Старше (ЛП) - Хартманн Дженнифер. Страница 20

— Хочешь увидеть картину, которую я нарисовала? — спросила я, устраиваясь рядом с матерью на обшарпанном диване и загораживая ей вид на экран.

Единственным ее ответом было медленное моргание.

— Я получила за нее хорошую оценку. Учителю понравилось.

Она машинально отодвинула мою руку. Ничего не ответив.

Ощущение боли и уязвимости захлестнуло мою грудь.

— Мама, — попыталась я настоять. — Ты посмотришь?

— Твой отец вернулся.

Мои легкие сжались от страха, когда шины его грузовика заскрипели по гравию. Затем дверь с грохотом распахнулась. Отец ворвался внутрь, его заросшее щетиной лицо было перепачкано маслом после долгого рабочего дня в механической мастерской.

Я съежилась, надеясь затеряться в подушках, накрывшись картиной.

— Ужин? — Отец провел руками по своим поношенным джинсам, оставляя следы грязи по дому, пока шагал через гостиную. Его глаза остановились на мне, сузившись от отвращения. — Я не чувствую запаха еды. Чем вы двое занимались весь день?

Я отпрянула, когда отец вырвал бокал с джином из рук моей матери. Она даже не вздрогнула, потянулась к полупустой бутылке и сделала большой глоток. Потухшие глаза смотрели на мелькающие изображения на экране телевизора.

Вскочив с дивана, я попыталась сбежать в спальню, но меня остановила рука, скользнувшая, как змея, по моему локтю.

Синяк. Сильный.

— Что у нас тут? — Отец выхватил у меня картину, его темные глаза забегали по краскам и мазкам. — Это мог нарисовать даже малыш.

— Я сделала это в школе. — Он ловко увернулся от моей попытки выхватить картину. — Пожалуйста.

— Пожалуйста? — Его губы скривила усмешка. — Пожалуйста — это правильно. Пожалуйста, дайте мне гребаного ребенка, который может держать чертову кисть, а не это жалкое недоразумение. Пожалуйста, дайте мне что-то большее, чем это безмозглое дитя, которое не знает своего места. Ты весь день рисуешь, когда к приходу отца ужин уже должен быть на столе. В доме чертов беспорядок. Что с тобой не так?

Слезы застилали мне глаза.

— Со мной все в порядке. Я только что пришла домой из школы.

— Наверняка валяла дурака на игровой площадке. Носилась по кругу и прыгала через скакалку со своими маленькими друзьями. — Он собрал слюну и плюнул на мою картину, размазав по изображению мерзкую желтую субстанцию. — Это все, чем ты когда-либо будешь. Мечты наяву и растраченный потенциал. Стыдоба.

Я в оцепенении уставилась на уничтоженную картину, краски расплывались вместе с моей уверенностью в себе. Мама сидела на диване, как безвольный овощ, и только смех срывался с ее губ, когда персонаж на экране отпускал глупую шутку. Она отгородилась от меня. Отгородилась от всего.

— Это было нелегко нарисовать. — Мой опустошенный взгляд вернулся к картине. — Я много работала над ней.

Отец чуть не подавился от смеха.

— Ты не умеешь ничего делать. Все, что ты делаешь, — это занимаешь место и портишь мой ужин. Ничего сложного в этом нет. — Неприятно дернув меня за волосы, он прошел мимо и швырнул мою картину в мусорное ведро.

С разорванным в клочья сердцем я выбежала из дома и оказалась в этом самом парке с видом на озеро, желая погрузиться в ледяную воду и утонуть.

По коже побежали мурашки, пока я смотрела на сверкающую гладь и предавалась воспоминаниям.

Она была такой спокойной. Такой умиротворяющей.

Весна была для меня не только временем обновления, но и настоящим спасательным кругом. Мягкая погода давала мне возможность выйти на улицу, сбежать от жестокого обращения, которое я терпела в своем доме. В теплые дни я искала убежище в этом же парке — месте, где яркие цветы сменяли унылые оттенки моей повседневной жизни. Природа позволяла мне дышать свободно.

А с повышением температуры росла и моя решимость вырваться из ледяной хватки прошлого.

Каштановый хвост Тары раскачивался вправо-влево, пока она прыгала, уворачиваясь от тщательно выверенных ударов отца.

И, судя по всему, от его пота.

Рид смотрел на свою дочь, слегка запыхавшись.

