Слово и дело (СИ) - Черемис Игорь. Страница 27

Я не стал настаивать на устном пересказе — всё же он старался, писал что-то вроде рапорта, правда, без положенных шапок с указанием адресата и вида документа. Сплошной текст на трех страницах с двух сторон через клетку. Я мысленно вздохнул и принялся за чтение.

На это мне потребовалось ровно пять минут, которые полностью изменили моё мировоззрение.

* * *

Пятый отдел управления КГБ по Москве и области занимался тем, что искал некую организацию диссидентов и пытался выявить лидеров, которых можно было арестовать, чтобы эта организация развалилась и не мешала бы советским людям построить коммунизм к восьмидесятому году. Наличие такой организации было неким постулатом не только на уровне Москвы, но и на уровне Пятого управления союзного Комитета — оно не требовало доказательств и принималось по умолчанию за незыблемую истину. Даже я со всем своим послезнанием, оказавшись в этом времени, принял этот постулат на веру и даже не собирался его подвергать сомнению, а мои расхождения с начальством заключались лишь в споре относительно лидеров. Начальники были убеждены, что эти лидеры есть и их можно найти, а я продвигал идею сетевой структуры, для которой наличие яркого вождя не только не обязательно, но и вредно. Это не означало, что среди диссидентов не было «звезд», но эти «звезды» — простые активисты, которые чаще других попадали в поле зрения Комитета и были на слуху на Западе.

Сейчас я должен был признать, что заблуждался. В среде диссидентов не было не только лидеров, у них не существовало и самой организации. Советские диссиденты — как минимум московского разлива — были кучкой людей, чаще всего — лично знакомых между собой и разделявших взгляды друг друга. Но именно что — разделявших, поскольку речь не шла о какой-либо идеологии. Диссидентам не нравилась советская власть как таковая, у них были к ней свои счеты ещё со сталинских времен, и они не хотели строить коммунизм ни к восьмидесятому, ни к любому другому году. Поэтому единственной их целью было показать, что в СССР всё плохо — и, надо заметить, получалось у них это очень хорошо, потому что это были обиженные по жизни люди, которые видели проявление «плохости» везде. Соответственно, даже арест кого-то из этой братии работал на их цель, потому что в этом случае они могли кричать во весь «Голос Америки», что Советский Союз возвращает сталинизм, которого опасались и вожди партии и народа.

Победить в этой борьбе Комитет не мог — что я и так знал из будущего. Фактически, наша «Пятка» помогала диссидентам достигать их целей, хотя у неё были прямо противоположные задачи. Но выхода не было. Если на диссидентов не обращать внимания — они садились на голову и свешивали ноги, то есть не только тайно выпускали свой самиздат и альманах, но и начинали выходить на несанкционированные митинги и пикеты. Если внимание всё-таки обращать — то есть арестовывать, обвинять и сажать или ссылать в глухие места, — то они вопили на весь мир о репрессиях. Им подходил любой исход — они так и эдак отвлекали на себя ресурсы государства, а пропаганда капиталистических стран опускала репутацию Страны Советов до отрицательных величин. После пятидесятых и шестидесятых этой репутации и так не было, та же пропаганда уже заставила западного обывателя считать СССР филиалом преисподней, а его жителей — натуральными исчадиями ада. Впрочем, это укладывается в логику капитализма — атомные убежища сами себя не продадут, им нужен настоящий враг со стомегатонной ядерной боеголовкой.

В общем, диссиденты не были организацией в том смысле, который в это слово вкладывали полковник Денисов или тот же Андропов. Они даже свои «Хроники» выпускали абы как, а в свои ряды записывали буквально всех подряд — от московских интеллигентов в третьем поколении до борцов за независимую Эстонию и кровавых бандеровцев, лишь бы это смотрелось хоть сколько-нибудь внушительно.

