Страсти по Фоме. Книга 1 (СИ) - Осипов Сергей. Страница 59

— Да знаю я!.. И почему это я должен заниматься ножевыми ранениями?.. Вы сообщили в милицию?

— Уже, Василий Николаевич.

— И это… запирайте палату, что ли. Ну, нельзя же так, Вера Александровна! Где он?..

Мимо них, на каталке, весь в белом и с большим кроваво-красным пятном, расплывшимся как крест на груди, словно первый тамплиер, павший под Божиим градом, плыл Фома-странник…

18. Эффективный менеджер и император

Телефон упрямо звенел у самой головы Фомина, не желая сдаваться и вырывая его из тяжкого сна. Он на ощупь поднял трубку.

— Да! — прохрипел он.

— Это Юлий!

— Какая Юля?! Вы не туда попали!

— Юлий!.. Вчера, в баре…

Фомин открыл один глаз, взглянул на часы. Девять! Если учесть, что он обычно ложится в пять, а вчера, после юбилея фирмы и того позже, то… Мама моя, он только что лег! И еще какой-то Юлий!..

— Слушай, Юлий, я тебя знать не знаю! Откуда у тебя мой телефон?

— Ты разбрасывал свои визитки по всему бару, эффективный менеджер! — напомнили в трубке.

— А ты, значит, нашел, да?.. — Фомин попытался голосом выразить свое отношение к этой помойке.

— Надо встретиться.

— Еще чего? Хватит с тебя и одного раза!

— Я тебе еще не все сказал. Кажется, ты действительно ничего не помнишь. За тобой началась настоящая охота!

— Что я слушаю поутру? — застонал Фомин в трубу, и голова сразу болезненно отозвалась.

Только этого еще не хватало! Головная боль была его бичом.

— Что бы там ни началось, не звони мне больше сюда, пожалуйста! — с угрозой попросил он.

— Но это важно! — сказали в трубе, но Фомин уже положил ее аккуратно, стараясь не растревожить притаившуюся в голове боль.

Потом выдернул шнур. Началась настоящая охота… Бред какой-то! Кто из них сумасшедший, он, что слушает эту ахинею или этот Юлий, сочиняющий ее на ходу? Или они оба?.. В разгар ночи этот тип появился в баре, где они отмечали пятую годовщину фирмы и стал вываливать на Фомина совершенно безумные вещи, главная из которых: Фома из космоса, из какой-то Ассоциации, а здесь, на Земле, в ссылке. Эта новость сильно разукрасила и без того пьяный конец праздника, так же как драка и фейерверк, устроенный этим Юлием совместно с какими-то молодцами.

Нет, ну его к черту, спать!.. Он зарылся в подушку с надеждой уснуть и усыпить боль, змеёй свернувшуюся в голове, но видимо это был не его день, заснуть он уже не мог. В голове хаотично всплывали картинки вчерашнего дня…

Праздник уже закончился, а Фомин никак не мог остановиться. Впрочем, как всегда. Он сидел в углу у барной стойки и, кивая очередной стопке «николашки», пил за победу. За чью победу он пил, вряд ли кто-нибудь мог сказать. Не мог сказать этого и он сам. Тост родился в самых недрах торжества. Фирма праздновала годовщину получения лицензии, какую-то по счету годовщину со дня зачатия ее тремя приятелями в тихом полуподвале на Чистых прудах, праздник города, Куликовскую битву и битву при Бородино, и нашла тем самым в Фомине самого участливого участника. За победу он мог пить до летального исхода.

К тому же, в самом начале праздника его провозгласили самым эффективным менеджером фирмы в этом году и это была тоже победа, но не его — фирмы. Фомин, как было объявлено, один приносил половину прибыли агентства недвижимости, входящего в холдинг, и каждый из топ менеджеров холдинга считал своим долгом лично поздравить его. Ирина была последней, кто мог без содрогания смотреть, как он опрокидывает одного «николашку» за другим, в такт подходящим и отходящим от него людям. Но и она ушла, сказав, что теперь-то им надо очень серьезно поговорить. Сказала и ушла, хотя Фомин готов был говорить немедленно.

— Завтра, — сказала она. — И не упади со стула.

Потом подошла уже одетая.

— Может быть, все-таки пойдем? Посмотри на себя и посмотри, кто остался!

