Чудовища, рожденные и созданные - Берва Танви. Страница 15
Плечи Крейн поникают.
– А как же марилень? – спрашивает Эмрик.
– Я забрала золотистую.
– Ты, должно быть, шутишь, Корал, – говорит Эмрик. – Эта марилениха неуправляема. Ты погибнешь.
– Она не неуправляема, – возражаю я. – Просто устала находиться взаперти.
– Где она сейчас?
– Во дворе Крейн. Там полно места, и её никто не побеспокоит. Её не тренировали, и ей нужен свежий воздух. И она куда послушнее, чем ты думаешь.
Эмрик недоверчиво фыркает. Какое-то мгновение мы с братом просто стоим там, уставившись друг на друга. Будь я на его месте, возможно, тоже решила бы, что я сошла с ума. Вывела мариленя из стойла. Называю его послушным. Участвую в гонке славы. Но я знаю, что делаю. Чутьё спасало меня в океане бесчисленное множество раз, так почему не довериться ему на суше?
– Если хочешь помочь, – вмешивается Крейн, – сейчас самое подходящее время.
– Помочь? Зачем? – спрашивает он, опасно приближаясь к раздражённому тону, которым говорил, когда я выходила из дома.
– Чтобы, когда я совершу роковую ошибку, сказать: «А я предупреждал», – подкалываю его я.
– Так и будет, но этого вполне можно избежать! – Затем брат с досадой тихо закрывает за собой дверь. Мы стоим в похожей на склеп комнате втроём, единственный источник света – мерцание свечи. Эмрик хмурится. – И что это? Нас пригласили на похороны? – Он обводит беспорядок рукой, ладони потемнели за годы шрамов. Неудивительно, что он попытался пошутить. Появись я на церемонии, одетая как съёмщица, это не будет похоже на школу, где поддразнивания и нападения совершались втихую. На этот раз моё унижение увидят все. Брат странно на меня смотрит, будто знает, что дело не в одежде. Я не готова к такого рода пристальному вниманию.
– Пожалуйста, Эмрик, – говорю я. – Помоги мне.
Он выдыхает.
– Где мы найдём колесницу в столь короткий срок?
Крейн говорит:
– Знаете, что есть у Горькоцветы?
– Что?
– Мы её не возьмём.
Мы с Эмриком заговариваем одновременно. Затем глядим друг на друга.
Он произносит:
– Пожалуй, следует посвятить в свой грандиозный план того, чьей помощи ждёшь.
– Колесница Первого Чемпиона, – продолжает Крейн. – Представьте, как вытянутся физиономии земельщиков, когда они увидят Корал внутри серебряной повозки!
– Колесница пропала лет десять назад, – шиплю я. – Как ты себе это представляешь: я прикачу её на гонку, где вода бурлит из-за одного моего участия? – Пренебрежительные взгляды Арлин и Саран прожигают мою голову изнутри.
Кажется, мои слова переубедили Крейн. Эмрик говорит ей:
– Никогда не слышал ничего глупее, даже от тебя.
– Тогда где мы возьмём колесницу? – спрашивает Крейн.
Брат продолжает хмуриться, морщинка между бровями такая же постоянная, как забавная проплешина на затылке, которую он скрывает, подстригая длинные волосы. Эмрик разрывается на части, я это вижу. Всё ещё немного злится, но теперь он меня не бросит. Брат думает. Щурится, как и я. Сколько бы мы ни ссорились, мы очень похожи. Вероятно, поэтому Эмрика злит и всё ещё огорчает, что мне первой пришла в голову идея поучаствовать в турнире. Он пытается справиться с переживанием, называя меня теперь глупой, хотя сам мечтает быть на моём месте.
Затем Эмрик говорит:
– Колесницу беру на себя.
С этими словами брат выходит, и порыв воздуха от двери задувает свечу, оставляя за собой струйку дыма, змеящуюся во внезапной темноте.
Церемония открытия проходит на арене. В этот раз мы собираемся в зале возниц на нижнем этаже башни Землевластителя. Снаружи доносятся приглушённые звуки грохочущей музыки. В отличие от галереи, здесь пусто, но достаточно просторно, чтобы вместить всех соревнующихся с их мариленями. Через зал протянулись десять выходов, ведущих прямиком на трассу. Пока что стартовые ворота закрыты.