И было непонятно, что с этим делать, но я точно знал, что работать так, как КГБ привык и умел, нельзя — надо менять парадигму и общий подход. Не искать несуществующие организации и неизвестных отцов диссидентского движения, а планомерно отсекать от гидры одну голову за другой, прижигая обрубки. Тут могли бы помочь мои иноагенты, но руководство Комитета всё ещё находилось в шорах своих представлений о прекрасном и надеялось разобраться с этой заразой малой кровью. Они даже о финансировании этих ребят задумались только после моей записки, нацарапанной на коленке — но даже тогда выделили на это направление двух старлеев с непонятными полномочиями, которым, разумеется, было не под силу справиться с тем валом налички, который проходил через диссидентские круги.

Но всё это я пока оставил в Москве. А вот в Сумах ситуация была попроще — подведомственная «пятке» организация тут была, только к диссидентам она не имела никакого отношения. Но у этой организации была цель и было определенное единство взглядов — они хотели оторвать Украину от Советского Союза и ради этого были готовы на многое. Хуже всего было то, что на эту организацию власти УССР смотрели слегка добродушно, позволяя ей многое — кроме, пожалуй, многотысячных митингов с транспарантами и лозунгами «москаляку на гиляку». Но я хорошо помнил, что в конце концов дойдет и до этого, а потом прольется кровь. Много крови.

* * *

Я посмотрел на Сухонина.

— Григорий Степанович, вы уверены в своих источниках?

Вопрос был глупый, но я не мог его не задать.

— Да, — он твердо кивнул. — Никогда не подводили… Да и было видно, что они ничего плохого в этом не видят.

— А вы?

— А что я… — он махнул рукой — словно муху отгонял. — Я и не с таким сталкивался. Но я вам уже говорил, Виктор Алексеевич, что нельзя по ним работать. Запрещено.

Этот запрет мне не давал покоя, но его следов в служебной документации я так и не нашёл — никаких приказов или распоряжений, с которыми в обязательном порядке должен быть ознакомлен новый работник. Уточнять у Сухонина я не хотел — и ещё больше не хотел идти с этим к полковнику Чепаку, который наверняка был в курсе и самой ситуации со сторонниками независимой Украины, и ограничений, которыми управление КГБ по УССР установило в их отношении.

При этом нельзя сказать, что с националистами украинский Комитет не боролся — боролся, и активно, иногда с привлечением старшего брата с московской Лубянки. Но то были националисты-зубры, которые и дома говорили исключительно на мове, или активисты-правозащитники союзного масштаба вроде генерала Григоренко — этот успел и в деле Буковского отметиться, и крымским татарам как-то помог, и подавление Пражского восстания осудил. В общем, боевой генерал зачем-то пошел по кривой дорожке, и сейчас его таскали по психиатрическим клиникам — для диссидентов это был подарок подарков, они с этим Григоренко носились, как с писаной торбой, даже экспертизы у «независимых» психиатров проводили. В январе Киев и Львов немного почистили, арестовали несколько человек, которые считались правозащитниками, среди них — ещё один «погромист» из Института кибернетики академика Глушкова Леонид Плющ и спешно исключенный из украинских писателей Иван Дзюба. Но основная масса «заукраинцев» оставалась вне поля зрения органов, хотя тому же Сухонину хватило расплывчатого задания и недели времени, чтобы докопаться почти до основ.

Они были почти везде, их можно было встретить в любых компаниях, а опознать — по очень быстрому переходу в разговоре на достижения народного хозяйства Украинской ССР. Первоисточника данных об этих достижениях Сухонин, правда, не нашел, но те, кого он спрашивал, говорили почти одно и то же с легкими вариациями, которые можно списать на испорченный телефон или фантазию говорившего. Причём никто не отрицал роль СССР в том, что Украина стала богатой, основной посыл был в том, что от Союза республика получила всё, что можно, а сейчас только отдает, и если уйти в свободное плавание, то уже назавтра украинцы будут жить при коммунизме.