Старые деньги - Чайка Мирослава. Страница 8

– Я тоже так считаю, Камиль, – снова вмешалась Марта, как и всегда, поддерживая мужа. – В Петербурге заведено посещать накануне Нового года балет «Щелкунчик».

– Уж не знаю, как у других, а в нашей семье такая традиция точно есть, и у нас принято уважать традиции, – уже на ходу добавил хозяин дома, слегка склоняя перед дамами голову, прежде чем удалиться. – Так что завтра мы, как и положено, идем на балет, при параде, с праздничным настроением и без выходок, – бросая последний грозный взгляд на сына, заключил Лев Петрович и удалился, энергично шагая, несмотря на грузность своего тела.

Камиль уходила из столовой последней. По пути она схватила из вазы шоколадную конфету и, сунув ее в карман, встретилась взглядом с горничной, убиравшей со стола.

– Я сейчас принесу вам кувшин для умывания и могу попросить у Валентины вазочку конфет, если хотите.

– Нет, спасибо, – смутилась Камиль, стыдясь своего пристрастия к сладкому. – И зачем кувшин? У меня же своя ванная комната имеется.

Но горничная уже растворилась в недрах дома, будто ее и не было вовсе. А спустя десять минут постучалась в дверь гостевой спальни со словами:

– Можно войти?

– Да, да. Проходи, – отозвалась Камиль, прохаживаясь босыми ногами по шелковистому иранскому ковру, думая, что роскошь – вполне приятная штука. Она перевела взгляд на горничную, не понимая, почему эта стройная девушка с гладко зачесанными волосами, в синем форменном платье и с совершенно беззвучной походкой называет ее на вы. Но еще больше ее удивил фаянсовый кувшин, который та держала в руках, и в комплект к нему чашу-таз, расписанную голубым пасторальным рисунком.

– Вот, Марта Витальевна просила для вас смешать воду с розовым маслом и цветками горького апельсинового дерева. Я все подготовила. Можете умыться.

– Это что, от прыщей? Так у меня их нет, – обиженно возразила Камиль, рассматривая остальные принадлежности, появившиеся у нее на туалетном столике, пока она гостила в загородном доме Кира Сухарева.

– Нет, что вы. Прыщи здесь ни при чем, – поторопилась успокоить ее горничная. – Масло нероли из цветков апельсина сделает вашу кожу еще более сияющей.

– А-а-а… – протяжно произнесла Камиль и взяла в руки плоскую перламутровую шкатулку розового цвета. – Если ты такая умная, Лиза, может, тогда объяснишь мне, для чего это?

– Конечно-конечно. Марта Витальевна мне его вручила сегодня утром и наказала быть крайне осторожной. Это чуть ли не музейная редкость, – с готовностью отозвалась горничная и аккуратно нажала на крупную жемчужину-замок на крышке шкатулки.

– Вуаля! – радостно произнесла Камиль, как только крышечка открылась, обнажая крошечные инструменты из слоновой кости и серебра. – Так это же допотопный несессер!

– Да, тут ножнички, пилочки для полировки ногтей и даже есть костяная расческа для ресниц и бровей.

– Интересная штука, и правда старинная, судя вот по этому крючку с ручкой. Боюсь спросить, а что им отковыривать?

– Марта Витальевна таким не пользуется, по-моему, она говорила, что это крючок для шнурования перчаток.

Камиль присмотрелась к клейму на внутренней части крышки и прочитала вслух: «Фаберже».

– Понятное дело: когда создавали этот несессер, дамы шнуровали себе перчатки, а сейчас этот крючок – ни что иное, как рудимент.

– Руди… что? – переспросила горничная.

– Рудимент. Ну, как тебе объяснить, что-то типа пережитка прошлого, который существует, но им не пользуются, например, перепонки у нас между пальцев или копчик.

– Ну если копчик, то ладно, – смущенно ответила горничная и взяла в руки щетку для волос. – А это щетка с натуральной щетиной кабана, Марта Витальевна расчесывает такой волосы.

– Это я догадалась, – ответила Камиль, проводя рукой по костяной ручке щетки, инкрустированной позолоченной веточкой ириса. – Только вот непонятно: а что, нормальной расческой нельзя этого сделать?

