Птица в клетке - Роу Робин. Страница 8
Кажется, он шутит, а я никогда не умею ответить на шутку. Полагается сострить в ответ, но у меня не выходит. А когда просто стоишь столбом, людям становится неловко.
– Да я не всерьез, – говорит Адам, как и все на его месте. – Слышал, последние раз десять ты терялся по дороге к ее кабинету.
– Я не терялся.
Адам ухмыляется:
– Я так и думал.
– О.
– Что ж, теперь я твой… как там красиво назвать конвоира? Сопровождающее лицо!
Он устремляется вперед, и слишком скоро мы попадаем в приемную с большим столом и темно-зеленым диваном.
Адам пересекает комнату и стучит в стеклянную дверь кабинета. Знакомый глубокий голос отвечает:
– Войдите.
Адам распахивает дверь, слегка мне кивает, а сам плюхается на диван. Я тяжело вздыхаю, но переступаю порог кабинета.
Когда я чуть ранее пришел к доктору Уитлок, она дала мне задание: доставить ей Джулиана. Чем-то смахивает на охоту за головами, только без насилия. И без награды.
Первый раз меня прикрепили к Джулиану, когда мне было десять лет.
Я только перешел в пятый класс, и наш учитель, миссис Незеркат, объявила, что каждому дадут в пару малыша из подготовишек, чтобы мы вместе читали книги. Миссис Незеркат относилась к тому виду учителей, что любят напоминать, мол, потом уже так легко не будет. Однажды ты закончишь начальную школу и попадешь в настоящий мир. Никаких друзей, перерывов, обедов. Будет тяжело трудиться, сидеть и молчать. Весь день. Каждый день. Пока не уйдешь на пенсию, а потом и вовсе помрешь.
Внутренний облик ее класса служил наглядным напоминанием об этом неотвратимом унылом будущем, поэтому, когда она объявила, что дважды в неделю нам разрешается уходить и обсуждать книги, я просто в эйфорию впал.
Наш класс закатил вечеринку со сладким печеньем и розовым лимонадом. Нас торжественно представили нашим «напарникам», с которыми предстояло общаться до конца года. Малыши попросились на руки, но миссис Незеркат тут же приказала нам поставить их на место.
Мальчик, который достался мне, Джулиан, был похож на мультяшного персонажа – копна иссиня-черных волос, огромные круглые глаза. Как только я поставил его на землю, он схватил меня за руку, как бессознательно делают все малыши, и попросил его послушать.
Я немного отвлекся: в помещении царил настоящий хаос. Повсюду носились дети, кто-то опрокинул огромную чашу с лимонадом, а Чарли завывал, что «напарник» его описал.
– Я слушаю, – сказал я.
Личико Джулиана стало серьезным, а потом он запел. Звонкий голос привлек всеобщее внимание, даже Чарли на минуту перестал плакать. Не помню, что именно пел Джулиан, но было здорово. Не «молодец, мальчик», а действительно здорово.
Со временем я понял, что подготовишки немного смахивали на маньяков: их с какой-то невероятной скоростью кидало от восторга к отчаянию и обратно. Большинству из нас пришлось нелегко. Чарли даже однажды выставили из класса за фразу:
– Адище какой.
А вот мне повезло. Джулиан никогда не плакал, ничем не кидался, не писал на меня. Обычный жизнерадостный ребенок, который любит петь и носит эти смешные очки из магазинов приколов. В библиотеке мы вечно изображали из себя супергероев и просто веселились.
Ну, до тех пор, пока миссис Незеркат не потребовала от меня отчет. Я заявил, что нас с Джулианом ввели в заблуждение. Обещали игры и чтение, а в итоге дали только книги.
Она проигнорировала мои совершенно справедливые опасения и велела, чтобы Джулиан прочел что-то вслух из своего учебника на следующем собрании. Я честно хотел его подготовить, но у него в карманах водилось столько интересного: монетки, зажимы для бумаги, липкая рука на тянучке – все то, что мама заставляла меня вытряхивать, прежде чем отправить в класс.
