Чудовища, рожденные и созданные - Берва Танви. Страница 11
Лирия смотрит на меня, взгляд тускнеет.
– Ты правда собираешься участвовать в гонке?
– Не сделать это было бы бесстыдством, ведь теперь у меня есть марилень.
– Бесстыдство – оставлять меня наедине с нашим братцем. – Сестрёнка надувает губы и теребит подол юбки. Я не могу удержаться от смеха. Присутствие Лирии в конюшне не менее странное зрелище, чем Террафорт над землёй.
– И как только мама тебя отпустила?
– Она и не отпускала.
Я пристально гляжу на сестру.
– Лирия!
– Ты ведёшь себя глупо! Эмрик всегда вёл себя глупо! Так почему мне нельзя? – Она заходится в таком сильном кашле, что я забываю обо всём и опускаюсь на колени.
– Ты в порядке? – Я притягиваю её к себе, и она цепляется за меня, хрипя. С ней невозможно спорить. Невозможно ругаться. Я говорю ей: – Если беспокоишься обо мне, не стоит. Я сильная, и если на этом острове кто и возница, так это я.
– Знаю. – Лирия отстраняется, лицо покрыто пятнами. – Пообещай, что не дашь мариленихе тебя ранить.
– Обещаю. С нами всё будет хорошо.
Она нежно меня обнимает. От неё пахнет лекарствами. Лекарствами, которые нужны ей, чтобы жить. Я сдерживаю дрожь и крепче прижимаю её к себе, сосредоточиваясь на другом запахе: масле морских водорослей, которым мама смазывает наши волосы.
Я отвожу сестрёнку домой через заднюю дверь и укладываю в кровать.
– Ты победишь, Корал, – говорит мне она, закрывая глаза. – Я знаю.
По крайней мере Лирия по-прежнему в меня верит.
Смаргивая слёзы, я возвращаюсь в конюшню.
Раньше я ещё могла отступить, но только не теперь, когда сестрёнка возлагает на меня надежды.
Я вывожу Златошторм на пляж, за конюшню, так, чтобы мы не мозолили глаза домашним. Нет смысла раздражать папу. Мы идём, хотя я чувствую, что мариленихе не терпится побежать к самому океану, будь выбор за ней. Убедившись, что она не устроит мне неприятности, я сажусь на неё верхом.
Земля уходит из-под рогов. Чёрный океан бешено плещется на краю мира рядом со мной. Разум крепко цепляется за ощущение чешуи, впивающейся в сухожилия. Жестокий ветер режет глаза, словно острые нити, пока я не начинаю яростно моргать.
Златошторм борется с ненасытностью своей природы. Шип на спине передо мной упирается мне в живот. Я сажусь поудобнее и подгоняю марилениху перейти на лёгкий галоп. Это прыжок веры, основанный на одной лишь азартной ставке, что она мне доверяет.
И она ускоряется.
Златошторм устремляется молниеносным порывом подобно змее, ускользающей от хищника в глубокой воде. На чудесный, зачарованный миг я оказываюсь в небе: расправив крылья, лечу по воздуху, и прыжок веры превращается в растущую надежду, озарённую светом тысячи солнц. Я смогу. У меня получится победить.
Столь же стремительно я опускаюсь обратно на землю.
– Достаточно, – шепчу я, отстраняясь от рогов. – А не то опоздаем.
Глава 6
Белое солнце жарит вовсю, расцвечивая проспект. Однако возбуждение, вызванное гонкой славы, горит ярче. Выкрики и смех разрывают воздух могучими клыками морских зверей.
Со зданий свисают плакаты, на время скрывающие трущобы острова. Лица чемпионов прошлых лет насмехаются над всеми, как бы говоря: «Там, внизу, вам самое место, смотрите на нас снизу вверх». Сегодня проходит грандиозный фестиваль, который плавно перетечёт в ночь.
Если бы не горгоны и аквапыри, грозящие выбраться на сушу, возможно, мы могли бы вести ночной образ жизни, спасаясь от жары. Вот только невидимый глазу вред солнца вынести куда проще, чем когти, разрывающие плоть.
Я крепче сжимаю привязь Златошторм из медной проволоки. Это такая часть сбруи, которая обхватывает тело мариленя и не даёт ему раскрыть воротниковый плавник. Здесь, в толпе, это особенно важно. Златошторм начинает нервничать. Клыки обнажены, взгляд сосредоточен.
