Трудно быть львом - Орлев Ури. Страница 17

Я освободил его. Он сел и попытался заправить рубаху в брюки. Я распластал на полу свою дощечку и, не сводя с него глаз, нацарапал когтем:

В темноте ему трудно было прочесть, что я написал. Он стал лихорадочно рыться в карманах, потом нашел зажигалку и при свете ее слабого пламени с явным волнением прочел мои каракули.

Вы спросите, почему я согласился? Просто потому, что тоже хотел знать, как я превратился во льва.

Все дальнейшее было делом техники. Из-за перебоев с электричеством меня вернули в мой отель, попутно непрерывно извиняясь. Потом потребовалось согласование с телекомпаниями, чтобы операция, а главное, анестезия не помешали съемкам. И наконец, был назначен врач, которому предстояло наблюдать за ходом операции и определять границы хирургического вторжения в мое тело.

Мы не вернулись на место похищения. Операция была проведена в больнице, и о ней сообщалось по всем средствам связи. Однако результаты оказались неоднозначными и как нельзя более странными. Я думаю, что пройдет еще немало лет, прежде чем ученые расшифруют эти результаты. А до тех пор мне и всем другим заинтересованным лицам, видимо, не суждено удовлетворить свое законное любопытство.

Глава одиннадцатая

Трудно быть львом

Прошел еще один год. Кто бы поверил, что я расстанусь со своим человеческим обликом на такое долгое время из-за дурацкого желания побыть львом?! Детская мечта, попросту желание быть большим и сильным. А сейчас телевизионные сериалы, куда меня все еще приглашали играть роль того или иного льва, наводили на меня смертельную скуку, буквально до отвращения. Съемки фильма, о котором мы когда-то договорились с американской кинокомпанией, уже закончились. Возможно, это был хороший фильм, но не для меня. Дети продолжали писать мне письма, но я попросил Цвику отвечать им от моего имени. Мне все надоело.

Почти два года прошли с тех пор, как я в последний раз был человеком и лежал вечером в своей кровати, ничего и никого не опасаясь. У меня была смешная и забавная мама, странная собака, много друзей, работа, которая в ту пору вызывала у меня отвращение, но по которой я сейчас скучал. Подниматься каждое утро под звон будильника казалось мне теперь мечтой, которая уже никогда не осуществится.

Я чувствовал себя безнадежно одиноким, и это чувство росло с каждым днем, с каждой неделей. Цвика пытался мне помочь. Приглашал к нам разных интересных людей. Но что с того, если я не мог с ними разговаривать, не мог открыть им свое настоящее, человеческое «я»? Иногда мне казалось даже, что у меня его и не было. Что, может быть, я всегда был львом. Эта мысль начала все больше беспокоить меня. Особенно по ночам. Мне снились ужасные сны, которые подтверждали, что я никогда не был человеком, а мой человеческий облик — лишь что-то вроде иллюзии. И я просыпался в страхе и так жутко рычал, что Цвике пришлось сделать в нашем номере звукоизоляцию из-за жалоб соседей.

Каждое утро, просыпаясь, я ощупывал себя в робкой надежде: может, «это» уже произошло?! Но нет. Я по-прежнему лев. Как это глупо — мечтать о превращении в животное! Разве может что-нибудь сравниться с человеком? С возможностью говорить, двигать пальцами? Я не знал, как побороть свое отчаяние, и те немногие свободные часы, которые оставались у меня после съемок, проводил перед телевизором или с книгой. Благо попугай помогал мне переворачивать страницы…

Ах да, я же забыл рассказать вам о попугае. Когда Цвика увидел, что я все чаще погружаюсь в депрессию, он купил мне дрессированного говорящего попугая. За несколько месяцев он научил его также самым важным словам на иврите. Я тоже учил этого попугая. Угадайте чему! Я учил его рычать. Рычать коротким и длинным пугающим рыком, сильным и могучим. Он оказался прекрасным учеником, хотя, конечно, его рычание не могло сравниться по мощи с моим. Оно было очень похоже на рычание настоящего льва, но доносящееся откуда-то издалека. Эти уроки, понятно, мы стали с ним проводить лишь после того, как в нашем номере установили звукоизоляцию.