Себя Фомин уже видел утром, когда брился, повторять не хотелось.

— Я лучше посмотрю, кто остался, — сказал он.

В баре оставались только самые отчаянные молодые риэлторы. А не уходили они потому, что было объявлено: заведение закроется с последним посетителем, членом фирмы, и что выпивка оплачена. Поэтому оставшиеся изо всех сил держались друг за друга, чтобы не уйти, не дай Бог, случайно. К стойке они подходили все вместе, чтобы не замучила совесть смотреть на все больше хмуревшего бармена; его доля с каждым их «подходом» становилась все более символичной. Фомина они называли на «вы», он был легендарная личность и старше этих цуциков лет на пять-десять.

— Что вы все водку да водку, Андрей Андреич? — спрашивали они с молодым задором и даже вызовом. — В жизни надо все попробовать, чтобы не было мучительно больно!..

И пили какую-то голубую муть, вроде рекламы «Ротманса», с ананасами, кокосами, дюшесами…

— Вот и пробуйте, если не знаете, а я уже знаю. Меня тянет на простое…

И Фома показывал на стопку «николашки», прикрытую долькой лимона с солью.

Его умилила рассказанная здесь история про Николая Второго и придуманный им на линкоре коктейль. Царь-батюшка тоже видимо знал…

Так они и сидели с последним императором последней великой Империи. За бортом флагманского линкора покорно плескалась свинцовая балтийская волна, не смея нарушать державный ход корабля и Фомин говорил под очередную «стопашку»:

— Вы бы, ваше величество, не пускали Петра Аркадьевича в Киев, там даже в опере стреляют, как в Чикаго. Он вам крепкого мужика создаст — опору против всякой мрази…

По северному скромно занимался закат над тяжелой водой.

— А социал-демократов, особенно большевиков, воля ваша, но я бы запретил или выслал в Америку. В Европу нельзя, забалуют с народовольцами и прочими социалистами, а в Америке они быстро миллионерами станут и начнут тосковать среди гангстеров по единовластию, по православию и по народности — по нашим дорогам, короче. И своих молочно-недобитых братьев эсдеков добропорядочно возненавидят!..

Царь, утомленный самодержавием, светло и грустно улыбался то ли Фомину, то ли закату. Они чокались и чинно выпивали.

— Вашими бы устами, Андрей Андреевич, да мед пить, — раздумчиво отвечал император. — А тут Дума, Алекс, Кшесинская опять же… та еще жизель, записки пишет… в общем, во все приходится вникать. И помилуйте, как же я этих социалистов запрещу, кто ж мне позволит? Какой шум поднимется! Европа с кузенами и кузинами малохольными!

— Да вы хоть одного запретите, ваше величество! — умолял Фомин. — Посадите его пожизненно, без права переписки и помилования, остальные-то дети малые перед ним!

— Это кто ж такой? — удивился Николай Александрович. — Плеханов, что ли?

— Да что вы, ваше величество!.. Еще Бакунина вспомните с Герценом. Это же интеллигентные люди! А Плеханов вообще божий одуванчик по сравнению с этим человеком, по нему дом престарелых плачет. Ему бы конституцию да дачу под Москвой с деревенькой и он сразу станет монархистом. А этот молодчик метит империю нашу многострадальную сокрушить, на династию замахивается, подвиг Гришки Отрепьева повторить! Новый самозванец…

— Андрей Андреевич, вы меня заинтриговали! — с ленивой учтивостью проговорил Николай Второй, получающий такие сообщения примерно раза два за обед. — Что это за зверь такой? Кто он? Просветите…

— Это я вам потом скажу, ваше величество, после заката, не хочу этим именем вечер портить. Красота-то какая!.. Давайте еще по одной, ваше величество, за лебедь белую — Россию! Симпатичны вы мне!

— Это вы хорошо про лебедь белую!..

Император, внутреннее содержание снов и бдения которого — сама искореженная история Святой Руси, щурился на блещущее слияние вод и небес. Так бы и смотрел, смотрел… не видеть бы ничего, кроме этого сияния! Кому расскажешь весь династически-пространственный клубок недоразумений в двух словах? Весь этот грех истекающий с высоты Смутного времени на его порфиру, порфиру Романовых?.. А вот поди ж ты — лебедь белая!.. Господи, как точно! И как грустно…