Скорость. Назад в СССР (СИ) - Хлебов Адам. Страница 24

Трубецкой внимательно выслушал мое утверждение, сделал паузу в пару секунд.

— Не могу сказать, что мое возвращение в Россию можно назвать триумфальным и совершенно безоблачным, но как видите, Александр Сергеевич, я жив, здоров, не смотря ни на что, занимаюсь любимым делом и мне здесь хорошо.

— Потому что пошли против всех и доказали свою правоту?

— Можно и так сказать. Но мне хочется вас предостеречь. Я не очень бы хотел служить для вас примером для подражания. Вам следует всегда помнить, что у каждого человека свой путь и своя судьба.

— Судьба предрешена?

— И да, и нет одновременно. Есть кое-что, что вам обязательно нужно всегда помнить: мы наделены свободой воли. Только мы решаем, кем нам быть. Больше никто.

— Ваши близкие. Скучаете по ним?

— Теперь уже нет. Раньше скучал и хотел им что-то доказать, но теперь тех, по кому я действительно скучал нет в живых.

— А по гонкам?

— Если честно, то очень скучаю.

— Почему же сами не выезжаете? Я видел много гонщиков в вашем возрасте на заездах.

— Страх не должен мешать гонке. Когда тебе есть, что терять по-крупному, то появляется страх.

— Вы боитесь смерти? Переживаете за свою жизнь?

Он улыбнулся и покачал головой.

— Больше боишься за тех, кто нуждается в тебе, кого еще надо подготовить к этой жизни. Но не буду врать, собственный страх тоже повлиял на уход. На моей последней гонке в Ле-Мане я проиграл именно из-за страха разбиться на максимальной скорости.

— Вы так много видели, вам есть что вспомнить. Мне такого никогда не увидеть.

Трубецкой действительно в свое время был настоящей легендой в мире гонок, и я не мог до сих пор поверить, что стою и разговариваю с ним.

Я всё ещё боролся с моим внутренним желанием остаться в автоспорте.

Он перехватил мой взгляд на Жигуленок, мое смятение не осталось незамеченным.

— Мальчик мой, не одна живая душа не знает куда приведут его дороги на жизненной стезе. Я рад что встретился с вами.

— Спасибо, Игорь Николаевич, я тоже рад познакомиться с таким знаменитым гонщиком.

— Старику приятно что кто-то вспомнил о его былых победах. Но что было, того не вернешь, надо жить сегодняшним, — Трубецкой протянул свою кисть для рукопожатия, — а теперь, Александр, ступайте.

Мы попрощались и расстались.

Я шел обратно домой, раздираемый противоречивыми желаниями. Теперь, когда я увидел наш Жигуленок, меня еще больше щемило. Всю дорогу я прощался с автогонками.

И тут меня осенило! Надо просто еще раз переговорить с отцом! Спокойно все ему объяснить. Он наверняка поймет меня.

Но чуда не случилось. Разговор получился короткий. Отец отвлекся от газеты, когда я попробовал рассказать про гараж и нашу машину. Он не дал мне договорить и обрезал.

— Мне это не интересно. Я тебе вчера всё сказал. Завязывай, а если ты такой взрослый и самостоятельный, то развлекайся, как хочешь, делай что хочешь. Только не здесь, и не за мой счет. С меня хватит. Точка.

Мы находились на кухне, он пару секунд смотрел на меня. А затем снова продолжил чтение. Я немного подумал, ушел к себе и собрал все свои вещи. Впрочем имущества у меня было совсем не много.

Портативный транзисторный радиоприёмник «Сокол», работающий на батарейках, небольшое количество одежды. Одни кеды. И серый шерстяной костюм с черными туфлями, купленные в начале лета на выпускной.

Костюм был куплен по случаю с рук и не очень мне нравился потому что был колюч, великоват и висел на мне мешком. Но, как любил приговаривать отец, дареному коню в зубы не смотрят.

Все мое имущество уместилось в старый походный рюкзак. Легок на подъем. Подумал я про себя. Говорят это хорошо, когда все что имеешь можешь носить с собой.

По большому счету прав тот, кто говорил, что человек ничего не имеет, и всё, что у него есть, он получает в пользование на время.

