Ордо Юниус - Блэк Анхель. Страница 52

«Тебя нет рядом, и ты все равно повсюду, Фергус!»

Хайнц продолжал стоять рядом, упершись ладонью в стол, и смотрел на Грея так, словно от его слов зависела судьба мира.

Грей считал иголки на столе. Через окна, расположенные под потолком, проникал солнечный свет, подсвечивая пыль в воздухе и играя на золотой отделке макета мира, подвешенного к стене. Хайнц напряженно ждал, и затянувшаяся между ними тишина давила. Грей восстановил дыхание, взял себя в руки и, чуть склонившись к столу, принялся читать:

«Однажды в мир придет ребенок Истинной Крови, что обретет Ключ и, повернув его в замке, либо откроет, либо закроет Врата Исподы Крестейра.

Он отвернется от людей, как люди отвернулись от него, и толкнет чашу Равновесия.

Ребенок, что выберет Чудовище».

Последние слова зазвучали голосом Хайнца, сорванным и благоговейным, а затем Грех театрально отклонился от стола и отвернулся, тяжело дыша.

Грейден напрягся, продолжая смотреть то на его сгорбленную спину, то на свиток, раз за разом цепляясь глазами за слова.

Свиток был очень старым, пергамент от времени поистерся, но, видимо, до того, как Хайнц запихнул его в кучу бумаг на комоде, бережно хранился. Наверху были изображены золотые сады Алторема, осыпающиеся краской на полотно, внизу было нарисовано Инферно с его подвешенным черным замком.

И опять белоснежные голуби в клетках и черные мертвые деревья.

Грей не знал, чего Хайнц от него добивался, показывая этот текст. Он понимал, что перед ним пророчество Крестейра, что это подлинник. Даже кристалл реагировал на этот пергамент слабой вибрацией, и Грей схватил его здоровой рукой и сжал изо всех сил, чтобы тот успокоился. Он прочитал текст снова. И снова.

– Ребенок из этого пророчества и есть Избранный? – осторожно начал Грейден, решив двигаться первым в этом непростом разговоре.

Хайнц обернулся, растерянно оглядел его, а потом резко собрался и потер израненную браслетом руку, отводя взгляд.

– Да. Баланс Крестейра, его целостность держится на этом. Раз в поколение появляется ребенок особой крови, Истинной.

Грейдену почему-то стало не по себе. Он никогда раньше не слышал об этом пророчестве ни от кого из Мастеров или служителей Создателя, не читал в книгах, но внутри все тревожно скручивало от дурного предчувствия. Как будто это все имело прямое к нему отношение. В голове всплыло воспоминание о разговоре с Мейбл на балконе, еще в Флуменскринге. Девушка тоже рассказывала ему о каком-то ребенке, но Мастер не знал, имеют ли две эти легенды связь между собой… В голове все перемешалось. Больше всего на свете Грею хотелось свернуть этот пергамент, швырнуть его обратно в кучу книг и никогда больше о нем не вспоминать. Он не знал, почему так реагировал, но внутри становилось больно.

Практически так же, как снаружи.

– Ребенок Истинной Крови должен сделать выбор, – продолжал Хайнц, не обращая внимания на состояние Грея. Он повернулся, провел пальцами по краям пергамента, и его лицо застыло каменной маской. – Или чудовище, или люди. И от его выбора зависит судьба Крестейра. Много-много лет назад один мальчик выбрал чудовище. И они изменили мир. Это повторяется раз за разом. Рождается ребенок с особенной душой, особым Даром, и к нему неизменно приходит чудовище.

– И ты думаешь, что это я? – Вопрос сорвался сам, Грей даже не успел подумать о том, как абсурдно это звучит.

– Конечно. Иначе зачем бы мне тебе это рассказывать? – Хайнц улыбнулся.

– Ты опоздал с разговором лет на двадцать. Я уже не ребенок.

– Возраст не имеет значения.

– Тогда почему именно я? С тем же успехом избранным может быть его высочество. Принц тоже выбрал чудовище, а не людей.

– Он не бастард, Грей. – Хайнц продолжал улыбаться, а на Грейдена словно вылили ведро ледяной воды. Он внутренне окаменел, впился пальцами в подлокотник изо всех сил.

