Эмиль из Леннеберги - Линдгрен Астрид. Страница 25

Запомни: коли попадешь в драку и захочешь положить ей конец – холодная вода куда лучше лопаты. Не забывай об этом!

И работники вовсе не думали сердиться на Эмиля. Теперь, поразмявшись и избавившись от бродившей в них дикой силы, они были даже довольны, что драка кончилась.

– К тому же через неделю будет аукцион в Кнасхульте, – сказал Бультен из Бу и сунул клочок мха в нос, чтобы остановить кровь.

Эмиль тут же подскочил к хозяину Кнасхульта, который тоже был там и видел драку, и продал ему помпу за пятьдесят эре.

– На этом деле я заработал двадцать пять эре, – сказал Эмиль Альфреду, и примерно тогда уже Альфред понял, что из Эмиля, когда он подрастет, выйдет крупный делец.

Аукцион кончился, и все, собрав купленные в Бакхорве вещи, скотину и птицу, заторопились домой. Папа Эмиля тоже отправился домой со своей коровой и свиньей.

Свинью погрузили на повозку, и Лотту-Хромоножку – тоже, хотя папа Эмиля недовольно косился на ящик с курицей. Все думали, что купленная папой корова Релла побредет следом за повозкой, но никто не спросил у нее, что она сама думает об этом.

О бешеных быках тебе, наверно, доводилось слышать. А знаешь ли ты что-нибудь о бешеных коровах? Могу тебе сказать, что когда корова разозлится по-настоящему, то даже у самых бешеных быков поджилки трясутся и они в страхе убегают и прячутся.

Эта Релла всю жизнь была самой добродушной и кроткой скотиной, какую только можно вообразить. Но когда Альфред с Линой пришли, чтобы вывести ее из хлева на большак и погнать домой в Каттхульт, она с силой вырвалась и заревела так бешено, что все, кто был на аукционе, в ужасе подскочили. Может, она видела, как дрались работники, и подумала: «На войне как на войне» или «Аукцион так аукцион». Во всяком случае, она словно взбесилась, и подойти к ней было просто опасно. Первую попытку сделал Альфред, а за ним – папа Эмиля. Но Релла, опустив рога, с безумными глазами и яростным ревом бросилась на них. Оба – и Альфред, и папа Эмиля – пустились наутек словно зайцы, спасая свою жизнь. На помощь прибежали другие крестьяне, но Релла никого не подпускала к хлеву и быстро всех разогнала.

– Драма-то какая! Вот беда-то! – сказала Лина, увидев, как хозяин Бакхорвы, торпарь из Кроки, другие хуторяне, а также Бультен из Бу бегут сломя голову, а Релла гонится за ними по пятам.

Под конец папа Эмиля совсем потерял голову и заорал:

– Я отдал за это чучело коровы восемьдесят крон! С меня хватит! Где ружье? Ее надо пристрелить!

Выговорив эти слова, он дрогнул. Но какой прок от бешеной коровы? Это он и сам понимал, да и другие тоже. Хозяин Бакхорвы принес заряженное ружье и сунул в руки папе Эмиля:

– Лучше уж ты сам!

Но тут Эмиль как закричит:

– Стойте, погодите!

Я уже говорила, что Эмиль был сметливый мальчонка. Он подошел к отцу и попросил:

– Раз ты все равно хочешь убить Реллу, лучше отдай ее мне.

– А тебе-то на что бешеная корова? – спросил папа. – Охотиться на львов? – Но папа-то знал, что Эмиль умеет обращаться со скотиной, и потому сказал: – Сумеешь довести Реллу до Каттхульта, она будет на веки вечные твоей собственной, какой бы бешеной она ни была.

Тогда Эмиль пошел к крестьянину из Бастефаля, тому самому, что купил шесть коров, и спросил его:

– Сколько ты мне заплатишь, если я погоню твоих коров до самого Каттхульта?

Хутор Бастефаль был далеко, на другом конце прихода, и гнать туда перед собой шесть коров не очень-то весело, это хозяин Бастефаля хорошо знал. Поэтому он тотчас вытащил из кармана брюк двадцать пять эре.

– Ступай! – согласился он. – Вот тебе монета.

Угадай, что потом сделал Эмиль? Он шмыгнул мимо Реллы в хлев и отвязал коров, которые там стояли. Едва он выгнал их во двор, как Релла сразу перестала реветь и опустила глаза, словно ей стало стыдно. Но что было делать несчастной корове, когда ее выгоняли из родного хлева, где оставались другие ее товарки, с которыми она привыкла всегда быть вместе? Она разозлилась и обиделась, но догадался об этом лишь один Эмиль.

