Тигр снегов. Неприкосновенная Канченджанга - Тенцинг Норгей. Страница 24

Спорт и спортивные игры распространены мало, возможно, потому, что мы не могли научиться им, хотя, скорее всего, причина в нашей работе — после нее не очень-то нуждаешься в дополнительных упражнениях. Зато многие шерпы, и я в том числе, увлекаются верховой ездой и лошадьми, а для того, кто считает слишком обременительным для себя самому стать в стремя, в Дарджилинге есть всегда конные состязания, где можно побиться об заклад. Я недавно купил коня и участвую в скачках, правда, должен признаться, не как жокей. А мои друзья говорят, что я скоро стану шерпским Ага Ханом.

Многие наши развлечения мы разделяем со своими женами. Шерпские женщины занимают в семье более видное место и пользуются большей свободой, чем у большинства азиатских народов. Дома — в этом я не раз убеждался на собственном опыте — им принадлежит вся полнота власти, однако жизнь их не связана исключительно с домом, часто они интересуются мужскими делами и выполняют работу, которую обычно принято считать мужской. Как я уже говорил, Анг Ламу девочкой ходила с ношами по Дарджилингу, а многие работают даже носильщиками в экспедициях и проходят весь путь до базового лагеря. Большинство шерпских женщин низкорослые, некоторые совсем маленькие. Но силой и выдержкой они почти равны мужчинам: есть женщины, которые носят поклажи, достигающие двух третей их собственного веса.

Развод у нас допускается Желающий расторгнуть брак, будь то мужчина или женщина, должен уплатить другой стороне известную сумму денег, после чего считается свободным. В Тибете, откуда пришли наши предки, распространено и многоженство и многомужество. Часто у двоих или нескольких братьев имеется общая жена. Смысл этого — сохранить имущество внутри семьи. Но уже в Соло Кхумбу такие явления редки, а в Дарджилинге их вовсе не бывает. При той свободе и равноправии полов, которые царят у нас, дай бог мужчине или женщине управиться с одним супругом!

Большая перемена произошла за последнее время в жизни наших детей — теперь они наконец-то ходят в школу. Раньше единственным путем для шерпы научиться чему-нибудь было пойти в монастырь. В Дарджилинге это было сложнее, чем в Соло Кхумбу, потому что здесь у нас нет своих монастырей — только сиккимские или тибетские — и очень мало лам. Теперь же дело улучшилось. После войны многие из нашей молодежи стали посещать непальские школы, которых в Дарджилинге много, а в 1951 году открылась небольшая шерпская школа. В начале книги я уже сказал, что отсутствие образования — моя главная беда; и для меня очень важно, что подрастающее поколение имеет то, чего не хватало мне. Мои собственные дочери, Пем Пем и Нима, ходили несколько лет в непальскую школу, но теперь я смог отдать их в школу при католическом монастыре Лорето, которая действует в Дарджилинге уже много лет и возглавляется ирландской монахиней. Это не значит, что они станут католичками. Они научатся свободно говорить по-английски, будут встречаться с различными людьми и получат хорошее современное образование.

Правда, сдается мне, что нет добра, которое не влекло бы за собой сколько-либо зла. Я заметил, что многие молодые шерпы совершенно не имеют представления о наших старых нравах и обычаях. Они и по-шерпски-то едва изъясняются. И я боюсь, что их новые представления в большой мере почерпнуты не из учебников, а из кинофильмов [8].

Впрочем, возможно, это неизбежная цена, которую приходится платить народу, переходящему от старой простой жизни к совершенно иной, и уж лучше учиться и развиваться, хотя бы и с ошибками, чем топтаться на месте.

