Слово и дело (СИ) - Черемис Игорь. Страница 41

* * *

Вдруг над крыльцом дома Гинзбургов ярко вспыхнула лампочка. Вскоре дверь открылась, и на улицу вышла молодая девушка — явно уже не школьница, чуть постарше; скорее всего — младшая дочь, потому что старшая родилась сразу после войны, когда Гинзбурги ещё обитали в Кенигсберге. Девушка погремела ведром, добежала до сарая, вернулась и зашла в дом. Но свет не погас. Я покосился на окурок — ещё пара минут, не больше.

Потом на крыльце появился мужчина — треугольное лицо с ленинской бородкой «клинышком», мощной лысиной и длинным, крючковатым носом. Нас разделяло плевое расстояние — метров пятнадцать, но он был на свету, а я стоял в тени столба электропередачи. Я хорошо видел его, а он не мог меня заметить, поэтому я спокойно рассматривал этого человека, который всю сознательную жизнь прожил с убийцей, пусть и не зная об этом. И мне казалось, что я где-то видел это лицо.

Воспоминание пришло лишь спустя некоторое время, когда Виктор Гинзбург вернулся с темного двора и снова встал на крыльце, прямо в свете лампочки. Это лицо было мне знакомо по прежней жизни, когда нам показывали фотографии Виктора Орехова в разные периоды его жизни. И почти таким этот Орехов был в девяностые, перед вторым арестом. В общем, на крыльце стоял нынешний я, только лет на тридцать старше и с выдающимся носом — у «моего» Орехова нос был вполне нормальным.

Меня охватил настоящий ужас. Я забыл о конспирации и почти бегом ринулся прочь, подальше от этого призрака. Забыл я и о сигарете — и вспомнил, когда она догорела до фильтра и слегка обожгла мне пальцы. Я зашипел, отбросил окурок и лишь в этот момент пришел в себя. Я остановился, прислушался к вечерней лепельской тишине и понял, что всё запуталось окончательно и бесповоротно.

[1] Послевоенная демобилизация продолжалась до 1948 года в основном из-за единовременных выплат, которые пообещали ветеранам — столько денег разово у СССР тогда не было. Кроме того, их всех надо было как-то довезти до родных мест, а количество транспорта тоже было ограничено.

[2] Это, кстати, действительно так, разница очень заметна, если сравнивать довоенные и послевоенные фото https://dzen.ru/a/XwF2fDyoKAqEYGkZ

Глава 15

«Своя земля в беду не жестче пуха»

Я успокоился лишь к утру, проведя не самую лучшую ночь в обоих своих жизнях — даже сразу после попадания в тело Виктора Орехова всё происходило гораздо спокойней, особенно по сравнению с тем, через что я прошел в этом чертовом Лепеле. Сам город в этом, конечно, виноват не был — просто ему не повезло стать узловой точкой пересечения сразу нескольких биографий, в числе которых оказалась и моя.

Всё же я нашел в себе силы перекусить стаканом купленного накануне кефира и большим куском чуть зачерствевшего батона с сыром, и во время этого нехитрого завтрака понял, что хочу сделать сегодня. Наверное, я не должен был этого делать, но иногда охота пуще неволи. Поэтому ровно в семь утра я снова стоял на том самом перекрестке, курил и делал вид, что совершенно не смотрю на дом, который был отмечен тимуровской звездой.

То, что я задумал, нарушало сразу целую кипу служебных инструкций, и если об этом станет известно любому из моих начальников — что полковнику Денисову, что полковнику Чепаку, — то я вылечу из Комитета впереди собственного визга в направлении ближайшего следственного изолятора. Но я чувствовал, что должен это сделать.

Первой убежала куда-то та девушка, которую я видел вчера; на меня она не обратила никакого внимания. Старшая дочь так и не появилась, и я чуть поругал про себя людей, которые меняют место жительства без уведомления соответствующих органов. Ей было двадцать семь лет, и она, скорее всего, то ли готовилась выйти замуж, то ли уже вышла — только не через ЗАГС, а так, — и переехала к гражданскому мужу. Или же просто отсутствовала в городе — я мог бы это уточнить, но это означало потерю времени, которого и так было мало.

Вторым дом покинул двойник «моего» Виктора из будущего. Он как раз на меня посмотрел, когда запирал калитку, но я не боялся быть узнанным — низко надвинутая кепка и очки без диоптрий были хорошей маскировкой. К тому же этот Гинзбург направился в другую сторону, к железной дороге, вдоль которой находился ремонтный завод, и рядом со мной не прошел. Я выждал ещё минут десять — и направился к дому.

Антонина Гинзбург сейчас болела. Вчера уже под вечер я попросил Андрея обзвонить места работы фигурантов нашего списка и уточнить их текущее состояние. Вряд ли болезнь была смертельной — во всяком случае, отлеживалась она дома, а не в городской больнице. Это означало, что на работу она сегодня не пойдет, останется одна, и я смогу её навестить. У меня был вчерне накиданный план нашего с ней разговора, но, как известно, любой план хорош только до начала сражения.

Было ли то, что собирался сделать, сражением? Возможно, нет. Гинзбурги должны были привыкнуть к визитам незнакомцев, тимуровская звезда на заборе об этом говорила четко. Советские люди в этом времени были гораздо более непосредственными, чем российские граждане из моего будущего, но и тогда случались забавные казусы, хотя кто не смеялся над фразой из гайдаевского фильма «Я свидетель! Что случилось?». Сейчас-то как раз такое поведение было, скорее нормой, а не исключением, и я был уверен, что в этот дом на Чапаевской улице не раз заглядывали приезжие, которые видели звезду — символ того, что здесь живут героические люди — или, как я, посетили местный музей.

* * *

Лепельский краеведческий музей располагался рядом с единственной в городе гостиницей, так что я не мог пройти мимо. Правда, эти два здания были словно из двух разных эпох — они были непохожи настолько, насколько могут быть непохожи два строения. Гостиница занимала огромный одноэтажный деревянный дом в семь окон по длинной стороне. Дом был самым обычным, разделенным на клетушки с тонкими стенами и хлипкими дверями. В нем имелся всего один люкс, которой считалась одноместная комната без удобств, но с холодильником и столом. Наверное, этот люкс находился в постоянной брони у местных властей, потому что меня поселили в него — видимо, к властям причисляли и местный отдел КГБ. А музей занимал массивное двухэтажное разноуровневое здание из кирпича необычной постройки. В отличие от лепельских магазинов он работал допоздна, и я не удержался от искушения, заплатив десять копеек за билет женщине, которая была тут, кажется, сразу всем, работая и директоров, и билетером, и смотрителем. Впрочем, подобные заведения в СССР всегда привлекали энтузиастов, готовых перебирать фонды по зову души, без зарплаты — возможно, это было даже правильно в смысле воспитания строителей коммунизма.

Внутри было бедненько, но чистенько — впрочем, это можно было сказать про весь город. Экспозицию нельзя было назвать насыщенной. Какие-то артефакты царских времен, но немного, лишь для того, чтобы показать, что история Лепеля уходит вглубь веков; большинство этих экспонатов было представлено в виде современных схем и рисунков. Понятно, что было много революционных предметов, но ещё больше — эпохи Великой Отечественной. Присутствовали даже пулемет Дегтярева и целый на вид миномет, а заглядевшись на длинное противотанковое ружье, я едва не пропустил главное — стенд, посвященный Тоньке-пулеметчице. Вернее, ветеранам войны и орденоносцам Виктору и Антонине Гинзбург.