Адмирал Империи – 36 - Коровников Дмитрий. Страница 5

Первый министр говорил жестко, с нажимом, всем своим видом давая понять – его решение окончательно и обжалованию не подлежит. В его глазах пленные уже были мертвы, и ничто не могло этого изменить. Ни доводы разума, ни мольбы о милосердии. Граус не прощал предательства – ни своего, ни чужого. И не желал отступать от намеченного пути, каким бы чудовищным он ни был.

– И все же, я прошу позволения набрать из самых лояльных к нам пленных, себе новый состав дивизии, – еще раз попросил я, не став сейчас спорить с первым министром, а желая во чтобы то ни стало сохранить жизни своим бывшим товарищам.

Я понимал, что, возможно, переступаю последнюю черту, за которой терпение Птолемея лопнет окончательно. Что рискую навлечь на себя не только его гнев, но и подозрения в измене. Но выбора не было. Я просто не мог иначе – не после того, как своими глазами видел героизм и самоотверженность экипажей, обреченных теперь на бессмысленную казнь.

– Даю вам слово, господин главнокомандующий, что не допущу ни одной попытки мятежа в своем новом подразделении. А что касаемо верности Российской Империи, то эти набранные мной «моряки» смогут вам сполна ее доказать в первом же бою с адмиралом Самсоновым. Милостиво сохраните им жизни, и вы увидите, что более преданных воинов не существует.

Я говорил с надрывом, вкладывая в слова всю силу своей веры и убежденности. Я не был наивным мечтателем и прекрасно понимал, что многие из пленных могут затаить обиду, желание мести. Но твердо знал и другое – своим великодушием, готовностью дать им второй шанс, я привяжу этих людей к себе крепче, чем клятвой или страхом. В конце концов, они уже однажды пошли за Самсоновым, поверив его посулам. Так неужели не пойдут за тем, кто спас их от верной смерти?

Несколько долгих, мучительных секунд в рубке царила напряженная тишина. Все взгляды были прикованы к первому министру, застывшему с непроницаемым лицом. Казалось, Птолемей вел мучительную внутреннюю борьбу, колеблясь между привычной подозрительностью и какими-то новыми, неведомыми ему доселе чувствами.

– Ладно, – немного смягчившись и подумав, ответил Птолемей, ловя на себе настороженные взгляды остальных адмиралов, которых шокировали слова первого министра о желании казнить военнопленных.

В его глазах промелькнуло что-то похожее на растерянность, даже страх. Похоже, только сейчас до Грауса начало доходить, какую чудовищную ошибку он едва не совершил. Какой приговор подписал не только пленным, но и себе самому в глазах подчиненных. Ведь вполне возможно эти адмиралы, что сейчас хмуро на него смотрят, пристрелят его тут же на месте. Черт разберет этих военных!

– Если вам хочется возиться с этими ренегатами, дело ваше, Васильков. Набирайте экипажи, но помните, я буду зорко следить за этими новобранцами, и тут же покараю их за любое неповиновение…

Птолемей махнул рукой, всем своим видом показывая – разговор окончен. Но в его голосе уже не было прежней стальной уверенности, одержимого фанатизма. Скорее, желание поскорее замять неприятную тему, сделать вид, что ничего не произошло. Адмиралы вокруг зашевелились, зашептались, не скрывая облегчения и удивления. Никто не ожидал, что первый министр вот так просто способен пойти на попятную, да еще и признать правоту какого-то там контр-адмирала…

Таким нехитрым способом, убив так сказать двух зайцев, я получил возможность пополнить свою сильно поредевшую дивизию. Часть захваченных «трофейных» кораблей я также благополучно под шумок приписал к своему подразделению. Теперь 34-я «резервная» состояла из целых пятидесяти пяти крейсеров и линкоров, а «черноморцев» захваченных в плен и желающих служить в этой дивизии оказалось так много, что на моих кораблях им просто негде было развернуться.