В прошлой главе я рассказал кое-что о своей буддийской вере. Подобно мне, большинство «новых» шерпов религиозны, но не фанатики. Они хранят образ бога в своих сердцах, однако не верят в обряды и ритуалы. Так как в Дарджилинге нет шерпского монастыря, то мы и не имеем настоящего религиозного центра. Зато почти все отводят дома угол для молитвы; там находятся свечи, ладан, молитвенные колеса и изображения Будды, важнейший символ нашей веры. Для меня жизнь сложилась лучше, чем для других, поэтому я смог в своем новом доме отвести целую комнату под молельню. В ней хранятся драгоценные священные предметы, привезенные из Тибета, в ней мой зять, лама Нванг Ла, по нескольку часов в день занимается свечами и курениями, вращает молитвенные колеса и молится за всех нас. На дворе, на склоне холма, я расставил бамбуковые шесты, на которых развеваются молитвенные флажки в сторону далеких снегов Канченджанги.

Как и у большинства народов, наши важнейшие обряды связаны с рождением, женитьбой и смертью. Мы сжигаем наших покойников, кроме маленьких детей, которых принято хоронить. Исключение составляют также умершие высоко в горах: их тоже хоронят — либо люди, либо сама природа.

Для важных случаев и вообще для всех желающих в Тоонг Соонг Бусти имеется небольшой храм. Внутри него находится один-единственный предмет: большое молитвенное колесо, почти в два человеческих роста, заполняющее чуть ли не все помещение. Оно приводится в движение с помощью веревки, а вращаясь, звонит наподобие гонга. Часто, проходя мимо, можно услышать его звон. Значит, либо кто-нибудь умер, либо родился, либо просто в храме кто-то молится. И ты сам произносишь в уме: «Ом мани падмэ хум… Ом мани падмэ хум…», зная, что звук гонга касается не только новорожденного или умершего, но каждого из нас, медленно вращающегося на колесе своей жизни.

Я сказал, что прожил три жизни. Собственно, обо всем шерпском народе можно сказать, что он живет три жизни: в своей религии, в своем доме и в своей работе. Раньше мы все были земледельцами и пастухами, а в Соло Кхумбу этим и сейчас занимается большинство. Теперь появились среди нас дельцы и торговцы, а в будущем, я думаю, из шерпов выйдут врачи и юристы, учителя и ученые — все что угодно. Но в мире мы известны как восходители, и, наверное, многие из нас так и останутся восходителями. Больше того, я надеюсь на это от всего сердца: слишком много мы получили от гор и слишком много отдали им.

Мальчик-шерпа смотрит вверх — он видит гору. Потом он смотрит вниз и видит груз. Он поднимает груз и идет на гору. Он не видит в этом ничего необычного или неприятного. Идти с грузом — его естественное состояние, и ноша для него все равно что часть тела. Главный вес приходится на широкий ремень, который надевают не на плечи, а на лоб, потому что длительный опыт научил нас, что это лучший способ носки. Таким способом взрослый шерпа несет почти пятьдесят килограммов по обычной местности и до тридцати — тридцати пяти на крутых склонах. Так и я сам носил грузы всю мою жизнь, до недавнего времени. В последних экспедициях я, как сирдар или член штурмовой группы, исполнял другие обязанности и потому нес меньше. А на очень больших высотах я предпочитаю носить груз на плечах, на европейский лад.

Многие, похоже, не понимают, что, собственно, делает шерпа во время экспедиции. Скажу сразу же, что он ничуть не похож на проводника в Альпах, который водит людей по горам, где побывал перед этим много раз. В Гималаях никто не знает гору так хорошо заранее, а то и вовсе не поднимался на нее. Далее, мы не натренированы учить людей альпинизму, да это и ни к чему, потому что мы работаем с лучшими во всем мире мастерами этого дела. Поначалу мы немногим отличались от обычных носильщиков, которых на Востоке исстари называли «кули». Теперь это слово стало непопулярным в Азии. По привычке, возможно дурной, мы иногда говорим «кули» (никогда о себе самих, конечно, только о других), но это прозвище настолько унизительно, от него так сильно отдает рабством, что мы очень обижаемся, если слышим его от европейцев. Правда, шерпы с этим не сталкиваются, потому что о нас давно уже не то что не говорят — не думают как о кули. «Местные кули были отпущены, — можете вы прочитать в книгах, — а шерпы продолжали идти». Или: «Кули повернули из базового лагеря обратно, а шерпы продолжали восхождение». За много лет мы завоевали добрую славу и гордимся этим.