Лахезис - Дубов Юлий Анатольевич. Страница 56

— Фролыч…

Он что-то почувствовал в моем голосе, потому что выматерился, но данные покупателя все же продиктовал.

— Фирма какая-то купила помойная. «Орленок», кажется. Ну да, «Орленок». Чего-то там закрытого типа или с ограниченной ответственностью. Все?

— Телефон скажи.

— Чей? Фирмы? Да я понятия не имею, какой у них там телефон — не я же с ними дело имел, а агент, я только доверенность оформил и бабки получил.

— Да не фирмы, а квартиры. Ты же звонил насчет папки договариваться…

— Тот же самый телефон, который и был. Агент переоформил. Все, я вешаю трубку. Давай, до завтра.

Я подлил себе еще джину и дрожащей рукой набрал номер. Ответили сразу же, будто дожидались моего звонка.

— Нормально добрались, Константин Борисович? — прозвучало в трубке. — Все ли хорошо? Изучили папочку и хотите поделиться впечатлениями?

— Кто вы?

— Не понял вопрос, — удивился мой собеседник. — Я — тот человек, которому вы звоните. Мы с вами час назад расстались только. У вас что — снова выпадение памяти? Надо следить за собой, Константин Борисович. Непременно полноценный сон, здоровое питание и не злоупотреблять спиртным. Прогулки перед сном крайне желательны. Часика два, не меньше. Вам надо себя беречь для великих дел, Константин Борисович.

Я начал злиться.

— Перестаньте паясничать. Вы прекрасно понимаете, о чем я спрашиваю. Кто вы?

— Как бы вам объяснить, чтобы попонятнее? — притворно озадачился человек на том конце провода. — Даже затрудняюсь немного. У вас, Константин Борисович, как обстоят дела с религией? С православием, я имею в виду.

— Никак.

— Печально. Ну да это ничего — через некоторое время этот досадный недостаток исправится, причем не только у вас.

— В каком смысле исправится?

— В самом прямом: грядет, Константин Борисович, второе великое Крещение Руси, не завтра, а через сколько-то лет, и наступит оно, как и тысячелетие тому назад, по пришествии очередного равноапостольного князя Владимира. Атеизм станет чем-то совсем уж непристойным, так что я вам настоятельно советую начать заглядывать в Священное Писание, дабы это грандиозное событие не застало вас неподготовленным. Обещайте, Константин Борисович, что прямо с завтрашнего дня и займетесь. Сегодня не надо, потому что, судя по вашему голосу, вы уже нарушили и продолжаете нарушать спортивный режим.

— Издеваетесь?

— Никак нет. Я честно пытаюсь ответить на ваш неожиданный вопрос насчет того, кто я. Мне ведь ответить нетрудно, а вот вам, в вашем теперешнем непросвещенном состоянии, поверить мне будет весьма и весьма затруднительно. Но если вы совету моему последуете, то поймете со временем, что ничего необычного в моих словах нет. Чтобы не усложнять, скажу так: я знаю про вас совершенно все — все ваши мысли и поступки, я слежу за вами денно и нощно, я сопровождаю вас по жизни, болею за вас всей душой, радуюсь вашим победам, даже самым незначительным, и помогаю пережить поражения. Короче говоря, хотя это и не совсем точно: я ваш ангел-хранитель.

— Вы сумасшедший?

— Ну зачем же вы так, Константин Борисович! Обидно даже. Вы ведь сами чувствуете, что здесь есть нечто необычное, иначе не стали бы утруждать себя телефонным звонком, а приступили бы к ознакомлению с содержимым синей папки. Ну так пораскиньте мозгами. У вас ведь всего две реальные, так сказать, возможности. Вы можете принять мою версию, а можете считать меня представителем внеземной цивилизации, своего рода пришельцем из космоса. Вам в пришельцев поверить легче, чем в ангела-хранителя?

— Бред какой-то!

— А вот этого не надо! Насчет бреда и галлюцинаций вы лучше оставьте. Вы как себе представляете дискуссию с собственной галлюцинацией? Это вы, Константин Борисович, Достоевского начитались. «Братья Карамазовы», припоминаете?

— Нам надо встретиться, — зачем-то сказал я.

