На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина. Страница 182

— Это была музыкальная игрушка, — сообщил хозяин. — Неужели вы не помните, господин офицер? Вы сказали, что это особая вещь для особой девушки, которая тоже когда-то танцевала. Она была единственной в своем роде — вещица, не девушка, конечно! — но у меня есть что-то похожее. Минуточку, я покажу вам, господин офицер…

Продавец, седовласый француз с густо напомаженными волосами, полез в один из секретеров, где под замком хранилась часть сокровищ этой антикварной лавки, и достал небольшую музыкальную коробочку, на крышке которой стояла пастушка с посохом. Тонкий ключик заводил внутренний механизм, и фарфоровая фигурка на крышке пускалась по кругу.

Француз был прав. Он купил похожую вещицу. Только у нее был совсем другой узор на основании, механизм запускался рычажком, а не ключиком, и на крышке стояла тонкая фигурка балерины, замершей в одной из балетных поз. Он вдруг вспомнил даже музыку, которая играла при заводе и под которую кружилась балерина. И что купил эту вещицу в октябре, а подарил на Рождество…

— Она балерина, — произнес Рихард вслух и понял, что механически перешел на немецкий, когда хозяин лавки переспросил на французском: «Что, простите, господин офицер?». Но Рихард не обратил на него внимания, поглощенный своими мыслями.

Доктора были правы. Нужны всего лишь детали, чтобы вернуть его память. Но эти детали придется найти ему самому. Потому что Паллас был прав — его брак был тайным.

Быть может, потому что она балерина? Для матери это был бы удар — брак артистки и представителя прусской аристократии. Теперь становилось понятно, почему он скрывал от нее свою женитьбу. Но почему нет никаких записей о гражданском акте? Скрывать венчание от матери — это одно, но от рейха и от своего командира…

В благодарность за помощь, в эйфории, в которую его погрузил этот очередной шаг к разгадке его прошлого, Рихард попросил француза показать ему женские украшения, которые у того были в продаже. Сейчас, во время войны, а также после массовой продажи по бросовым ценам после Хрустальной ночи, они стоили не так дорого, как раньше, и мать любила приобретать что-то новое в свою коллекцию украшений. Выбор Рихарда сразу же пал на брошь-севинье с рубинами и бриллиантами. Баронесса любила закалывать ворот платья или шелковых блузок подобными вещицами, и он был уверен, что его подарок понравится матери.

А потом, когда француз нагнулся к прилавку, чтобы достать упаковку для покупки Рихарда, за спиной продавца он увидел необычайное ожерелье на подставке. Двадцать каплевидных камней и двадцать два круглых камня серебристо-голубоватого цвета, идущих поочередно на цепочке уже потемневшего за давностью времени золота. Почему-то тут же вспомнились широко распахнутые глаза почти такого же оттенка, и в груди вдруг сдавило от наплыва эмоций.

Как же сильно ему не хватало ее! Никогда еще прежде в нем было такой глубокой тоски и потребности в ком-то… Она была нужна ему как воздух и вода. Как небо, в которое он так жаждал вернуться.

— У господина офицера хороший вкус, — тараторил хозяин лавки, когда показывал ему ожерелье, крутя подставку. Солнечный свет падал на полупрозрачные камни, и Рихард залюбовался игрой лучей, нежными и плавными переливами внутри минералов. — Это адуляр. Или лунный камень, кому как больше нравится. Старик, который продал мне это колье, сказал, что эти камни когда-то привезли из Индии, а ведь только там можно найти настоящие лунные камни, это я вам точно говорю! Посмотрите, внутри словно кусочки лунного света, видите?

Лунный свет. Почему-то в голове возникла при этих словах картинка — стройная фигура порхает в танце над полом в свете луны, льющемся из высоких окон. Тонкие руки, хрупкая шея. Быстрые, но такие плавные завораживающие взгляд движения. Волшебное видение. Его фея…

— А еще говорят, что адуляр — это камень любви. Он словно магнит притягивает две половинки, которые предназначены друг другу судьбой, и сохраняет их чувства на всю жизнь. Думаю, вашей половинке ожерелье определенно придется по душе.