Однажды ночью я видел замечательный сон. Мне снилось, что я сижу за нашим столом в кухне, напротив мамы и рядом с нашей собакой, и ем яйцо всмятку маленькой ложечкой. Я проснулся в плохом настроении, потом встал и подошел к окну. Я стоял на пятьдесят шестом этаже нашего небоскреба и смотрел на большой город, залитый светом, кишащий людьми. И тут мне вспомнились предстоящие наутро съемки, и я почувствовал настоящую, физическую тошноту. Снова телохранитель, снова указания режиссера и страшная скука на физиономиях кинооператоров. Ссоры между продюсерами, зависть и мелочность. А под конец снова унылый вечер в обществе людей, с которыми у меня нет ничего общего. А даже если есть, то оно не может проявиться — ведь я не могу говорить. А эти «да» и «нет» движением головы больше удручали меня, чем помогали. Уж лучше совсем молчать. Но как молчать, когда все они говорят с тобой и улыбаются тебе? И что делать, когда этих гостей нет? Снова тупо пялиться в телевизор? Нет, такая жизнь мне надоела! Я должен ее изменить, прежде чем окончательно впаду в депрессию. Я должен сделать какой-то решительный, необычный шаг — и притом немедленно.

Вначале, в первые месяцы, я хотя бы получал удовольствие от того любопытства, которое мое появление возбуждало вокруг. Сейчас это уже не доставляло мне ни малейшей радости. Скорее наоборот. Я буквально страдал от своей особой внешности и того переполоха, который возникал везде, где я появлялся. Теперь я больше всего хотел анонимности. Точно как во втором моем постоянном сне, который я видел почти каждую ночь, сразу же после яйца всмятку. В этом сне я был уже не человек, а лев. Я шел по иерусалимской улице и лизал мороженое. Никто меня не узнавал, и никто на меня не указывал. Никто не обращал на меня внимания, и никто не провожал меня восторженными криками. Никто не искал моей близости, никто не пробовал проверить, не сделан ли я из пластмассы, и никто не пытался засунуть голову мне в горло, чтобы увидеть там ряженого человека.

И вдруг я понял, как сделать реальностью хотя бы этот сон. Африка! Я должен покинуть мир людей и стать львом среди других львов. Среди себе подобных. Да, нужно немедленно бежать! Исчезнуть, как будто ко мне вернулся мой человеческий облик. Ведь это оговорено в контрактах. Верно, я по-прежнему останусь львом, но кто сможет это проверить? С моей помощью они заработали деньги, и я не предъявляю к ним никаких претензий. Ведь мы с Цвикой тоже весьма разбогатели. Но теперь я должен покончить с таким существованием. И покончить раньше, чем брошусь от отчаяния с пятьдесят шестого этажа…

Я позвонил Цвике в его спальню. Когда он, с трудом проснувшись, спросил, что случилось, я с гневом зарычал в микрофон. И пока он там собирался, придвинул к себе свою дощечку и написал:

Цвика увидел написанное и сразу все понял. Ему и самому все это уже надоело. Рухама так и не приехала в Америку, потому что ее родители были больны. Цвика, правда, отправлялся домой каждый месяц на неделю, но и ему уже хотелось вернуться к семье и к своей прежней жизни. Мы оба жаждали анонимности. И мне это, возможно, удастся, ведь никто не сможет опознать меня среди других львов, а если кто-нибудь попробует меня выдать, никто ему не поверит — где доказательства? Но мне казалось, что Цвика, увы, может остаться знаменитым Маляром до конца своих дней.

— Ты хочешь бежать, не дожидаясь, пока снова станешь собой? — спросил Цвика после того, как вернулся в мою спальню с ворохом карт.

От сильного волнения он даже перестал зевать.

Я кивнул.

— Но как? И потом — что я скажу, если ты вдруг исчезнешь?

Мне было трудно писать длинные и сложные предложения. Я ожидал, что он сам все придумает и скажет, а я только буду выражать согласие или несогласие. Но в конце концов я понял, что он хочет услышать все от меня. Тогда я написал: