Благословенный. Книга 4 (СИ) - Коллингвуд Виктор. Страница 15
Рядом — фрезерный станок. Необходимейшая вещь! Правда, изготовить хорошую фрезу — тот ещё квест, но дело того стоит. Токарный, сверлильный и фрезерный станки — это, можно сказать, три столпа индустрии, будущее нашего механостроения.
А вот и подшипники разных видов: шариковые, роликовые, игольчатые, конические, торцевые, и прочее и прочее. Стандартизованный крепёж. Новые инструменты — свёрла, фрезы, резцы, пока, к сожалению, далекие от идеала. Для изготовления долговечного, производительного инструмента надо получить сталь, легированную вольфрамом. Пока нам этого не удалось — слишком уж тугоплавкий этот металл.
— Из какого сплава инструменты? — спросил я у Нартова.
— Платиновой стали, Ваше Величество! — пояснил президент.
— Вот как? И много ли платины в него добавляли?
— Совсем нет — пять золотников на пуд. Полученный металл отменно хорош! Очень мелкое зерно — идёт и на резательный инструмент, и на пружины!
— Отлично. Попробуйте ещё делать из неё медицинский инструмент.
Платина, добываемая у нас на Урале, почему-то не имеет статуса благородного металла и ценится невысоко. Зато она очень пригодится нам в химическом производстве; ведь этот металл — отличный катализатор для многих реакций!
Затем мы перешли к «электрическому» столу. Тут у нас огромный прогресс — генераторы, трансформаторы, электродвигатели… Работы ещё очень много, но уже теперь понятно, что в этой сфере мы идём вперёд семимильными шагами. Не зря я в предыдущей жизни торговал дифавтоматами…
Вот дуговая лампа. Электрическую дугу открыл Василий Петров, и теперь мы спешно извлекали все возможные выгоды из этого изобретения. Изготовили первые лампы, примерно того вида, что придумал когда-то Яблочков. Экспериментируем и с электросваркой, но тут до успеха ещё далеко — надо подбирать и подходящие флюсы, и параметры тока, и даже вид свариваемого материала — тут не всякое железо годиться!
Вдруг краем глаза я заметил в зале какое-то движение. И, не успел я обернуться, как…
— Наконец-то я вас настигла, Александр Павлович!
И Наталья Александровна, укутанная ворохом роскошных мехов, оказалась рядом.
— Ваше Величество, что же вы не велели заложить сани? Мне пришлось пешком идти сюда, чтобы не ждать, пока запрягают!
И тут же подставила губы, давая понять, что не так уж она и сердится.
— Душа моя, же не знаю, когда ты изволишь покинуть объятья Морфея и вернуться в мои! — быстро и целомудренно чмокнув супругу (продолжительный поцелуй на людях был бы неприличен), оправдывался я. — Ну да, ты ведь, моя умница, пришла в самое удобное время — всё самое скучное я уже посмотрел, осталось только интересное!
И, мельком осмотрев картинки, изображающие установленное где-то на уральских заводах массивное металлургическое оборудование — в не столь уж большом помещении Вольного Общества места ему бы не нашлось, ** мы перешли к столам с образцами новых тканей, где супруга надолго «зависла». Особенно впечатлил её «опытовый образец» швейной машинки, с немецкой педантичностью выполненный петербургскими механиками по чертежам Ивана Петровича. Тут же — хрусталь, сделанный Мальцовым, каменные вазы с Урала, и даже — подумать страшно — каменные двери из уральского малахита!
Вышли мы из Общества лишь спустя два часа. А снаружи нас ждал венец творения, вершина пирамиды, вишенка на торте, главное чудо наступающего 19 века — паровоз! Настоящий, хоть и очень скромных размеров локомотив стоял на заведённых под корпус деревянных козлах и, деловито пыхча, вращал на месте колёсами. Такое невиданнее зрелище, само собой, привлекло массу публики: все ужасались, ахали, и, судя по разговорам в толпе, решительно никто не верил, что на этом дымящем монстре можно хоть куда-то доехать. Как всё-таки сильны предрассудки!
* * *
К обеду мы вернулись во дворец, прогулявшись под руку по Дворцовой площади. На входе нам доложили, что явилась великая княгиня Анна, жена Константина. Всё время обеда она сидела с выражением лица, будто в её семье кто-то умер. Вначале она была явно нерасположена к откровенности, хотя явилась к нам именно для этого. Постепенно, однако, от отрывистых реплик она перешла к пространному монологу, и вскоре стало понятно — умерла сама семья. Рассказанное ею мне страшно не понравилось: разумеется, я и раньше слышал, что Костик чудит, но теперь это выросло и развилось уже до какой-то болезненной степени!
