Записки убийцы - Джонс Лайза Рени. Страница 5

Перехожу к нашей первой жертве, белой женщине, тоже чуть старше тридцати. Тоже убитой пулей между глаз, а одежда ее отсутствовала, когда мы ее нашли. Но на теле у нее нет никаких татуировок, и ее карьера инвестиционного банкира уж точно не кричит о бандитизме. Может, культовое убийство? Да… Нет… Возвращаюсь к более обоснованному «может быть». Перейдя к следующему делу, теперь смотрю на жертву из Нью-Йорка, белого мужчину лет сорока, без каких-либо сведений о его карьере. Конечно же, тело было раздето догола, как и в наших местных случаях, а причина смерти – пуля между глаз. Кроме способа совершения убийств, у этих людей нет ничего общего, что, на мой взгляд, лишь подтверждает интуитивный вывод, что это не жертвы серийного убийцы. Они из списка на устранение. Я знаю это. Я просто чувствую это.

Рядом со мной появляется заказанный стакан, и я поднимаю взгляд, чтобы наткнуться им на стюардессу – Техас, как я решила теперь ее называть, – которая стоит рядом со мной и вещает о чем-то приторно-сладким голоском. Я и вправду терпеть не могу приторно-сладкое. Это напоминает мне про Хэмптон. Киваю, понятия не имея, с чем соглашаюсь, а затем одним махом опрокидываю свой стакан. И, слава всевышнему, в ответ она уходит.

Уверенная – возможно, вне всякой логики, – что всех этих жертв связывает татуировка, просматриваю фотографии убитого из Нью-Йорка, выискивая на них ту наколку, которую так и не нахожу. Либо нью-йоркские облажались и не задокументировали эту татуировку, либо по тому же раздолбайству не снабдили меня всеми снимками, либо же этой татуировки попросту не было. Из этого делаю вывод, что либо способ убийства совпадает совершенно случайно, либо никакое это не совпадение. Морщусь. «Просто замечательно…» Спасибо водке, мозг у меня теперь быстр, как молния. Мы с Техас, наверное, даже сможем теперь общаться на равных, что не очень-то радует.

Засунув документы обратно в папку, закрываю ее и запихиваю между сиденьями, откидываю голову на подголовник и опускаю ресницы, поскольку мне хочется сейчас оказаться на пробежке, а именно там мне лучше всего думается. «Стиль казни» вовсе не означает наемного убийцу, но все инстинкты и вся моя профессиональная подготовка говорят мне, что это так. Все это вполне может оказаться заказухой, и некоторые из жертв – или, может, только одна – просто случайно оказались членами той банды или группировки, которую представляет наколка. Мои мысли возвращаются к татуировке на теле этим утром, и тут я опять мгновенно оказываюсь на том пляже, вновь под тем мужчиной. Выбрасываю это мерзкое воспоминание из головы и делаю то, что, как я давно выяснила, спасает меня от самой себя: заставляю себя мысленно вернуться на свое первое действительно страшное место преступления, ужасы которого делают его куда более живым и ярким, чем любое воспоминание о месте преступления до него, – и вдруг отлетаю на два года в прошлое…

Машины «скорой помощи» и полиции говорят мне, что к месту преступления я вырулила точно. Паркуюсь у обочины сразу за стоянкой многоквартирного дома и надеваю через голову кожаную сумку, прежде чем открыть дверцу. Выхожу из своего серого «Форда Таурус» и закрываю машину. Это ново и просто, потому что новое и простое – это то, что я надеялась найти, когда приехала в Лос-Анджелес несколько недель назад. Я пересекаю парковку, направляясь к толпе, собравшейся у желтой ленты. Путаюсь в своих собственных ногах, раздраженная тем, что не такая уж я крутая и уверенная в себе, но реальность такова, что мой новый отдел вовсе не приветствует меня с распростертыми объятиями. Все это – «молодая, женского пола и чертовски хорошо разбирается в профилировании» – не особо действует на мужчин в моем отделе.

Пробравшись сквозь толпу, подхожу к ленте и патрульному в форме.