Мама застала меня в дверях своей комнаты. Она обеспокоенно спросила куда я собираюсь? Я двух словах объяснил, что у меня началась взрослая жизнь, я иду покорять мир автогонок и скоро навещу ее.

Моя мама не из тех женщин, что будут «только через мой труп», останавливать, перечить мужчинам, если он что-то решили.

Она пристально посмотрела мне в глаза на несколько секунд, обняла поцеловала, сказала, что верит в меня и если мне понадобится помощь, то я всегда могу на нее рассчитывать.

В тайне от отца она полезла в свою сумочку, и сунула мне в карман извлеченную из кошелька десятку.

Еще она попросила, чтобы я хотя бы раз в два дня звонил домой и сообщал, что у меня все было нормально.

Перед выходом я заглянул к отцу и попрощался. Он очень удивился, увидев меня с рюкзаком. Но не проронив ни слова в ответ, молча проводил меня взглядом.

Мне показалось, что он именно этого и добивался — моего ухода. Было немного обидно от осознания этого, но в душе теплым огоньком заиграло ожидание другой, новой жизни.

Я шел и вдыхал вечерний воздух города полной грудью,ощущал бесконечность своей жизни и понимал, что обрел свободу.

Я свободен! Словно… Можно быть свободным как птица, а еще лучше, как ветер.

Пока я подбирал эпитеты, не заметил, как снова очутился перед воротами автобазы.

Рабочая смену уже закончилась, уставшие водители и автослесари вереницей тянулись на ближайшую автобусную остановку. У них на плечах были накинуты пиджаки. Они приостанавливались, доставали сигареты и спички, прикуривали, двумя-тремя взмахами гасили пламя на спичке, делали затяжку и выпустив клуб дыма, шли дальше.

Кто-то клал сожженные спички обратно в коробки, а кто=то отшвыривал в сторону.

Многие из тех, кто выходил были в летних кепках. Меня всегда удивляла это странная мода на кепки в нашей стране.

Мужчины, как представители рабочего класса, так и трудовой интеллигенции часто ходили в этих головных уборах.

Некоторые носили их на «блатной» манер, надвинув на глаза. Другие на «ментовский» приподняв козырек вверх и надев на затылок.

Мне иногда казалось, что кепки пришли на замену фетровым шляпам. Они вытеснили эти архаичные элементы мужского гардероба, хотя очень многие деды, все еще носили «федоры» — так назывались шляпы из приятной на ощупь ткани с «зазубренными» среди колпаками.

Раньше их носили почти все и по неписанным правилам этикета приподнимали при встрече с женщинами и иногда просто знакомыми гражданами.

Часто передние поля загибали вниз, а заднее поле наоборот — было «загнуто» вверх.

Теперь же эта культура была почти утеряна. Никто не приподнимал кепи встречной женщине.

На стоянке почти не было автомобилей, но машина Соменко стояла на месте. Он как раз придерживал открытую дверцу и усаживал на пассажирское сидение хорошенькую девушку в голубом платье.

Перед тем как плюхнуться на мягкое сиденье красной «трешке», девушка ловким жестом поправила разлетевшиеся словно парашют юбку.

Но все таки мне открылись такие красоты, что я чуть не сошел с ума. На ее стройных округлых бедрах я увидел настоящие чулки с подвязками.

До этого такое я видел только в кино. Меня бросило в жар от этой впечатляющей картинки ножек.

Спутница Соменко заметила это. Она звонко и мелодично рассмеялась, хоть и на мгновение сама почувствовала неловкость. Ее смех был настолько чистым и приятным, что я еще больше смутился.

Можно было сказать, что девушка была очень привлекательна, скорее даже красива.

Она как бы лучилась изнутри женской энергией, притягивая словно магнитом мужское естество.

Николай сначала не понял причину ее смеха, а потом проследив за ее взглядом, уставился на меня. Он тут же нахмурил брови:

— Чего тебе?

— Добрый вечер. А вы не знаете, Игорь Николаевич еще в гараже?

Я подошел к дверце.

— А что ты хотел? Зачем он тебе?

— Я пришел поступать учеником в команду.

— Завтра приходи, он уже уехал домой.

Девушка все еще улыбалась смотрела мне снизу вверх прямо в зрачки. Ей нравится смущать парней, догадался я и решил не поддаваться на ее уловку. Я не стал отводить глаза вниз и заставил себя дерзко ответить взглядом.