Лиза в ответ пожала плечами и уже хотела удалиться, как вдруг вспомнила, указывая еще на одну шкатулку, похожую на табакерку:

– Ой, совсем забыла. Марта Витальевна просила вас взять набор для игры в бирюльки и прийти к ней, чтобы она рассказала правила. Сегодня же второе воскресенье месяца, день игры в бирюльки.

– В какие еще бирюльки? – изумилась Камиль, озадаченно качая головой и размышляя, стоит ей открывать следующую шкатулку или нет.

* * *

В театр ехали на двух машинах. Марта хотела еще какое-то время побыть с Камиль наедине, чтобы дать последние наставления перед первым ее выходом в свет. Дамы удобно расположились на задних сиденьях шикарного «майбаха», и Марта тактично начала обсуждать со своей протеже, какие темы разговора можно затрагивать в театре. Она была из тех женщин, для которых совершенство являлось естественным состоянием. Интуитивно чувствовала, когда нужно молчать, а когда говорить, что надеть и что подать к столу. Но когда наступало время наставлять кого-то, Марта всегда была смущена. Наверно, поэтому Лео стал таким неуправляемым. Но теперь Лев Петрович и судьба вручили ей на воспитание Камиль, больше она никого не разочарует. Так уговаривала себя мысленно Марта, потом погладила лоб указательным пальцем, проверяя, не появилась ли там лишняя морщинка от напряжения, и в упор посмотрела на Камиль:

– Дорогая моя девочка. Я бы хотела тебя попросить не называть меня тетя Марта.

– Прилюдно не называть? – осведомилась девушка и метнула на даму хитрющий взгляд.

– Нет, вообще так никогда не говори. Какая же я тебе тетя? Мы ведь даже не родственники.

– А что говорить? Мадам или госпожа? – рассмеялась в голос Камиль и откинулась на спинку, удивляясь, что сиденье автомобиля может быть таким мягким и уютным.

– Прекрати смеяться, я говорю с тобой серьезно. Сегодня в театре будет много наших знакомых, тебя представят, а ты просто будь учтивой, улыбайся, но не смейся, слушай с интересом и больше молчи. Главное, помни о манерах…

– Да помню я все, тетя… ой, простите, Марта Витальевна. Я все помню: выходя из машины, выставлять сразу обе ноги, если икну или чихну, нужно сказать «извините», держать спину так, словно забыла вытащить вешалку из платья, напитки только пригубить, постараться не заснуть во время увертюры, в бинокль смотреть только на сцену, ноги держать строго вместе, склонив так, чтобы пятки находились у правой ножки стула, а колени – у левой, правда, не представляю, что это за ноги должны быть.

Марта невольно улыбнулась и слегка коснулась руки девушки:

– Какая же ты забавная, Камиль. Но помни, что я тебе говорила: ты девушка, а не рубаха-парень. Теперь ты всюду будешь появляться с членами нашей семьи и должна держать марку.

– То есть я теперь тоже «старые деньги»? – все еще смеясь, спросила Камиль, но по инерции выпрямила спину и приподняла подбородок.

– Не нравится мне это выражение, ведь те, у кого деньги есть, никогда о них не говорят.

В то время, когда Камиль получала последние наставления, любуясь бриллиантовым браслетом, подаренным ей Львом Петровичем в честь первого выхода в свет, на расстоянии двадцати метров от них в черном «гелендвагене» Лео с раздражением смотрел в затылок отца, который, чтобы проявить свое недовольство сыном, даже пренебрег правилами и сел рядом с водителем. Этот идеально выбритый затылок как будто говорил Лео: «Ты не достоин сидеть рядом со мной!» Он вспоминал подслушанный накануне разговор и размышлял, как противостоять планам отца.

В воскресенье, после бранча Лео отправился в комнату Льва Петровича, чтобы забрать свой мобильник, но, подойдя к двери, услышал, как мать возбужденно о чем-то умоляла мужа. Лео хотел зайти позже, но когда понял, что речь идет о его будущем, не удержался и замер у двери. А между тем отец, чеканя каждое слово, строго заявил:

– Все, Марта, проделкам нашего сына нужно положить конец! Я принял на этот счет решение и жду от тебя не только понимания, но и поддержки.