На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина. Страница 25

— Кстати, хочу заметить, что мне импонирует ваша новая политика в отношении материала, — тут же после «кнута» использовал «пряник» Ротбауэр. — Карикатуры, фельетоны, забавные стишки — это отличный ход. Не надо в лоб населению бить серьезными статьями. Все надо делать тонко и легко. Вы нашли хороший материал для последних выпусков.

— Весьма, весьма! — с готовностью откликнулся Козловский. — Талантливые сыны Беларуси! Если господин гауптштурмфюрер пожелает, я представлю ему наших новых карикатуристов и авторов.

— Я постараюсь найти время в графике, — сообщил Ротбауэр. — Но не ранее начала июня. Эта неделя вся расписана, а в конце следующей я должен выехать в Несвиж.

— О Несвиж! — воскликнул деланно восторженно Кушель. — Невероятное место! Центр ординатства Радзивилла. Жаль, что большевики разграбили его дочиста в свое время, когда Советы оккупировали эти земли в тридцать девятом. Или вы тоже пленились легендой о несметных сокровищах Радзивиллов, спрятанных где-то в подземелье?

Лена смягчила в переводе последнюю ироничную фразу, но заметила, что Ротбауэр недовольно поджал губы на какие-то секунды, выдавая свое раздражение. Но он ничего не сказал, только улыбнулся в ответ, словно поддерживая шутку. Лена выдохнула с облегчением, когда гостей пригласили к столу, но ее радость была омрачена резким выпадом в ее сторону со стороны Козловского.

— И все же я бы советовал вам учить белорусский язык, фройлян, он пригодится вам скоро в новом мире, — бросил он ей зло, когда приглашенные последовали медленно к дверям столовой, и она осталась одна, оставив Ротбауэра чуть позади.

— Что он сказал? — неожиданно для Лены спросил гауптштурмфюрер у кого-то за ее спиной. И когда ему перевели, произнес со смешком, вызывая тем самым приступ веселья у немецких офицеров. — Ох уж это местное самодовольство! В новом мире пригодится белорусский язык! Нет, не переводите! Пусть пребывает и дальше в своем особенном мире.

Весь вечер Лена размышляла над этими словами. Ей почудилось в них что-то зловещее. Особенно когда заметила, как рассадили гостей рейхскомиссара за длинным столом в столовой — немецкие офицеры во главе с Кубе на одном конце, главы национальной организации на другом.

Только на обратном пути с ужина Лена вернулась к мысли, которую упорно загоняла в дальние уголки разума, чтобы не выдать своего волнения и своей заинтересованности.

— Поездка в Несвиж? Я слышала, там замок, и неплохо сохранившийся, — произнесла она равнодушно, разглядывая несуществующие складки на подоле платья. — Будем заводить новую картотеку? По Несвижу?

— Рано судить, — бросил в ответ Ротбауэр спустя время, когда она уже и не ждала ответа. — Сомневаюсь, что после большевиков там что-то осталось. Да еще с прошлого лета в замке расположился госпиталь. Немецкая нация — великая нация, но среди солдат все еще есть необразованные бауэры, которым все равно, чем они будут топить камин грубо сколоченным табуретом или антикварным стулом семнадцатого века.

Гауптштурмфюрер впервые говорил с ней так открыто, и Лена не могла не взглянуть на его профиль, еле различимый в темноте салона автомобиля.

— Значит, в конце следующей недели отделение будет под руководством унтерштурмфюрера Вальтмана?

Ее интерес к ответу на этот вопрос можно было не скрывать от собеседника. Вальтман был убежденным нацистом, ненавидящим русских всей своей душой после потери в боях под Вязьмой брата-близнеца, служившего в пехоте. Всю злость он переносил на несчастных военнопленных, а порой вымещал и на Лене, осыпая ее бранью.

— Разумеется, — ответил Ротбауэр. — Но не переживай о Вальтмане. Я распоряжусь об отпуске для тебя. Я уезжаю в четверг. Можешь быть свободна до понедельника.

— Благодарю, господин гауптштурмфюрер, — произнесла Лена, с трудом скрывая свое торжество. Все оказалось так легко! Она думала, что ей придется расспрашивать Йенса или водителя Ротбауэра, но тот сам рассказал ей обо всем. Оставалось дело за малым — передать эти сведения Якову в ближайшее же воскресенье, когда в очередной раз направилась на рынок.

