Путь к себе: 6 уютных книг от Ольги Савельевой - Савельева Ольга Васильевна. Страница 11

Моя мама, как и все мамы, сформированные в советском обществе, считает свой опыт бесценным и щедро раздает советы по материнству. Основные заповеди: накорми и закутай – нужно соблюдать неукоснительно.

– Мам, сегодня плюс двенадцать. Солнце шпарит. Все плюс пятнадцать на солнце! Все тает и течет. Какие шерстяные носки? Зачем?

– Он отморозит ноги, – повторила мама свою последнюю фразу с интонацией: «Я кому сказала!»

– Мам, для чего ты пророчишь всякую гадость? Зачем даже слова такие в космос произносишь? Скажи просто: я переживаю, чтобы он не замерз. А ты сразу с диагнозами! Сразу обморожение! В плюс пятнадцать!

– Потому что отморозит!

– Я смотрю, ты меня услышала, – вздыхаю я и иду собирать сына.

– Тает снег, снег холодный, ты хочешь трехлетнего ребенка засунуть в сугроб в резиновых холодных сапогах без шерстяных носков! Он отморозит ноги!

– Да? Ты, мам, тогда не мелочись. Расскажи, как его положат в больницу с гангреной, – ерничаю я. Да, я тоже не железная, а очень даже тряпичная и раздраженная, если довести.

Я хочу быстрее одеть сына и выйти на улицу, потому что находиться в ауре маминого недовольства, которое я ощущаю физически, невыносимо. Я его почти вижу. Как смог. Как дым от сигарет.

Мама курит. И я. Пассивно курю. Я просила маму бросить курить к рождению внука. Она обещала, но не бросила. Теперь мы с сыном вдвоем пассивно курим мамины сигареты.

Я натягиваю сыну теплые колготки, спортивный костюмчик, непромокаемый комбезик и – вуаля! – новые сапоги!

– Ну как тебе, не жмут? – спрашиваю я довольного сына, разглядывающего картинки на сапожках.

– Нет! – сын довольный, прыгает в сапогах, чтобы показать мне, как ему не жмет.

– Не прыгай, Дась, пожалуйста. Пока мы гостим у бабушки, на ее территории, надо соблюдать ее правила. Сейчас вот выйдем на улицу – и там напрыгаемся от души!

Дася доверчиво устраивает свою ладошку в моей руке, и мы весело идем на улицу.

По пути мы едем на лифте, и я объясняю сыну, что в лифте прыгать нельзя.

– Это тоже бабина телитолия? – уточняет сын.

– Не совсем. Это общая территория. Но есть места, где нельзя прыгать, потому что это опасно. Например, лифт. Лифт возит людей, а сам он висит на тросе, и если люди будут прыгать, то трос оборвется, и лифт может упасть. Поэтому прыгать небезопасно.

– А у бабы почему низя плыгать? Что у бабы оболвется?

– У бабы нервы оборвутся, – бормочу я, а вслух говорю. – Дась, давай так. Будем считать, что прыгать у бабы в квартире тоже небезопасно, потому что наш пол – это потолок для тех, кто живет ниже. И если мы с тобой будем скакать, как слоны, он провалится, и мы упадем к соседям снизу.

– Так под нами ж Петька зивет. У него зе лего есть. И самоётик! Очень хоёшо, если пловалимся.

– Это очень плохо, Дась. Потому что очень больно. Лететь-то целый этаж. Будет больно, как тогда, когда ты с качелек упал.

Дася поджал губки. Он вспомнил то легендарное падение и потер лоб, на котором целых две недели сиял фиолетовым цветом огромный фонарь.

– Я не буду плыгать у бабы. Это опасно.

И бойно.

– Вот и правильно.

Тем временем мы подошли к детской площадке. На ней было по-весеннему грязновато. Ни с горки покататься, ни на лестнице полазить. Под качелями был целый бассейн грязной подтаявшей жижи.

Дася остановился в недоумении.

– Мам, а что зе делать-то? Мозно я плосто по лужам побегаю?

– Конечно! Я для этого и купила тебе новые сапоги!

– Ула! – закричал сын и стал скакать по лужам. Каждый его прыжок создавал салюты брызг, которые приводили сына в восторг.

Мимо шла женщина лет пятидесяти. Она была в забавной зелено-коричневой шляпе и таком же болотном пальто. Очень похожа на Рину Зеленую в роли Тортилы, только потолще и помоложе.