Оклик за моей спиной мгновенно переходит в рукопашную. Неудивительно, что турнирные болельщики уже дерутся. В отличие от уличных банд, принимающих ставки, есть те, чью жестокость не спрогнозировать. Вражда некоторых тянется уже тридцать лет. Тогда кое-кто из фанатов, расстроенных тем, что возница соперников шёл впереди, швырнул металлические банки на трассу, и претендент получил сотрясение мозга.
Толпа вокруг потасовки растёт и увядает синхронно с силой ударов. Чем безжалостнее бой, тем больший ажиотаж вызывает у публики.
Мимо меня пробегает ребёнок с надувным мариленем на верёвочке и сразу же спотыкается, взвизгивая, когда понимает, что рядом с ним настоящий зверь. Друзья несутся за ним, с головы до пят в брызгах краски, и зазывают всех поглазеть на драку, а затем – на мариленя. Это не первый раз, когда на меня показывают пальцами. И не последний. Один из детей подбрасывает в воздух пригоршню зелёного порошка, и я уворачиваюсь от облака, закрывая рукой ноздри Златошторм. Она возмущённо всхрапывает, но гордо вышагивает рядом, словно ей к такому не привыкать.
Наверное, ей надоело находиться взаперти.
Не то чтобы это имело значение, выйди она из себя.
Протиснуться через узкие просмолённые улочки района Крейн – непростая задача. Люди таращатся. Златошторм артачится. Даже в тени тесных каменных зданий, где ей приходится поворачивать голову из стороны в сторону, чтобы рога не задевали стены, марилениха мерцает, как шелковистые чернила. Мы добираемся до задней двери Крейн, которая выходит в небольшой дворик. Крейн на кухне, шумно и неряшливо готовит праздничный ужин.
Она открывает дверь, одетая в рубашку с зелёным воротником и длинную, до пола, юбку в складку. Выглядит как земельщица (не считая полоски теста на щеке).
– Гонка славы так меня взбудоражила, что мне мерещится целый марилень у тебя за спиной?
– Я оставлю её во дворе, чтобы папе не пришло в голову отпустить её мне назло. А потом пойду зарегистрируюсь для участия в турнире.
Губы Крейн сжимаются в тонкую линию. Она говорит прямо:
– Что ж, тогда нужно прикинуть, как сделать так, чтобы ты действительно прошла.
У арены четыре входа. Один для Землевластителя, один для возниц, один для зрителей и один, ведущий в сводчатую галерею, которая выходит прямо на трассу. Галерея – место, где желающие принять участие в гонке собираются перед регистрацией.
Из сотен претендентов двадцать имён попадают в список допущенных за неделю до события. Любому, кто желает отказаться, разрешается это сделать, и тогда его заменяют кем-нибудь другим. Из этих двадцати случайным образом выбираются десять финалистов. Если вы не претендент-наследник вроде Дориана Акаяна, чья кандидатура утверждена заранее, то узнаете, допущены ли вы к гонке, из официального объявления этим утром.
Конечно, были попытки проникнуть на гонку обманом, но немногочисленные (в любом случае ни одна из них не увенчалась успехом и ни в одной из них не был замешан кто-либо из съёмщиков). К тому же позор, который влечёт за собой подрывная деятельность, отбивает у земельщиков всякое желание рисковать подобным образом. Станете всеобщим изгоем, если только вы не коронованный чемпион, и вас навеки окрестят человеком, попытавшимся «поступить по-съёмщицки».
Я уже изгой-съёмщик.
У входа стоят четыре стражника «Геликс стратис» (вооружённой службы безопасности, следящей за порядком на гонке славы) в сине-бордовой униформе.
Один из стражников замечает меня. Моё лицо наполовину скрыто шарфом униформы прислужников, раздобытой для меня Крейн.
– Откуда идёшь? Остальные давно внутри.
Я вдруг теряю дар речи.
Люди каждый день делают выбор, который, как они думают, никак не повлияет на их жизнь. Но, если посмотрите направо, а не налево, как знать, кого встретите, а с кем разминётесь. Если выберете маршрут в стороне от проспекта, избежите козерога, но, вполне возможно, угодите в клешни аквапыря. Выбор может обозначить поворот в судьбе, который не удастся переиграть.
В данный момент у меня есть выбор. Я могу отступить и оставить всё как есть, тогда мне не придётся встретить смерть на арене.