Скорость. Назад в СССР (СИ) - Хлебов Адам. Страница 15

Он сделал короткую паузу.

— Думаю, что все остальное тебе зачтут как смягчающие обстоятельства. Полагаю, что на первый раз ты можешь отделаться штрафом. Только не забудь сказать, что ключи были в зажигании, угонять машину с целью продажи или разбора на запчасти ты не хотел.

— Не забуду.

— Про гонки так и рассказывай. Как нам. Они поймут, что ты просто одержим автогонками и не смог устоять. Хотел посидеть в машине, сам не понял, как завел и поехал. Судя по разговору твоей мамы, батя ущерб той стороне возместил полностью.

— А что за такое дают, товарищ адвокат? спросил азербайджанец. Всем была интересна моя история.

Адвокат оглядел присутствующих.

— Если повезет, то штраф сто рублей.

— Ну это еще нормально…

— По-божески…

Загудели голоса в палате. Адвокат заулыбался и снова обратился к присутствующим.

— Ну что, мужики, как думаете, имеет Сашка шансы на гонках в Лимане или ралли Монте-Карло представлять нашу страну?

— Ну если поставить себе цель, — киргиз опустил голову, уставился глазами в пространство прижал большой палец к ладони, подвел ее ко лбу вертикально и поводил взад-вперед в одной плоскости, видимо имитируя расчет расстояния до прицела, — и таких глупостей больше делать не будет, то обязательно дойдет куда шел!

— Если человек, чего-то сильно хочет, то обязательно добьется.

— Все, возможно, брательник, главное чтобы бабки были. Поедешь в Монте-Карло — это уже улыбался любвеобильный представитель Закавказья, — привезешь нам оттуда шмотки и технику. Шучу, золотую медаль! Ты за отцовскую машину переживаешь?

Я кивнул, головой. Оказывается все все слышали, мне показалось, что я густо покраснел

— Плохо конечно, что у тебя так вышло. Но как у нас говорят, машина это просто железо. Главное ты жив, руки-ноги есть. Лучше пусть железо покорёжиться, чем ты голову свою потеряешь. Выйдешь из больницы, заработаешь, отцу не копейку, а шестерку купишь.

Эти разговоры в палате с другими пациентами приподняли мне дух и настроение.

Да и ситуацию с отцовской «копейкой» стало как-то легче переживать.

Наверно мне без такой поддержки, пришедшей с неожиданной стороны, было бы очень тяжко. Может меня и не посадят. С души словно упал камень.

Но через некоторое время я услышал гул мужских голосов, раздававшихся из коридора. Менты что ли?

— Да подожди ты, Коль. Может он еще и не виноват, — я с трудом разобрал смысл долетевших до моего слуха слов.

— Не виноват? Как так не виноват? — другой мужской голос гневно возмущался, было такое ощущение, что он сейчас перейдет на крик, — ну уж нет, вы меня простите, но перед самым началом соревнований разбить мне машину. Это как, бляха? И какую машину! Я ему в любом случае хлебало разобью…

— Да перестань ты Коль, тебе вон копейку оформили

.— Не, ну надо же облагодетельствовали. Спасибо, гран мерси, а то что я вбухал в Москвич время и денег в два раза больше чем Жигуль стоит, не считается.

Было неприятно осознавать, что посетители пришли по мою душу.

Через секунду на пороге палаты появились несколько человек. Я узнал Трубецкого, Артура, Славу и Николая Соменко, главного и единственного гонщика команды Академии Наук.

Глава 6

— Да перестань ты Коль, тебе вон копейку оформили.

— Не, ну надо же облагодетельствовали. Спасибо, гран мерси, а то что я вбухал в Москвич время и денег в два раза больше чем Жигуль стоит, не считается.

Было неприятно осознавать, что посетители пришли по мою душу.

Моя кровь — это бензин. Я менеджер Шумахера. Без

него не было бы меня, впрочем, как и без

меня не было бы Михаэля Шумахера.

Гоночная команда — это

единый организм.

Мы с Михаэлем первые в Формуле 1. Полжизни

я шел в грязном болоте по горло. Я обожал,

боготворил гоночные автомобили.

Но никогда не забывал о намеченной цели — стать

первым и добиться признания. Все перечисленное

привело меня к успеху. Однако и сделало

жестким, о чем я крайне сожалею.

Вилли Вебер менеджер семикратного чемпиона Формулы-1 Михаэля Шумахера, его брата Ральфа Шумахера.

Я сразу испытал Николая Соменко сильную неприязнь. Так вот кому досталось наша копейка.

С одной стороны он, конечно, прав. Я действительно разбил его машину, но с другой, никогда и никому я не позволял угрожать себе и обращаться со мной в менторском тоне.

Исключение составляли мои родители и некоторые учителя в школе, с которыми, впрочем, у меня были хорошие отношения.

И к учителям, и к родителям я всегда относился с большим уважением, хотя отец не всегда относился к нам, к своим детям, по справедливости.

Я был очень благодарен ему за то, что он читал нотации крайне редко. Но если начинал — то туши свет.

С мамой же, мы были скорее большими друзьями и ей я мог простить всё что угодно. Любые нотации и замечания.

Что касается педагогов, то так случилось, что я был у них на хорошем счету, и последний раз мне выговаривали лет пять назад, когда я был учеником четвёртого или пятого класса.

Нет-нет отличником и прилежным учеником я не был, но всегда умел находить язык в школе со сверстниками и учителями.

— Успокойся, Коля!- Трубецкой сказал это тихо и с достоинством, — в машины вкладывались все мы. И только ты один закатываешь истерику. Как будто бы ты забыл, что сам не раз разбивал авто во время гонок.

Николай Соменко гневно бросил взгляд в мою сторону, сажал зубы и промолчал. Его желваки двигались туда сюда от злости.

Но было заметно, что он относится к седовласому посетителю уважением и не смеет ему перечить.

Всё внимание пациентов было приковано к этой четвёрке, пришедший то ли проведать меня, то ли пропесочить.

— Здравствуйте Александр Сергеевич, — обратился ко мне на «вы» Трубецкой, чего я не очень ожидал,— как себя чувствуете?

Он слегка улыбался и смотрел на меня отеческой заботой в глазах. Я поздоровался в ответ:

— Здравствуйте, Игорь Николаевич. Спасибо, чувствую себя хорошо.

Его правая бровь чуть заползла наверх оттого от того, что я тоже назвал его по имени. Ведь в прошлый раз мы с ним не познакомились или как там у них, у дворян говорят, не были представлены друг другу.

— Ну, что же. Это прекрасно. Я искренне рад, что все обошлось без трагических последствий.

— Присаживайтесь, пожалуйста.

Я предложил жестом руки сесть на стул, который стоял рядом с моей кроватью.

— Спасибо, — он отказался, — мы вас, не сильно потревожили?

— Нет, нет, что вы. Наоборот. Я хотел бы извиниться…

Но Трубецкой жестом ладони, как бы попросил меня умолкнуть, не дав договорить. В его осанке и внешнем облике было что-то особенное, неизъяснимое. То чего я раньше никогда не видел в живую, только в кино. От его фигуры буквально веяло вежливостью, благородством, чувством собственного достоинства и любви к людям.

— Получается, Александр Сергеевич, что вы со всеми нами знакомы, или как минимум уже встречались ранее?

— Не совсем, — ответил я разглядывая моего собеседника. Это был высокий красивый седовласый мужчина, загорелый и мускулистый, лет шестидесяти пяти. В его движениях и тембре голоса читалась искренняя доброжелательность и уверенность в себе.