Записки нечаянного богача (СИ) - Дмитриев Олег. Страница 37

- К слову претензий нет. Мне понятие не нравится. Суть. Слишком много этой сути стало в жизни вокруг, Костя, – меня понесло, но я действительно верил в то, что говорил. И он это чувствовал, – Знаешь, есть такая поговорка у ваших «буратин»: «даже не стой рядом с карабасами». Тут та же самая история. Сперва ты делаешь вид, что не замечаешь, потом иногда соглашаешься, а потом принимаешь. Хоп – и всё, одной сукой больше. Я так не хочу. Я не сука. И ты, Костя, не сука. Поэтому если судьба нам лететь вместе – полетим. И если судьба тебе меня утопить – утопишь. Но врать, юлить, ёрзать и в самом себе сомневаться я больше не хочу и не буду.

Речь, конечно, была пафосной, но что думал – то и сказал. В кино, пожалуй, я бы наращивал экспрессию, к финалу поднялся со стула и начал резко, отрывисто жестикулировать. А с последней репликой меня окружили бы рыдающие и аплодирующие буфетчицы и поварята в белых колпачках. Но кина не было – я спокойно договорил и отхлебнул чаю.

- Спасибо за науку, – помолчав, серьёзно проговорил Костя с крайней задумчивостью, – не полечу я с тобой. Ты мне совсем мозги сломаешь, – он невесело усмехнулся, – но когда вернешься – найди меня. Я говорил с отцом, хочу в Москву или Питер слетать. Хватит смотреть на семейные дела, надо ими уже самому заниматься.

Я протянул ему ладонь, и он с недоумением посмотрел на нее – так сильно задумался о своем. Потом потряс головой, улыбнулся и пожал мне руку.

- Там у входа стоит белый триста пятидесятый, ребята отвезут в аэропорт и с чемоданом твоим странным помогут. Спасибо ещё раз, Дима. Смотри там... – и молодой волк направился к выходу. А я – к лифту. Время начинало поджимать.

В номере быстро вырядился в ту горку, что цвета «мох». Посмотрелся в зеркало – два шага в в лес, и сам бы я себя точно не разглядел. Ателье Головина снабдило меня даже панамкой, но в ней я предсказуемо выглядел, как пионер-дебил. «Да ты и без нее!..» - вернулся голос ко внутреннему скептику. Или это был реалист? Как бы то ни было, я спустился вниз, сдал карточку и покатил свой гроб на колесиках на выход. Два парня, курившие прямо на крыльце, побросали сигареты, один из них буркнул: «Костя Бере сказал проводить». Подхватили бокс и рюкзак и пошли грузить в белый Лексус. Вполне, кажется, свежий, хоть и с правым рулем.

Я вытащил из пачки сигарету и привычно покатал ее между пальцами. Раньше такой жест был обязательным, потому что тогдашние дрова с сеном иначе банально не тянулись. Сейчас движение стало скорее обсессивно-компульсивным. Сосредоточившись на нем, я опять чуть упустил контроль над панорамой. Хотя, в отпуске я, или где?! Могу себе позволить. Поэтому и не сразу заметил вчерашнего таксиста, который поднимался ко мне по лестнице с непроницаемым лицом. Раньше такое я видел только в кино, а недавно - у Головина: не поймешь, чего и ждать.

- Утро доброе, Дмитрий, - по-местному протяжно сказал он.

- Доброе, Василий, - ответил я ровно. Но смотрел на него очень внимательно. Кино мы все глядели, некоторые и книжки читали. Зачем я ему понадобился с утра пораньше? И что ему, неожиданному, мешало меня сейчас, например, шилом ткнуть?

- Ко мне вчера ночью Чумпу приехал, - начал было таксист с мутным прошлым и тут же замолчал.

- Они меня вчера с Доланом до гостиницы проводили — я обвел рукой фасад у себя за спиной и улыбнулся, - перепугали всех тут.

- Чумпу как злой дух приходит обычно: тишина, а потом в балагане живых никого, - если бы я вчера не слушал его весь день — ничего бы не понял. А так стало ясно, что он, кажется, близок к истерике, - Долан как пожар приходит — потом одни угли и тоже живых нет. Чумпу мне машину дал, - он протянул ладонь, на которой лежал ключ с эмблемой Тойоты. Долан сказал — Бере-старший подарил. И ты живой, сейчас солнце встречал с его сыном вместе. Ты кто, Дмитрий?

- Скажи, Василий, у тебя дети есть? – задумчиво глядя, как мой кофр пытаются интегрировать с Лексусом, спросил я.