– Мальчик! Что ты творишь! Ты же сейчас в лужу упадешь! – всплеснула руками женщина. – Куда смотрят твои родители!

Последнее предложение она произнесла, адресуя его мне, видимо, решила, что я не родитель, ибо посчитала, что, будь я в своем уме, я бы в жизни не позволила ребенку скакать по лужам.

– Родители смотрят за сыном. – Я приветливо улыбаюсь женщине.

Тортила так опешила, что поставила свою сумку на подсохший островок асфальта.

– Ваш ребенок скачет в луже! Вы не видите?

– Вижу.

– А почему не делаете ему замечание? Он же скачет в луже!

– Он скачет, потому что хочет.

– Что значит хочет! Мало ли что он хочет!

– Очень важно, что он хочет. Это, можно сказать, самое важное!

– А если он захочет спрыгнуть с девятиэтажки?

– Тогда я объясню ему, что такое смерть, и он перехочет.

– А если он курить захочет?

– То же самое. Я не буду запрещать, я просто объясню. А выбор он сделает сам. И если он выберет курить и рак легких – ну что ж, это его выбор.

– А я бы ему губы разбила.

– А я не бью детей. Насилие не эффективно.

– Начитались модных книжек, – громко и осуждающе вздыхает Тортила.

– Модные книжки пишут родители с хорошими педагогическими результатами, – поясняю я. – Вот вы почему не написали книжку о том, какими молодцами получились у вас дети с разбитыми губами?

– Некогда потому что! Я работаю! А сын у меня с золотой медалью школу окончил, а потом институт с красным дипломом. А дочка – врач. Грамоту недавно получила.

– Это классно. Значит, напишите книжку про то, какая вы классная мать. А если вам некогда, пусть ваши дети напишут.

Женщина смотрит на меня озадаченно. И добавляет тихо:

– Не напишут они…

– Им тоже некогда?

– Нет. Они не считают меня хорошей матерью. Ругаемся только. Постоянно ругаемся. Разъехались по разным городам, сбежали от меня. Будто от прокаженной. Внука только на фото вижу. А ему уже три года, как вашему. Вашему же три?

– Три будет в июне. Как вы думаете, почему вам не везут внука?

– Потому что зять настроил дочку против меня. Муж у нее придурок.

– Не-е-ет. Ваша дочка взрослая тетя. Как ее можно настроить? У нее же своя голова на плечах. Она взрослая, она же мама! У нее уже свой ребенок. Она просто не хочет у своего ребенка разбитых губ. Свои запомнила навсегда.

– Ой, ну что вы привязались. Я не так часто их лупила.

– Да это неважно. Я образно. Я вот тоже не очень хочу приезжать к маме. Потому что я еду не гостить, а слушать воспитательные беседы про то, какая я плохая мать, какой ужасный у меня муж, и все это в сигаретном дыму. И бесполезно просить не курить. Маме неважно, что хочет ее дочь. «Мало ли что она хочет!» – думает моя мама, а потом удивляется, почему я редко приезжаю. Это я к тому, что вы не одна такая. Я просто хотела вам показать, как выглядит этот ваш посыл глазами ребенка. То есть уже даже не ребенка. Очень важно не отмахиваться от того, что хочет ваша дочь. Не отмахиваться и не замахиваться. Потому что в материнском авторитете не должно быть страха. Только уважение и любовь, но не страх. Поэтому так важно слышать, что они хотят, ваши дети. Вот вам сколько лет?

– Мне? – удивилась Тортила. – Пятьдесят четыре.

– Вам хочется прыгать по лужам?

– Я взрослая женщина…

– Хочется?

– Нет, конечно!

– Во-о-от. Мне тридцать – и то не хочется. Потому что хочется именно в три года. Так и пусть прыгает! Уже через тридцать лет ему просто не захочется, понимаете?

– Но он же сейчас упадет!

– Блин, вы опять как моя мама говорите. Если бы она сейчас с нами гуляла, то же самое бы сказала!

– Конечно! Он же упадет!

– Вот зачем вы пророчите падение? Хотите предостеречь? Просто скажите: «Будь осторожен!» Почему сразу «упадет, ударится, убьется»? Что за страсть к худшим сценариям? Вы как самураи, которые, вступая в бой, проживают худшие сценарии схватки (то, что их убьют) и потом уже дерутся так, как будто им нечего терять. Моя мама, например, провожая нас, анонсировала сыну обморожение, вы – падение. Зачем? К чему пророчить плохое?