За свою жизнь я побывала на трёх церемониях открытия. В центре сверкающего мероприятия – музыка и фейерверк. Возницы появляются лишь на несколько минут, но нас знакомят со стихией, которая вернётся на одном из этапов турнира. В прошлый раз участники оставляли за собой смоляной след, создавая замысловатые узоры, а во время первой гонки соревновались не только друг с другом, но и с фокесами, воспламенявшими гоночные полосы.
Земельщики (и отсутствие у них инстинкта самосохранения) могут быть смертельно опасны.
Подсобчие арены подготовили всех десятерых мариленей, надели на них стандартную медную привязь и расставили у ворот. Блестящая зелёная шкура других зверей мерцает, смешиваясь с различными красными, синими и фиолетовыми оттенками. Цвет Златошторм выделяет её среди остальных: тёмное золото, заключённое в шелковистые бирюзовые края чешуи. Она сияет, словно самоцвет, перед выходом, обозначенным цифрой «пять».
Позади неё медная колесница, которую раздобыл Эмрик, кажется выкрашенной в жидкую грязь. Впечатление усиливается, когда я вижу мариленя Дориана, стоящего рядом, запряжённого в золочёную колесницу. Огромного, переливающегося, серебристо-зелёного самца, которого я тотчас узнаю, хотя его увели из конюшни пять лет назад.
Это случилось за год до предыдущей гонки славы. Воспоминания о голодных днях были слишком свежи, и я отчаянно пыталась распродать мариленей всех до единого. Нам это было необходимо – в тот год мы угодили в порочный круг нескончаемых долгов.
Чувство вины и горе поглотили маму. Состояние Лирии начало ухудшаться. Она была такой маленькой, ладошки ещё более крошечные, чем у обычных малышей, глаза – две огромные серые жемчужины. Когда она улыбалась, будто загоралась новая звезда. Мне хотелось защитить её от беды даже тогда, когда я ещё не понимала, что она больна.
Мы два года сводили концы с концами, и я не знаю, что бы мы делали, выпади нам ещё один пустой год. Так что мы с Эмриком изо всех сил притворялись, что нашим стойлам нет равных. Один из нас всегда находился в конюшне – чтобы не пропустить ни одного земельщика. Мы научились манипулировать и очаровывать, разрешали детям земельщиков ездить верхом на самых норовистых мариленях, скрестив пальцы, чтобы всё обошлось.
В тот день мальчишки-земельщики безрассудно катались по пляжу. Но они заплатили, и у нас по-прежнему оставалось шесть зверей на продажу.
Я приглядывала за сорванцами у задних ворот, жуя один и тот же листик мяты часами, и надеялась, что один из них в итоге купит мариленя. Регулярный заработок – это хорошо, но продажи увеличивают наш лимит по кредиту в офисе Землевластителя.
Передние ворота с грохотом распахнулись, и в конюшню влетел как ошпаренный земельщик. За ним поспевал парнишка. Мужчина побагровел в лице, голося. Я инстинктивно отступила в тень в ту же секунду, когда узнала его. Соломон Акаян. По тому, как мальчик позади него склонил голову и ссутулил плечи, я поняла, что это, должно быть, его сын – Дориан. Рядом с нашим домом проходил небольшой фестиваль. Судя по всему, они пришли оттуда.
– Ты опозорил меня! – кричал Соломон. Он возвышался над сыном, его тень накрывала конюшню целиком, словно он великан. Каштановые волосы, зачёсанные назад, потрескивали от гнева. – Так вот как ты проводишь время? Якшаешься с отбросами? Так ты собираешься выиграть гонку славы? – Дориан был всего на два года старше меня. Он весь съёжился. Закрывая тело руками, ожидая физической расправы. Меня охватил страх за мальчишку-земельщика. – Наше имя – вот что главное в этом мире! – Соломон схватил Дориана за воротник. У меня скрутило живот. – Собираешься дать им повод усомниться в нашей семье?
Дориан машинально ответил:
– Нет, отец.
– Если ещё хоть раз застану тебя за этой дурацкой игрой с этим жалким сбродом вместо подготовки к турниру, – он притянул Дориана ближе, – я закачу настоящую вечеринку в твою честь. – То, как он понизил голос, заставило меня задержаться в тени. Я надеялась, что мне никогда в жизни не придётся разговаривать с этим человеком. – Вечеринку, на которую придут все. Ты сыграешь для них. И там будет яд. И произойдёт несчастный случай.