ничем не выдавая своих эмоций.

— И всегда думала, что сильнее этого чувства быть не может. Но это не так. Теперь я знаю точно — любовь намного сильнее ненависти. В сотни и тысячи раз сильнее. Ей уступает все. Страх, отчаяние, ненависть… Любовь сильнее всего. Именно она помогла мне пережить все, что произошло со мной, и принять это. Ты сделал это, Рихард. Я не хотела этих чувств. Я не должна была их испытывать к тебе. Я хотела ненавидеть тебя, как остальных. Если бы я могла выбирать, то ни за что на свете я бы не выбрала тебя. Но это случилось. Я люблю тебя. 

Ты — единственное светлое пятно в этом мраке, что окружает меня сейчас. Ты — это все, ради чего я живу. Знаешь, о чем я думала, когда ты предложил мне стать твоей женой? Что я отдала бы все на свете, чтобы это было возможным. Но это не так. И я отказала только ради тебя. Даже если ты мне не веришь.

— И так рвалась вернуться сюда только ради Катерины, верно? А не потому, что не могла бросить своего сообщника, — иронично переспросил Рихард.

— Ради нее. Спасаться одной было бы предательством. А я могла… я поняла, что могу спасти и ее. Иногда спасти хотя бы одну жизнь стоит многого…

Они помолчали некоторое время, глядя друг другу в глаза. И Лена заметила, что то, что она заметила в Розенбурге в глубине его взгляда, уже не было видно. Словно это что-то успело погаснуть за эти минуты. И она испугалась этого открытия.

— У нас каждого своя война, и каждый из нас сражается любыми средствами. Я сделала все, что могла, ради своей страны. И ради того, чтобы война закончилась. Но я знаю точно — я не готова жертвовать тобой. Я не могу больше… я не хочу терять…

Когда-то Иоганн сказал мне, чтобы я постаралась увидеть за твоей формой человека. Не пилота люфтваффе, который убивал советских летчиков, а именно Рихарда. Я смогла это сделать. С трудом, но смогла. Этого человека я полюбила так сильно, что мысль о том, что я потеряю его причиняет мне физическую боль! Теперь, когда ты знаешь всю правду обо мне, настала твоя очередь увидеть за поступками ради своей страны нечто другое.

Вот все. Больше мне нечего сказать в свое оправдание.

— Хорошо, — кивнул Рихард, прерывая затянувшееся молчание. Она удивленно моргнула, не понимая, что это значит.

— Хорошо? — переспросила она, надеясь, что Рихард продолжит дальше, потому что не понимала, в чем он соглашается с ней.

— Ты сказала все, что хотела. Я выслушал, — он взглянул на циферблат наручных часов, а потом снова на Лену. Абсолютно спокойный и равнодушный. Словно и не было этой исповеди, которая прозвучала недавно. — Тебе нужно возвращаться в 

Розенбург

. 

Цоллер

 оставил своих людей, и, если они узнают, что тебя нет в замке, ты сама выдашь себя.

— Я не покидала границ парка, так что, по сути, я все еще на территории замка, — парировала Лена, пытаясь делать такой же спокойный вид. Чтобы он не видел ее боли и разочарования, наполняющих сейчас каждую клеточку ее тела.

—

Неужели тебе больше нечего сказать мне?

— У тебя больше нет здесь дел, маленькая русская. Твоя группа раскрыта. И для твоей же безопасности тебе лучше покинуть 

Розенбург со временем, даже если твой сообщник не выдаст

.

Кенкарта

 и 

райспасс

 останутся на своем месте, под пассажирским креслом. Я не буду забирать их, они твои, — проговорил Рихард медленно. — Когда 

Войтек

 вернет авто со станции, ты сможешь забрать документы и уйти. Я не буду сообщать в гестапо, можешь не переживать на этот счет. Нет нужды притворяться больше. Ты можешь быть свободна.

 —

Я не уйду отсюда! Я останусь здесь и буду ждать твоего возвращения. Как делала это прежде. Неужели ты не слышал, что я сказала тебе? — Лена не могла не подумать о том, что, наверное, от волнения путала слова, поэтому не сумела донести до Рихарда то, что билось в ее сердце сейчас. — Неужели не понимаешь?

Я останусь здесь.

— Я понимаю, — проговорил Рихард. Он на мгновение отвел взгляд в сторону — взглянул на голубое небо над зеленым лугом вдали и на опускающееся за горизонт яркое солнце. А когда снова вернулся глазами к Лене, улыбнулся уголками губ, но в этой улыбке не было прежнего тепла или нежности, которую она так отчаянно пыталась найти в нем. — И я понимаю природу твоих поступков. Но не могу принять их. Ты предавала не единожды. Ты делала это раз за разом. Каждый, когда была со мной… Когда говорила те же самые слова, что и сейчас. Кто знает, какие цели ты преследуешь сейчас, моя маленькая русская?

— Почему ты не веришь мне? Я же сказала, что хотела прекратить это! Поэтому и забрала карту! — ей казалось, что она вот-вот сорвется в истерику, понимая, что проиграла. Голос разума был громче. Он заглушал для Рихарда слабые возражения сердца. Если, конечно, такие были.

— Сейчас, когда все открылось, можно говорить все что угодно, верно? — усмехнулся горько Рихард. Он снова посмотрел на циферблат часов. — Если это все, то мне нужно ехать. Я должен успеть хотя бы на поезд до Лейпцига, чтобы с пересадками добраться до Берлина в срок.

Он достал записную книжку из планшетки на поясе, шагнул к «опелю» и написал что-то на одном из листов, опершись на крышу автомобиля.

— Здесь адрес в Берлине. Этот человек поможет тебе, если тебе когда-нибудь понадобится укрытие. Просто спроси, не оставлял ли кто игрушечного медведя для тебя. Это знак для него, что ты «своя». Хотя… — Рихард достал из тайника под сидением кенкарту и вложил листок в документы, которые снова спрятал в прежнем месте. — Все будет лежать тут. Так надежнее сейчас, когда в Розенбурге все еще люди гестапо. Тут же я оставлю деньги и карточки на первое время.

— И что будет дальше? — спросила она, все еще не веря, что потеряла его.

— Дальше ты решаешь сама, — пожал Рихард плечами. Лена взглянула на него, а потом схватилась за ткань мундира на его талии и уткнулась головой в его грудь, пряча слезы. Он не оттолкнул ее, но и не коснулся в ответ.

— Тебе нет никакого смысла оставаться в Розенбурге сейчас. Я не вернусь сюда в следующий отпуск, я останусь в Берлине, — проговорил Рихард глухо. Лена даже не подняла головы. Просто смотрела, как одна за другой падают тяжелые капли слез с ее ресниц и разбиваются о начищенные до блеска носки его сапог. — Больше всего на свете я не терплю предательства. И я не уверен, что смогу когда-нибудь верить твоим словам. Ты использовала меня. Ты предала меня. Я не смогу простить…

— Тогда мне придется тебя убедить в обратном, верно? А я умею быть упрямой. Я выработала в себе эту черту, чтобы быть среди первых в училище, — сказала Лена, распознав в его голосе что-то такое, что вернуло ей надежду. Она подняла голову и взглянула в его лицо, пытаясь найти подтверждение своим догадкам, но оно было совершенно непроницаемо. — Я останусь здесь. И это будет подтверждением того, что я говорю правду. Потому что иначе… если бы я не любила тебя, я бы ушла тотчас же, как ты уехал. Забрала бы Катю, как в тот раз, и ушла бы отсюда. Но я останусь. И буду писать тебе каждый день. И заставлю тебя поверить в то, что я люблю тебя.