– ФБР, – говорю я, вытаскивая свой значок из-под черной спортивной куртки, которую ношу поверх черной футболки с котом Гарфилдом и на которой красуется мой любимый ответ идиотам: «Без разницы».

Этот седой пузатый мудак смотрит на меня еще раз.

– С каких это пор двенадцатилетним стажерам выдают значки?

Завожусь с пол-оборота.

– У меня две любимые мозоли, офицер  [4], и вам удалось наступить сразу на обе, – говорю я, подныривая под ленту, чтобы оказаться к нему лицом. – Это невежа с дыркой вместо рта и сотрудник полиции, который засовывает в упомянутую дыру слишком много пончиков, отчего не может дотянуться до своих пальцев на ногах, не говоря уже о том, чтобы достойно выполнять свою работу.

– Сука…

Кривлю губы.

– Черт, мне нравится это имя. Хорошего дня, офицер. – Двигаюсь дальше, подняв руку и пошевелив пальцами в знак прощания.

Меня приветствует мужчина в костюме, на груди у него висит значок детектива.

– Вы Лайла Лав, – утвердительно произносит он.

Я не спрашиваю, откуда он знает.

– Верно.

– Я бы сказал, добро пожаловать, но, боюсь, ничего доброго нас сегодня не ждет. – Мужчина указывает на открытую дверь квартиры. – Мы благодарны федералам за то, что они одолжили вас нам сегодня. Я – детектив Смит.

Он пожимает мне руку.

– Буду рада помочь, – говорю я.

Мой собеседник морщится.

– Сомневаюсь, что вы скажете такое после того, как увидите место преступления.

Смит указывает на соседнюю квартиру рядом с нами.

– Переоденьтесь вон там. Вам надо быть в защитной одежде.

Это впервые.

– Защитной? Почему?

– Поймете, как только окажетесь там.

Он поворачивается и уходит.

Корчу гримаску и вхожу в квартиру, где меня встречает рыжеволосый парень в джинсах и футболке, который оглядывает меня с ног до головы.

– А ты еще кто такая?

– Лайла Лав, – говорю я. – Мне нужно одеться.

– Лайла Лав  [5]… – повторяет он. – И кому же хотелось, чтобы ты стала стриптизершей, когда вырастешь?

– Эта шутка примерно столь же оригинальна, как про того мальчишку-подростка, который думал, будто зеленый «Эм-энд-эмс» сексуально его возбуждает.

– Заводишься от «Эм-энд-эмс»?

Отлично. Он не знает этой распространенной подростковой шутки. А я терпеть не могу, когда никто, кроме меня, не понимает моих шуток.

– Нет. Они делают тебя счастливым. И толстым, если слишком часто их есть. Точно так же, как плохие шутки делают тебя глупым.

Его необычайно кустистые брови сердито сходятся на лбу.

– Понятия не имею, о чем ты, блин, толкуешь… – Парень тянется к вешалке прямо за собой, хватает защитный костюм и сует его мне. – Надевай. И не переживай. Свою одежду можешь не снимать. – Он приподнимает бровь. – Если только сама этого не хочешь.

Одариваю его невозмутимым взглядом.

– Ты такой забавный, – говорю я намеренно ровным тоном.

– И такой возбужденный, милая, – отзывается он, бросая мне под ноги резиновые сапоги. – Держи – они реально меня заводят.

Практически уверенная, что теряю клетки мозга всякий раз, когда участвую в подобном разговоре, и отчаянно пытаясь спасти те, что у меня еще остались, я поворачиваюсь к нему спиной и натягиваю белый комбинезон. Закрывшись до плеч, застегиваю молнию и оставляю капюшон и маску болтаться за спиной. Затем надеваю пару больших резиновых сапог поверх своих черных «конверсов», цвет которых маскирует грязь от многочисленных посещений мест преступлений на природе, а бренд – мою обычную склонность к «Луи Виттон» во всех формах, включая кроссовки. Закрыв и ноги, игнорирую рыжеволосого придурка и выхожу из квартиры, немедленно направившись к толпе.

Детектив Смит приветствует меня приказом:

– Капюшон – на голову, маску на лицо. И удачи.