Миссис Незеркат явно это поняла и пригрозила, что если мы не станем работать, то она «прикрепит» меня к другому малышу или, хуже того, отдаст Джулиана Эмеральд, а мне придется изнывать от скуки одному. Эмеральд как раз сидела напротив, услышала это и наградила меня хмурым взглядом. Может, злилась на меня, что я испортил ее идеальную прическу липкой рукой?
Выбора не было, пришлось серьезно сказать Джулиану, что играть нельзя, только читать. Мальчик, который привык петь и улыбаться, в отчаянии уронил темную голову на вытянутую руку и пнул воздух.
Как я его понимал. Книги, что нам пришлось выбрать, невозможно было назвать интересными. Они все буквально повторяли друг друга, строчка в строчку. Мальчик – какой-то глагол – мяч. Девочка – глагол – кошка.
Из чувства самосохранения я притащил из дома старую книгу с картинками. Джулиан раз на нее глянул, очень по-взрослому фыркнул и наотрез отказался ее читать. Я умолял, говорил, что сам обожал эту книгу, когда был дошкольником. Джулиан пропыхтел, что он не дошкольник. Он второклассник. Я уже слышал от него эту фразу и тогда решил, что малыш просто рисуется. Он всегда старался меня впечатлить, например, говорил, что дома умеет летать и двигать предметы силой мысли.
– Если ты второклассник, то что здесь делаешь? – спросил я.
– У меня дислексия, – ответил он. – Мне назначили дополнительное чтение.
Я почувствовал себя придурком. Это же так паршиво, когда не можешь нормально учиться из-за того, что не в состоянии контролировать.
Я оглянулся. Миссис Незеркат, прищурившись, наблюдала за нами. Я поспешно заверил Джулиана, мол, книга отличная, она мне и во втором классе нравилась.
Он вроде заинтересовался, посмотрел на обложку, где маленький черноволосый мальчик стоял на палубе огромного корабля, и попытался прочесть название.
– Э…эл…
– Элиан Маринер.
– У него есть корабль? Как у «Швейцарской семьи Робинзонов»?
Я понятия не имел, о чем он, но, кажется, Джулиану правда стало интересно.
– Ага, типа того. Но корабль Элиана волшебный. Может лететь куда угодно.
В следующий раз сияющий Джулиан торжественно вошел в библиотеку, держа в руках стопку книг про Элиана Маринера. Сказал, что папа ему их купил, а сам он теперь хорошо читает. До конца года Джулиан оставался все тем же веселым малышом, а потом им поручили написать настоящее сочинение.
Он просто сидел и смотрел на чистую страницу. Наконец я потерял терпение, снял с него очки с радужными пружинками и вложил карандаш ему в кулачок. Джулиан надулся и скрестил на груди свои худые руки.
Мне стало скучно, я отвернулся и принялся смотреть, как мои друзья помогают своим подопечным. И вдруг Джулиан похлопал меня по щеке:
– Как пишется «Элиан»?
– Элиан? Это просто. – Я закрыл большим пальцем «Э» на обложке книги. – Что получишь, если вместо первой буквы подставишь «Джу»?
Он сосредоточенно нахмурился, а потом потрясенно округлил глаза.
– Мое имя! – И принялся писать.
Боже, я в жизни не видел хуже почерка. Буквы кривые, не в ту сторону повернутые – просто иероглифы, а не английский.
Еще пара занятий – и Джулиан прочел мне сочинение, раз уж сам я ничего не мог разобрать. И я вдруг заслушался, словно оказался с мамой и настоящей книгой. В какой-то момент Джулиан просто сделал вид, будто читает, ведь такой рассказ на страницу никак бы не вместился, но мне было плевать. Получилось здорово. Не «молодец, мальчик», а действительно здорово.
Я его похвалил, и по какой-то причине тот момент – сразу после похвалы – навсегда остался в моей памяти, словно фотография. Широченная улыбка, глаза сияют, будто сейчас предстоит задувать свечи на именинном пироге. Иногда в моей голове эта улыбка накладывается на то выражение, которое я увидел на лице Джулиана, когда его снова ко мне «прикрепили». В тот день умерли его родители.
Доктор Уитлок улыбается, будто правда рада меня видеть, но серые глаза смотрят так пронзительно, что невозможно терпеть. Она скорее любопытна, чем дружелюбна, и одевается не как учитель, а как адвокат или бизнес-леди.