А теперь Релла послушно затрусила по дороге вместе с другими коровами, и все, кто был на аукционе, рассмеялись и решили:

– Нет, этот мальчонка из Каттхульта не так уж и прост!

И Альфред тоже смеялся.

– Эмиль Свенссон – скотовладелец, – сказал он. – Теперь у тебя есть конь, хромая курица и бешеная корова, чего бы тебе еще хотелось?

– Ладно, придет время, и у меня наверняка всего станет больше, – спокойно ответил Эмиль.

Мама Эмиля стояла у кухонного окна в Каттхульте, поджидая с аукциона мужа и сына. Когда она увидела на дороге величественный караван, глаза у нее полезли на лоб. Впереди – повозка с папой Эмиля и Альфредом, Линой, поросой свиньей и Лоттой-Хромоножкой, которая громко кудахтала, радуясь только что снесенному яйцу. За повозкой одна за другой семь коров и, наконец, гарцующий на Лукасе Эмиль, который деревянной лопатой поддерживал порядок, следя за тем, чтобы ни одна корова не отбилась от стада.

Мама Эмиля кинулась во двор, за ней выскочила маленькая Ида.

– Семь коров! – закричала мама папе Эмиля. – Кто из нас спятил – ты или я?

– Не мы, а корова, – буркнул папа.

Но ему еще долго пришлось бурчать, прежде чем мама поняла, в чем дело.

– Спасибо тебе, Эмиль! Но как ты все-таки мог узнать, что моя лопата на днях треснула надвое, когда я сажала хлебцы в печь?

Потом она ахнула, увидев нос Альфреда, ставший вдвое толще прежнего.

– Где это тебя угораздило? – спросила мама Эмиля.

– На аукционе в Бакхорве, – ответил Альфред. – А в следующую субботу надо ехать в Кнасхульт с такой вот дулей.

Лина, мрачная и раздосадованная, слезла с повозки. Теперь она не кривлялась и не гоготала.

– Что это у тебя такой кислый вид? – спросила мама Эмиля. – Что стряслось?

– Зуб болит, – отрезала Лина.

Торпарь из Кроки то и дело угощал ее леденцами, и от них у нее так разболелся коренной зуб с дуплом, что голова прямо-таки раскалывалась.

Но болит зуб или не болит, надо немедля отправляться на выпас доить хуторских коров, потому что время дойки уже миновало.

Время доить Реллу и других коров с аукциона тоже давно прошло, и они напоминали об этом громким мычанием.

– Я не виноват, что хозяина Бастефаля здесь нет и он не может подоить своих дохлых коров, – сказал Эмиль и уселся доить сам – сперва Реллу, а потом и остальных коров.

И он надоил тридцать литров молока, которое мама поставила в погреб, а потом сварила из этого молока сыр. К радости Эмиля, ему досталась громадная головка вкусного сыра, и он долго им лакомился.

А яйцо, которое Лотта-Хромоножка снесла по дороге домой, Эмиль сразу же сварил и положил на кухонный стол, за которым его папа, насупив брови, ждал ужина.

– Это от Лотты-Хромоножки, – сказал Эмиль.

Потом он налил папе стакан парного молока.

– А это от Реллы, – угощал он.

Папа молча ел и пил, пока мама Эмиля сажала в печь караваи хлеба. Лина положила горячую картофелину на больной зуб, и зуб заныл в семь раз сильнее прежнего – все было точь-в-точь как она и ждала.

– Эй, знаю я тебя, – сказала Лина зубу. – Коли ты глуп, то я и подавно могу быть глупой.

Альфред рассмеялся.

– Торпарь из Кроки сумел-таки подъехать к тебе с леденцами, – сказал он. – Вот теперь и иди за него замуж!

Лина фыркнула:

– Больно надо за этакого-то сморчка! Ему уже пятьдесят лет, а и не только двадцать пять. Потвоему, мне нужен муж в два раза старше меня?

– Ну и что! – сказал Эмиль. – Какая разница?

– Ишь какой, – ответила Лина. – Теперь еще куда ни шло, но поразмысли: когда мне пятьдесят стукнет, а ему сто – вот тогда будет мороки с ним, упаси меня Бог!

– По уму твоему, Лина, ты и счет ведешь, – сказала мама, затворяя печь заслонкой. – Ну что за чудесная лопата! – похвалила она.

Когда папа съел яйцо и выпил молоко, Эмиль сказал:

– Ну а теперь пойду-ка я в столярку!

Папа буркнул, что, мол, на этот раз Эмилю вовсе не обязательно там сидеть, раз все обошлось.