— Однажды я позировала художнице Виже-Лебрен, — печально и монотонно рассказывала Великая княгиня, как обычно говорят о воспоминаниях, что уже перегорели, но ещё способны обжечь сквозь пепел. — Цесаревич, скучая, ушёл к караулу. Не прошло и половины времени сеанса, как с улицы раздался ужасный грохот. Мадам Лебрен испугалась и хотела было лезть под стол; я насилу её удержала. Я пошла посмотреть, что там произошло; и что же я вижу? Дымящееся орудие и своего супруга, покатывающегося со смеху! Оказалось, караульные солдаты поймали в кордегардии крысу; он зарядил ею трёхфунтовую пушку, стоявшую для красоты у парадного входа, и выстрелил прямо в фасад Мраморного дворца! Бедное животное оставило кровавую кляксу между первым и вторым этажами, под тем окном, за которым находились мы с мадам Лебрен!
Наташа в ужасе прикрыла ладонью рот и как-то опасливо покосилась на меня, прикидывая, очевидно, не способен ли и я на подобную выходку.
— Я вернулась и объяснила мадам художнице, что опасность, видимо, миновала; но та настояла перейти в залу напротив, окна которой выходили на другую сторону, где не было никакой артиллерии. Из-за этого переезда позирование наше затянулось. Великому князю, верно, надоело ждать меня, а других крыс уже не попадалось; он пошёл к нам, и, не найдя нас в прежней зале, вдруг страшно разгневался! Когда он нашёл меня, то взял на руки, несмотря, что мадам ещё не кончила набросок, отнёс в коридор и посадил в большую китайскую вазу. «Что за шутки? Отпустите меня! — возмутилась я; тогда он отсчитал, как на дуэли, двенадцать шагов, прехладнокровно кликнул своего адъютанта Боура, всегда выполняющего все причуды Великого князя; тот зарядил пистолет, и муж выстрелил из него прямо в ту вазу, в которой я находилась. 'Теперь вы свободны, мадам» — вот что он произнёс, прежде чем удалиться. Ваза была расколота пулею вдребезги. Меня осыпало мелкими фарфора, поранившими меня до крови — некоторые застряли в моём корсете, и белошвейкам пришлось вырезать их ножницами. Ваше Величество! — тут Аннет обратила ко мне заплаканное лицо, умоляюще сложив руки, — я очень боюсь за свою жизнь!
Воцарилось молчание.
Да, вот это — то, чего я с самого начала так опасался. Что тут сказать моей несчастной свояченице? Бабушка поженила их с братом в самом нежном возрасте, когда они еще не были готовы к браку. Костя привык к раболепным придворным и доступным дамам, а она — принцесса. Он считал, что всё здесь принадлежит ему, всё разрешено и позволено. А она — принцесса… Ему привезли трёх сестёр, и приказали выбрать одну из них. Он не любил её, она не любила его — ну что хорошего из этого всего могло получиться?
— Я постараюсь на него повлиять, сударыня… — постарался обнадёжить её я. — Но не могу обещать, что он меня послушает!
Братец появился только сильно после обеда, когда отоспался после ночных гулянок в казармах Конногвардейского полка. Выглядел Костик, мягко говоря, несвежим. Сильно располнев в последнее время из-за пищевых и прочих излишеств, он, похоже, даже не собирался останавливаться.
— Ну что, дружок — притворно-ласково встретил я его. — Похмелье?
— Да, мы тут с полковником Боуром…
— Наслышан. Ты что-то совсем разбуянился последнее время!
— Да ладно, пустое! Сущая ерунда, даже не о чем вспомнить, честное благородное слово!
— Нет. Нет, так дальше не пойдёт. Стрелять в жену из пистолета — это уже выходит за все границы!
— Тю, это она, что ли, наябедничала? — развязно протянул братец, стягивая кавалерийские перчатки с раструбом и бросая их на стол. Похоже, он не видел в произошедшем ничего предосудительного. — Так я же мимо стрелял, в бок вазы, чтобы её только разбить. Ты же знаешь, я из пистолета могу из любого положения бубнового туза на двадцать шагов…