— В следующий четверг? — переспросил Яков, когда внимательно выслушал рассказ Лены. — Слишком скоро. Боюсь, не сумеем достать оружие и документы на выход из города. А хотелось бы своими силами провести операцию. Без сторонних групп. Да и ты едва ли найдешь место для схрона. Ладно, сама бы была по себе, так инвалид же на руках! Куда с ним?

— Может, никто и не подумает на меня, — произнесла Лена. — Кто я такая? Всего лишь мелкая пешка в конторе.

— Ты с ним живешь. Тебя будут трясти первой, — возразил Яков. И хотя в его словах не было никакого дурного подтекста, они неприятно царапнули Лену. И все-таки Яков настоял на том, чтобы Лена уходила с матерью из города после ликвидации Ротбауэра. Он обещал разузнать о жилье в одной из деревенек под Оршей и приготовить новые документы для матери и дочери Дементьевых.

— В деревне все полегче должно быть. На земле все-таки. Да и немчуры мало, все местные в основном. Скажетесь беженками из города. Сейчас все из городов бегут от голода. Я Лею хотел там схоронить, но… Может, оно и хорошо, что пригодилось все-таки место это, да?

— Есть ли какие новости? — спросила по обыкновению перед уходом Лена. И расстроилась, когда Яков сказал, что ничего рассказать не может. О Лее по-прежнему не было вестей. Только единственная радостная новость — в сводках передали о наступлении Красной Армии на Харьков. Значит, погнали наконец оккупантов! Может, и до Минска скоро дойдет долгожданное освобождение!

— Значит, до конца войны вряд ли увидимся, верно? — произнес Яков в завершении их встречи, и у Лены сжалось сердце при этих словах. — Удачи тебе, Балерина. Береги себя и маму.

С того самого дня, как началась подготовка к нападению на Ротбауэра, Лена стала плохо спать по ночам. Ей все казалось, что у нее буквально на лбу написано, что она замыслила что-то против гауптштурмфюрера, и что вот-вот заговор раскроют, а ее саму и маму потащат в гестапо. Лене снились кошмары, что ее вешают на одном из столбов сквера, поэтому она просыпалась в холодном поту от ужаса. И отчаянно желала, чтобы поскорее настал тот самый четверг, когда Ротбауэр двинется навстречу своей смерти.

Новые документы Лена получила за пару дней до отъезда Ротбауэра. Василек, посыльный Якова, поджидал ее на углу дома по возвращении после рабочего дня, чтобы пробегая мельком, сунуть паспорта в предварительно открытую сумочку. Теперь оставалось дело за малым — подготовить маму к путешествию почти до самой Орши. Хорошо, что Яков сумел договориться о том, чтобы их подбросили до Борисова на подводе. Дальше Лене предстояло искать транспорт самой. Но об этом она думать пока не хотела. Хватало и без того хлопот. Уж как-нибудь выкрутится на месте в Борисове! Главное — выехать из Минска.

Лена боялась, что, если она расскажет маме о предстоящем отъезде, та непременно выдаст нечаянно. А Ротбауэр не преминет разузнать, почему вдруг Дементьевы решили променять квартиру в городе на комнату в деревенской избе. Поэтому Лена упаковывала вещи ночами, когда мама спала, а сообщить о переезде планировала сразу же после отъезда гауптштурмфюрера в Несвиж.

Но недаром говорят: «Человек предполагает, а Бог располагает». Все предыдущие дни Лена боялась, что что-то пойдет не так. Именно поэтому она так тщательно вслушивалась в разговор Ротбауэра и Йенса, пока гауптштурмфюрер собирался в дорогу. Все было как обычно. Распоряжения об ужине в воскресенье. Замечания о том, что одна пара сапог гауптштурмфюрера прохудилась. Просьба последить за Дементьевыми во время его отсутствия.

Последнее насторожило Лену. Зачем он просил своего денщика об этом? Или она неверно поняла немецкую речь, как это уже бывало не раз? Наверное, именно это вспыхнувшее в Лене подозрение толкнуло ее к окну, чтобы посмотреть на отъезд Ротбауэра. И окаменела, вцепившись в подоконник, когда заметила через кружево занавески помимо легкового автомобиля и мотоцикла грузовик, в глубине которого без труда угадывались силуэты солдат.