- Трое. Два сына и дочь, - я никогда не видел до сих пор растерянного якута, но, думаю, этого вполне можно было бы принять за эталон.

- Есть такая песня: «Наши дети будут лучше, чем мы». Баста поет. Пусть так и будет.

Он помолчал с минуту, и сказал:

- Если тебе нужна будет помощь в наших краях — дай мне знать. Сделаю, что смогу. Я должен тебе.

- Ты ничего мне не должен, Вася-Молчун, - он вскинулся, как от выстрела рядом, - ты не сказал мне ничего лишнего, но сказал то, что мне нужно было знать. Ты правильно поступил, а Аркадий правильно все понял. Мне нравится тут у вас. Говорят мало, – помолчав, так же неторопливо ответил я.

Таксист внимательно посмотрел на меня, кивнул сам себе, громко сказал что-то на своем языке, хлопнул меня по левому плечу и пошел обратно.

- Что он сказал? - спросил я у водителя, когда мы уже ехали в аэропорт.

- Пожелал добра и удачи. Так только родне желают, - и странно покосился на меня. А я приоткрыл окошко и закурил. Видимо, за одни сутки северный воздух не успевал помочь никотинозависимым.

Погрузка, перелет и выгрузка прошли скучно. Ну, то есть было страшно грузиться и лететь на ржавом местами самолете, у которого в полете со свистом дуло из всех щелей, а их было много. И садиться на странную взлетно-посадочную полосу, прыгая, как кенгуру-эпилептик, было тоже страшно. Ощутить себя, дурачка с чемоданом, посреди той части глобуса, на которую до сих пор нет нормальных карт — тоже было страшно. Но виды, сперва из иллюминатора, а потом и просто вокруг, убивали любой страх. Это — картины вечности, а ей страх неведом. Только убогий барак аэропорта чуть выбивался из фабулы и на вечность вообще не тянул, но я и видел его недолго.

Мы сговорились с попутной машиной — УАЗ-буханка получал груз для детского садика и согласился довезти меня до поселка. Подскакивая на рваном сидении и придерживая двумя руками багаж, я улыбался. Я в Белогорье!

Да… Пердь, оказывается, была не в Якутске. Там ультрасовременный мегаполис по сравнению с тем, что я вижу вокруг. Двухэтажные обшарпанные дома под двускатными крышами, которые хочется назвать бараками. Корявые редкие кустики. Деревянные черные столбы с фарфоровыми изоляторами наверху. Асфальта нет вообще никакого, ни нового, ни старого — дороги в лучшем случае засыпаны каким-то шлаком. За оградой детского садика — новые яркие детские площадки, на которых ветер качал пустые качельки со звуком, от которого хотелось бежать домой через тундру сломя голову. На одном из холмов увидел надпись «Белая гора», сложенную из выбеленных солнцем и ветрами округлых камней. Если не приглядываться, то казалось, что надпись сложили из черепов. Если приглядываться, то казалось, что из детских...

Где-то затявкала собака, возвращая меня в реальность. Я уже привычными движениями поставил бокс на колеса, но в этот раз закрепил весь комплект, все четыре. Сверху на карабин прицепил рюкзак, и вытянул ручку кофра – она выползла на полтора метра, змеясь широкой красной капроновой лентой, типа тех, которыми в аэропортах огораживают подступы к стойкам регистрации. И покатил всю конструкцию под горочку по интуитивно понятной тропинке. Где находилось кафе Самвела, мне рассказал водитель «буханки», пока вез в поселок.

- Ах, телега ты моя, вдребезги разбитая, - негромко напевал я случайно всплывшую в памяти старую песню, поглядывая через плечо, как мое колесное барахло опасно качается, но не почему-то падает. Видимо, дело было в хитрой системе подвески: втулки крепились к ободам кучей пружин, расходящихся, как солнечные лучи. Поэтому вся эта городьба ехала довольно уверенно, несмотря на то, что ровными дорогами тут и не пахло. Пахло чем угодно, кроме ровных дорог, кстати. Где-то топили печку, наверное, для бани. Тянуло мокрыми сетями и брезентом. Издалека доносился запах простора и большой воды. Не могу его описать, но ощущался он именно так. Видимо, так пахла Индигирка, которую я пока еще не видел. А вот в череде ароматов стали попадаться съедобные нотки: жареное мясо я учую издалека, тем более, что завтрак был часов шесть назад. Кроме мяса пахло луком и, кажется, пловом. Ну, или это голод начал выдавать желаемое за действительное.