Я не сдерживал улыбку. Еще вчера моя дивизия считалась одной из самых малочисленных и слабых во всем союзном флоте – сборище старых калош и желторотых юнцов. А сегодня она вдруг стала самым многочисленным и боеспособным соединением, оснащенным новейшими кораблями и ветеранскими экипажами. И это всего за один день, без единого выстрела! Не иначе как сам Бог вел мою руку, когда я отчаянно торговался с Птолемеем за жизни пленных.

Все эти пленные узнали, что хотел с ними сделать Птолемей Граус, и поэтому сейчас буквально боготворили своего нового командира, то есть меня, за спасение. Космоморяки экипажей черноморских дивизий, прекрасно до этого знавшие меня, поклялись служить контр-адмиралу Василькову до конца своих дней. Я немного утрирую, но по сути это выглядело именно так.

Глядя в сияющие благодарностью и обожанием глаза своих новых подчиненных, слушая их восторженные клятвы в верности, я едва сдерживал подступившие слезы. Сам не знаю почему, но в этот момент я вдруг с предельной ясностью ощутил – вот оно, мое предназначение. Не просто командовать и сражаться, но и защищать, спасать, вести за собой. Быть не просто адмиралом – отцом и покровителем для тех, кто мне доверился…

Глава 3

Место действия: звездная система HD 35344, созвездие «Орион».

Национальное название: «Ряжск» – сектор контроля Российской Империи.

Нынешний статус: серая зона.

Точка пространства: орбита центральной планеты.

Дата: 30 мая 2215 года.

Иван Федорович Самсонов отступал к столице Российской Империи – Новой Москве-3. В душе диктатора бушевал ураган эмоций – ярость мешалась с горечью, отчаяние с жаждой мести. Он не мог поверить, что всего один бой, одна роковая ошибка перечеркнула все его грандиозные планы, поставила на грань полного краха. После последней битвы с Птолемеем у него под рукой оставалось чуть больше полутора сотен боевых кораблей, включая сорок гвардейских дредноутов, которыми по-прежнему командовал контр-адмирал Зубов. Теперь от былого величия остались лишь ошметки, израненные корабли да потрепанные экипажи, в глазах которых плескались страх и растерянность.

Сам Самсонов выглядел немногим лучше. Он все это время, находясь на своем флагмане, беспробудно пил, в результате чего, то погружался в черную меланхолию, то в бешенстве метался по своей каюте. Диктатор был шокирован своим поражением, и долгое время не мог прийти в себя. Мысль о том, что какой-то Птолемей Граус посмел не просто противостоять ему, но и одержать верх, сводила Ивана Федоровича с ума. Он чувствовал, как власть и контроль ускользают сквозь пальцы, как рушатся все его мечты…

Подчиненные и адъютанты прятались по всем углам «Громобоя», когда видели Самсонова. Они боялись попасться под горячую руку, стать невольной мишенью для гнева своего адмирала. Зная крутой нрав Ивана Федоровича, никто не хотел рисковать головой из-за какого-нибудь неосторожного слова или жеста. Даже самые бесстрашные офицеры старались слиться с переборками, когда диктатор в приступе ярости вылетал из своей каюты.

Все, кроме контр-адмирала Зубова. Демид в принципе никого и ничего не боялся в этой жизни, а Самсонов хоть и пребывал в бешенстве, но подсознательно понимал, что не должен обращать свой гнев на этого цареубийцу. Между ними установилась какая-то странная, почти мистическая связь – будто каждый из них заглянул в темные глубины души другого и увидел там нечто пугающе родственное…

И сейчас, в минуты слабости и отчаяния, Самсонов тянулся к нему, как к последнему якорю, удерживающему на краю безумия. Зубов был единственным, кто не боялся говорить правду в глаза, встряхнуть, привести в чувства. Единственный, кому Иван Федорович мог доверить свои страхи и сомнения, не опасаясь насмешки или предательства.

Демид несколько раз прибывал на флагманский линкор «Громобой» и долго сидел в каюте Самсонова, пока тот разбивал в порыве ярости о пол только что установленную новую мебель или дорогую вазу эпохи экспансии. Он молча смотрел, как диктатор мечется из угла в угол, то разражаясь проклятьями, то погружаясь в мрачное молчание.