Французу можно было не разливаться соловьем, нахваливая свой товар. Рихард не мог не купить это ожерелье из лунных камней. Он сразу же понял, что эта вещь создана для нее. Его волшебницы, его феи, его сокровища.

Как он и ожидал, баронессу подарок сына привел в восторг. Она приколола брошь у высокого ворота вечернего платья из черного бархата перед выходом в тот же вечер. Мать и сын фон Ренбек были приглашены на ужин к старому знакомцу их семьи — барону фон Бойненбургу [84], также уроженцу Тюрингии. Его поместье под Альтенбургом было расположено в двух часах езды от поместья фон Ренбек, и баронесса иногда наносила визиты супруге генерала. Хотя Рихард подозревал, что интерес матери был направлен не только на поддержание связей. Просто у барона были две дочери, которые уже вступили в брачный возраст. И Рихард надеялся, что ему не придется весь вечер ловить многозначительные взгляды матери на себе и одной из девиц фон Бойненбург.

К его счастью, за ужином в ресторане отеля «Ритц» дочерей барона не было. Только супруга разделяла тяготы службы коменданта Парижа, решив, что немецким девушкам не стоит жить в городе, который славился среди немецких солдат и офицеров как «место преотличнейшего отдыха». Женщин вообще было мало за столом, как и гражданских французов. В основном, немецкие офицеры — заместитель коменданта генерал Бремер, командир парижского гарнизона полковник Кревель и их адъютанты. Но именно один француз привлек внимание Рихарда после короткой процедуры знакомства. Это был русский танцор балета Серж Лифарь [85], который был представлен как «сердце Парижского балета». Внутри Рихарда тут же вспыхнуло волнение при этих словах. Ему показалось, что сейчас в Париже все так и идет ему в руку: и антикварная лавочка, которую он вспомнил, и встреча с руководителем балетной труппы Гранд Опера. Рихард с трудом сдерживал нетерпение в ожидании момента, когда сможет поговорить с этим русским и пытался не показать своей раздражительности, которая набирала обороты во время ужина. Он смотрел на лица штабных офицеров, особенно тех, кто был его возраста и никогда не знал, каково это ходить по грани во время боя, и чувствовал, что презирает сейчас и их, и все это великолепие, окружающее их, и изобилие за столом, несмотря на страшный дефицит.

Рихарду удалось поговорить с русским только под конец ужина, когда подали кофе, коньяк и сигары, атмосфера за столом стала менее официальной, а шутки начинали приближаться к опасной грани неприличий. Сначала они коротко поговорили о балете — Рихард упомянул, что видел постановку Гзовской, и что она была бесподобна. Русский чуть заносчиво на взгляд Рихарда бросил в ответ реплику о балетной школе, из которой все выпорхнули, как из гнезда птенцы, разлетевшись по Европе. А потом тут же напрягся, когда Рихард рассказал, что ищет балерину по имени Лена или Элен. Возможно, господин Лифарь знает такую среди артисток своей труппы?

— Вы ошиблись, господин гауптман, — произнес холодно Лифарь. — Я артист балета, а не сводник. Возможно, вы путаете балет и кабаре.

Рихарду не нравился этот русский. Совсем не нравился. Рассказывать ему пусть и вкратце о том, как важно ему найти девушку, и о том, как сложно это сделать сейчас, после травмы, было неприятно. Он вообще не любил обсуждать с кем-то свои личные дела, а уж с незнакомым ему человеком тем более. Но все его усилия не принесли долгожданного результата — Лифарь выслушал его внимательно и сообщил, что в его труппе нет похожей на описание артистки. И несмотря на их взаимную неприязнь, Рихард понял, что русский говорит правду, а значит, эта ниточка привела в тупик.

— Почему вы думаете, что она немка или француженка? — спросил в конце их беседы Лифарь. — Если она артистка балета, она определенно может быть и русской, из «наших». Из большевистской России куда только не уезжали люди — по всему миру разбросало. А имя Лена — оно ведь похоже и на русское. Короткое от «Елена».