— Надо, — с готовностью согласился собеседник. — И мы непременно встретимся. Но немедленно, сейчас, Константин Борисович, меня ждут совершенно неотложные дела. Ваш звонок меня застал непосредственно на выходе. Да и вам есть чем заняться — синяя папка, если я не ошибаюсь, лежит на столе прямо перед вами. Там много мусора, но есть и кое-что для вас интересное. Все, Константин Борисович. Удачи! До встречи! Всего наилучшего!

В трубке раздались короткие гудки, и больше по этому номеру никто не отвечал.

На следующий день я снова поехал на Нагорную, прямо с утра. Со двора видно было, что окна плотно занавешены, в самой квартире никого не было, хотя мне и показалось, когда я приложил ухо к двери, что там кто-то очень осторожно передвигается. Но тут заскрипел замок в квартире напротив, и пришлось быстро уйти.

Наверное, померещилось.

Таинственного Эдуарда Эдуардовича, представившегося моим ангелом-хранителем, я больше не видел и не говорил с ним — ни через день, ни через месяц, ни даже спустя много лет, вплоть до того самого дня, когда он явился меня искушать.

Но вернемся обратно, в вечер этого нашего разговора. Я сидел за столом и тупо смотрел на синюю папку. Единственное, что я понимал тогда, — это что я очень близко соприкоснулся с загадкой нашей с Фролычем странной биографии, практически вплотную подошел к ответу на вопрос, кто мы такие и зачем, но приближение это ничего не разрешило и лишь напустило туману.

Сразу хочу пояснить, что я всегда избегал лезть в чужие дела и уж тем более копаться в чужих письмах и документах. И если бы не этот разговор, то в синюю папку, кто бы мне и что ни советовал, я бы не заглянул ни при каких обстоятельствах. Но тут я решил, что именно в ней скрывается разгадка, и удержаться не смог.

К моему разочарованию, ничего подобного в папке не было. Два конверта с фотографиями, пачка старых писем, перетянутая аптечной резинкой, толстый конверт с протоколами каких-то комсомольских мероприятий, две потрепанные сберкнижки с фиолетовыми штампами «счет закрыт» и еще куча всяких бумаг россыпью.

Среди бумаг россыпью мне сразу бросился в глаза документ с грифом «Совершенно секретно» — это и были знаменитые списки, выкраденные Мироном с Лубянки. Около некоторых фамилий стояли пометки — крестики, галочки или вопросительные знаки. Что это означало, я разобраться не смог, потому что совмещение того или иного значка с политической позицией обладателя соответствующей фамилии мне ни о чем не говорило. Я обратил внимание только на то, что в списках была фамилия Фролыча, где-то на третьей странице, и через нее была проведена жирная черная черта, а моя фамилия была на первой странице, и около нее стояла галочка. Но понять, что это значит, без толмача было невозможно.

Совершенно не удивило меня и наличие в папке десятка замысловато изрезанных новогодних открыток — раз уж тогда, много лет назад, Фролыч пристроил ко мне Белова-Вайсмана, так наверняка знал, чем тот промышляет, поэтому и сеем не прочь был попользоваться и всяких нужных людей развлечь зарубежной кинопродукцией, не зря ведь этот уже уволенный мною Белов его поджидал в райкомовском коридоре, пока Николай Федорович разделывался с Мироном.

На фотографиях были преимущественно девицы разной степени одетости. Они позировали в интерьерах, среди которых я тут же опознал дачу Фролыча и квартиру на Нагорной, была там еще какая-то хата, наверное, та самая, которую Фролыч снимал втайне от Людки, некоторые картинки были сделаны в режиме автоспуска, потому что на них присутствовали Фролыч и очередная девка в ситуации, исключающей присутствие третьих лиц. Интересно, где он их печатал. Довольно много было групповых снимков с разных официальных партийных мероприятий. И еще фотографии — Фролыч и Николай Федорович стоят рядом и улыбаются, Фролыч и член Политбюро Гришин, тоже стоят рядом и улыбаются, Фролыч, член Политбюро Яковлев и какой-то военный, в котором я с удивлением узнал генерала Макашова, стоят рядом и не улыбаются.

Нашел одну фотку с собой — кто-то успел меня заснять на свадьбе Фролыча и Людки, судя по всему, я как раз начал произносить тот самый злосчастный тост, после которого сразу же и свалился. Красавцем я, как вы понимаете, никогда не и был, не зря прозвали Квазимодо, но на этой фотографии было вообще нечто. Босху и во сне кошмарном привидеться бы не смогло.