– Что за бред ты несешь?

Хайнц еле слышно рассмеялся, прижав острые костяшки пальцев к подбородку. Он изящно наклонился, упираясь ладонью в стол. От диадемы отразилось солнце, солнеч-ними зайчиками перескакивая с книжных полок на пол, его длинные волнистые волосы с шорохом свесились вперед. Грей вжался в кресло с такой силой, словно хотел врасти в него, и уставился прямо в лихорадочно сияющие золотые глаза перед собой.

– Я знаю об этом мире больше, чем ты себе можешь представить, Грейден, – вкрадчиво произнес Хайнц. – Я знаю, кто твои родители, кем они были. Несчастная женщина из Охотников и сам император. Надо же! А самое смешное, что этот случайный союз происходит не первый раз. И не последний. Охотники не такие, как обычные люди. У них у всех есть Дар, потому что на их роду благодать Создателя. А род Диспар, ты и сам знаешь, какой силой крови обладает. Представь, какой человек родится от такого союза?

– Ты свихнулся, – еле выдавил из себя Грей.

– Я? – на тон ниже повторил Хайнц. – А может, это свихнулся весь мир? Может, это весь Крестейр сошел с ума и навлек на себя Инкурсию? Этот мир прогнил. Он заслужил это. Вот. Это докажет тебе, что я прав. – Грех извлек из кармана изумрудный шар размером с куриное яйцо и аккуратно поставил его на стол перед носом Грея. Тот самый, который демонстрировал ему при прошлой встрече в подворотне Флуминскрига.

– Что это? – еле слышно спросил Мастер.

– Твоя память.

Шар все так же сиял насыщенным зеленым цветом, напоминая глаза Фергуса и притягивая к себе внимание. Грейден невольно потянулся к нему рукой, но на полпути замер. Он испытывал одновременно желание коснуться его и отвращение и не мог решить, что из них перевешивает.

Грей ужасно хотел вскочить и убежать. Он кожей чувствовал безумие Хайнца, и от этого хотелось закутаться в очень плотное одеяло, чтобы ничто не могло его коснуться.

Такое же плотное, как плед с бахромой и кистями, который любил накидывать на плечи Фергус, стоя на кухне у окна. На плите подпрыгивал чайник, а он ворчал на промозглую слякоть на улице и спрашивал Грея, не нужно ли ему что-то теплое сверху. Этот плед всегда оставался потом на плечах Грея: тяжелый, пахнущий его парфюмом и маслами для волос.

От воспоминаний Грейдена передернуло. Нога и рука стрельнули болью, и Мастер понял, что никуда он убежать бы и не смог, даже если бы захотел. Он постарался скрыть свое тяжелое состояние как мог, потому что не хотел казаться Хайнцу уязвимым.

С Грехами вообще нужно всегда следить за своими эмоциями. Привыкнув к Фергусу под боком, Грей расслабился и совсем забыл, что он не единственный Грех в Крестейре и что остальные вряд ли будут такими дружелюбными.

Информация в голове не укладывалась. Не то чтобы раньше Грей хоть как-то мог собрать свою жизнь из тех кусков прошлого, что были ему даны, но он тогда не соврал Фергусу и правда думал, что так бывает у всех.

Детство не всегда светлое, чистое и беззаботное, и у многих людей, к сожалению, оно напоминало сущий кошмар. Грейден не считал, что он один такой невезучий. Он знал, что такое могло случиться с любым ребенком, но это не отменяло того факта, что травма есть. И детская психика иногда выбирала самые простые пути борьбы с ней.

Забыть все. Вычеркнуть из своей жизни все те воспоминания, которые приносили эту боль, эту растерянность и горе.

Грей никогда не любил своих родителей. Ощущения того, что он чужой в собственном доме, всегда вводили его в ступор, но та, что называла себя его матерью, сухо гладила его по волосам и говорила, что это переходный возраст и это нормально.

– Это были не мои родители, – едва слышно сказал Грей.

– Да. Не твои.

– Зачем?..

– Ты должен был расти в человеческой семье, Грей. В нормальной обстановке, с отцом, матерью и братьями, сестрами, а не якшаться по всей Равталии за чудовищем, руки которого по плечи в крови.

– Нормальной? – на тон ниже переспросил Грейден.