Волаглион. Мой господин. Том 1 (СИ) - Баунт Софи. Страница 29

— Все кончено! Мы друг другу — никто.

— Любишь меня, признай! Не будь упрямой! Я знаю, что ты устроила этот цирк, чтобы я пеной от ревности изошелся.

— Думаешь? — она усмехается и обвивает шею Рона.

Интересно, как называется тот момент, когда мир останавливается? Когда горло пересыхает, а глаза превращаются в телевизор, показывающий одну гнусную картинку — и то, с шумными помехами. Когда хочешь закричать: я сплю, так не бывает! Но протыкаешь свой мизинец до кости иголкой, жмуришься, моргаешь — и не просыпаешься! Чувствуешь вкус плесени на языке, что разрастается и пускает в мозг споры ненависти к этой вшивой реальности.

Инга и Рон сливаются в поцелуе…

На мгновение я столбенею, а когда Инга вновь смотрит на меня — осуждающе качаю головой, разворачиваюсь и захлопываю за собой дверь на улицу.

Искусство на краю смерти

Да как она смеет?!

Я бы не так оскорбился, если бы Инга моржа мне предпочла. Да кого угодно, но не это мурло!

По жилам разливается какая-то пламенная кровь, горечь которой я никогда еще не ощущал. Сердце саднит.

Стискивая зубы, я бреду до садовой беседки. Под ботинками хрустит тонкий слой снега. Мороз разыгрался. Надо было надеть куртку (я, идиот, надел лишь кофту), но возвращаться в дом — желания нет. Второй вопрос — где взять куртку? Иларий заказывает одежду в интернете. Только вот ключевой момент: покупает он свое барахло на деньги Сары. Мне, что же, просить у ведьмы на карманные расходы?

Пинаю запорошенного садового гнома.

Нет уж... Лучше окаменеть от холода и пусть найдут мой обмороженный труп. Хотя о чем это я? Меня не убить. Буду возрождаться снова и снова, снова и снова, просыпаться носом в пол посередине гостиной.

Сажусь на заиндевелую лавочку беседки, и память вспыхивает огнем. Перед глазами — миниатюра из сна.

Та... книга, которую я жажду получить каждую ночь, лежит в грезах прямо на столе. Я провожу по стылому металлу. Сдуваю чешуйки инея.

Никогда не верил, что сны предсказывают будущее, но если посмотреть с точки зрения психологии? Что мой мозг жаждет сообщить? Кто этот человек, убивающий меня во сне?

На столе ничего не стоит, кроме вздутой гниющей кружки.

Двадцать минут я сижу, слушая скрип автомобильных шин за забором и уставившись на пустое место, где во сне покоится книга.

Кровь вскипает. И хотя чувствую себя безумно усталым — огонь рвется лопнуть мышцы, набухшие от желания задушить Рона. Однако холод обволакивает тело, и я не могу пошевелиться, будто к ногам привязали свинцовые грузила, а кожу облили азотом — превратился в ледяную скульптуру, навеки забытую в саду.

Одинокое изваяние.

Я всегда ненавидел зиму. Когда нет возможности свободно гулять по улицам, на меня накатывает такая хандра, что хочется разбить голову об стену. И ведь никто никогда не догадывался, как мне плохо. Никто. Я сам не позволял об этом догадаться… узнать, какие страхи преследуют меня всю жизнь. И если уж прошлое смог держать в себе десятки лет, то и Рону с Ингой не позволю задеть меня. Особенно — им.

Я прикусываю губу и поворачиваюсь, чтобы осмотреть дом. Во сне он ухоженней. Надо бы отремонтировать фасад. А есть смысл? Ведьма и внутри не убирает. Но дом-то красивый! Изысканный. Настоящий мини-дворец в готическом стиле. Колонны, балконы, две башни, балюстрады и оконные проемы, украшенные наличниками, сандриками и замковыми камнями — придают ему надменность, этакую величественную гордость. А из-за огромного количества острых элементов, дом словно тянется к серому небу. Не дом — произведение искусства. Есть странное желание заняться этим местом, облагородить под себя, омолодить.

Все-таки мне здесь жить. Или существовать... Как правильно назвать?

Первые дни пребывания в доме у меня ехала крыша, и защитой разума стало отрицание. Я говорил себе, что я жив. Так продолжалось недели две. Потом смирился. Не до конца. Ровно настолько, чтобы не чокнуться, но продолжать искать выход.