— Если бы я оказался мерзавцем, затаившимся в темном переулке, то тебе грозило бы гораздо худшее, чем мой пот. Тебе стоит поработать над защитными движениями.

— Я умею защищаться.

— Ты слабее физически. Если кто-то схватит тебя, нужно использовать рычаг. Скручивай тело вот так, чтобы освободиться.

Я с любопытством наблюдала, как Рид обучает Тару этому маневру, и морщила нос. Моя левая рука пульсировала, затянутая в плечевой бандаж — гипс сняли за неделю до этого. Мне не терпелось поскорее оставить эту травму в прошлом.

Если бы кто-то схватил меня в темном переулке, я была бы такой же эффективной, как мешок с рисом.

Порывшись в рюкзаке, я достала одноразовый фотоаппарат, в котором почти закончилась пленка. Маленькое колесико издало скрежещущий звук, когда я щелкнула большим пальцем вправо, а затем направила камеру на Рида и Тару.

Щелк.

Тара тяжело дышала, наклонившись и обхватив колени руками.

— От тебя пахнет, как от раздевалки.

— Я пахну как человек, который может разрушить твою жизнь, если ты не отнесешься к этому серьезнее.

— Это скучно. Я хочу есть.

Руки Рида свободно лежали на бедрах, когда он вздохнул, сокрушенно покачав головой.

— Отлично. Мы можем снова позаниматься на следующей неделе.

Тара крутанулась на месте, подняв пальцы, чтобы показать воздушные кавычки, и подошла ко мне.

— Снова позаниматься, — повторила она. — В папином духе.

Я быстро засунула камеру в рюкзак, а Божья коровка вскочила, завиляв хвостом, когда Тара наклонилась, чтобы почесать ей уши.

— Вы часто тренируетесь? — поинтересовалась я, собирая учебники.

Тара отпила воды из бутылки и пожала плечами.

— Иногда. Я предпочитаю сжигать калории, играя в волейбол. Папа становится слишком серьезным, когда дело доходит до безопасности.

— Наверное, он видел много ужасных вещей, когда работал парамедиком.

— Да, но он слишком опекает меня. Если я делаю неверное движение, он замолкает, и на его лице появляется вот такое выражение. — Она скорчила гримасу, заставив меня хихикнуть. — Просто добавь еще несколько возрастных морщин.

Я посмотрела на Рида, когда он подошел к нам, его бронзовая кожа блестела под лучами раннего весеннего солнца. Его волосы были темными и влажными, он запустил в них пальцы, демонстрируя накачанные бицепсы. Надетая на нем майка под прямыми солнечными лучами приобрела полуночно-синий оттенок, и ткань облегала его, как вторая кожа.

Наши взгляды ненадолго встретились, затем я отвернулась и посмотрела на Тару.

— Ужин?

— Да, пожалуйста. Я подумала, что мы могли бы поехать к папе и заказать пиццу. Мама работает допоздна.

— Мы? В смысле, я поеду с тобой?

— Да, почему бы и нет? Ты не любишь пиццу? — Она задохнулась от притворного ужаса. — Боже мой. Ты ненавидишь пиццу. Этой дружбе официально пришел конец.

Смеясь, я покачала головой.

— Я люблю пиццу. Просто не хочу мешать вам проводить время вместе.

Рид сел рядом со мной, его бутылка с водой болталась между его раздвинутыми бедрами.

От него не пахло раздевалкой.

От него пахло так, как, по моим представлениям, пахнет морской воздух, пропитанный солью, в сочетании с тем средством для мытья тела, которое он использовал. Что-то чистое и бодрящее, с нотками амбры.

Моя кожа вибрировала от его близости.

— У меня в квартире беспорядок, — заметил Рид, отпив воды. — В другой раз.

— Обломщик.

— Это не я, это моя квартира.

— И правда. — Тара раздвинула ноги, как будто собиралась сделать шпагат. — Там нужны яркие краски. Сейчас все черное и серое, как твое сердце.

Он хмыкнул под нос.

— Драматизм тебе явно достался от матери.

Она снова оживилась.

— Кстати, о маме, тебе стоит пригласить ее к себе домой, чтобы она помогла с оформлением. Женская рука не помешает.

В ее тоне был скрыт тонкий подтекст.

Я поджала губы, молча наблюдая за их взаимодействием, мой взгляд метался между отцом и дочерью.