Взгляд задерживается на окне Сары.

Она сидит на подоконнике и курит толстую сигару, выпуская дым в форточку.

Голая.

Точнее — в черном белье.

И чулках…

Декабрь на дворе, а Сара ходит обнаженной. Хотя я бы не отказался от такой красивой девушки в своем доме, встречающей пусть и не с ужином в переднике, но просто в переднике на голом теле...

Лучше без него.

У ведьмы шикарная грудь третьего размера и невыносимо тонкая талия по сравнению с бедрами. Как там, ученые говорят? Узкая талия на фоне широких бедер — признак плодовитости. Высокий уровень эстрогена. Что ж, наплодила Сара только проблем и срок за решеткой на десять пожизненных.

Я вцепляюсь зорким взглядом в детали образа. Рубиновые локоны небрежно свисают с одного плеча. Яркие губы приоткрыты: урывками обхватывают основание сигары. Идеально гладкая кожа впитывает небесный свет и словно маяк — манит приблизиться, коснуться.

Аномально чарующая женственность. Никогда не встречал таких девушек. Красивых — да. Но ведьма не красива, она совершенна!

Сара так сексуально курит, что я согреваюсь, глядя на нее, но потом она одаривает меня задумчивым взором и скрывается из виду.

Внизу живота — сладкие горячие волны. Я инстинктивно поднимаюсь, возвращаюсь в дом и смываю кровавые разводы на лице. Спустя десять минут стою у двери в комнату ведьмы.

Ингу с Роном, к счастью, не встречаю. Лишь Илария, который играет сам с собой в шахматы.

Дергаю ручку. Дверь поддается. Не стучу. Захожу без приглашения. Надеюсь улицезреть что-то возбуждающее, но сцена в спальне пронзает череп отрезвляющим копьем.

Сара не одна. По горячности своей я вспылил, и с языка мигом соскользнула хриплая претензия:

— Какого черта происходит?

Напротив ведьмы — юный темноволосый парень. На вид — старшеклассник. В смуглой руке мальчишка держит кисточку и скрупулезно выводит линии на холсте, то и дело отбрасывает с век длинную челку. Мне дико хочется взять ножницы и срезать бабский куст на его лице. Картина, над которой он корпеет, стоит на подставке в центре комнаты.

И откуда здесь мольберт? С собой притащил?

— Искусство, — отзывается Сара, поглаживая свое изящное бедро, окольцованное черной подвязкой.

Девушка лежит в море лепестков роз. Белые. Красные. Голубые. Одна стройная нога упирается в столб, поддерживающий малахитовый балдахин кровати. Напудренные блестками пряди растекаются по белой простыне.

Ох, и расфуфырилась! Дерзкий макияж. Эффектное нижнее белье.

Комната пропитана запахом лавандовых духов и жасминовыми благовониями.

Едва сдерживаюсь, чтобы не спросить: по чем будите, сударыня?

Мозг вовремя приказывает зубам закусить язык. И я молчу. Гнев Сары слишком токсичен: распространяется со скоростью штормового ветра, просачивается во все щели дома, под каждую дверь, в каждую пробоину души и портит всем настроение. Лучше не связываться.

Замечая мое недовольство, ведьма ухмыляется, поправляет чулок и тянется к подносу с клубникой. Черпает ягодой взбитые сливки. Откусывает. Медленно... Предельно медленно. Белые капли падают на грудь. Стирая это безобразие, Сара слизывает ванильные сливки с кончиков пальцев.

Подмигивает мне, змеюка...

Издеваться, значит, вздумала?

— Малой, тебе рисовать больше некого, кроме взрослых теток? — рявкаю и встаю прямо перед парнем. — Убирайся отсюда. Сейчас же!

— Это кого ты теткой назвал? — женский голос из-за спины.

Согласен, ведьма выглядит не намного старше парнишки. Но досадить ей не помешает. Вконец распоясалась!

Я беру холст и вручаю мальчишке, толкаю его к выходу, но тяжесть в груди вдруг сковывает движения. Поворачивая голову, понимаю: Сара держится за медальон.

— Твой жених? — мямлит дурачок с челкой.

— Упаси боже, — фыркает Сара и подкидывает дюжину лепестков роз. — Прочь, Рекс! Я заказала портрет. Ты портишь творческую ауру безвкусицей.