Черный дембель. Часть 5 (СИ) - Федин Андрей. Страница 21

Рано утром двадцать восьмого января мы покинули гостиничный комплекс «Россия» (у Лены и Наташи при этом в глазах блестели слёзы). В двух машинах такси (куда с трудом затолкали свои сумки и чемоданы) мы отправились на Павелецкий вокзал. Там, стоя на перроне рядом с нашим вагоном, пустила слезу и Настя Бурцева.

Ещё вчера вечером Котова и Бурцева договорились, что летом Настя приедет в Новосоветск. Кирилл и Артурчик даже прикинули, что из нашего города мы все вместе могли бы «махнуть» на море. А следующую поездку в Москву девчонки запланировали на август — я им вслух не возразил (но и не поддержал это предложение).

В купе поезда мы столпились около окна. Разглядывали одиноко стоявшую на перроне Настю. Гримасничали, махали Бурцевой руками (переговаривались с ней жестами). Девчонки размазывали по щекам слёзы, Кирилл и Артурчик тоскливо вздыхали. Поезд вздрогнул и тронулся с места — плачущая Бурцева уплыла в сторону.

По пути в Новосоветск воспоминания о столице и о наших приключениях в Москве постепенно сменились разговорами о делах насущных: о скором начале учёбы, о планах на грядущие праздники (двадцать третье февраля и восьмое марта). Прохоров заявил, что явится в общежитие только тридцать первого января вечером — до этого времени он поживёт «у отца». Торопова и Кирилл решили, что вернутся в общагу уже завтра к вечеру. Мы с Леной переглянулись, промолчали.

Шумного веселья на этот раз в купе не было, словно у нас за неделю жизни в столице накопилась усталость от веселья. Кир и Наташа увлечённо обсуждали список купленных в Москве книг, Прохоров рассматривал обложки пластинок. Мы с Леной подолгу стояли в коридоре плечо к плечу, рассматривали проплывавшие за окном ландшафты. Котова мне шёпотом призналась, что ей понравилось в Москве. Я заверил её, что мы очень скоро туда вернёмся.

Новосоветск встретил нас холодным ветром и мокрым снегом, который уже на перроне отхлестал меня по лицу (будто приводил в чувство после суток почти полного бездействия). Артура Прохорова на вокзале встретил Дмитрий (водитель директора швейной фабрики). Он же на служебной машине отвёз домой и девчонок. Мы с Кириллом отправились на трамвайную остановку. Но уже вечером я заехал за Котовой на мотоцикле — мы поехали в нашу съёмную квартиру.

Оконные стёкла слегка вздрагивали и потрескивали под напором бушевавшего за окном ветра. Большие мокрые снежинки то и дело врезались в кухонное окно (снаружи). Они на секунду-две прилипали к стеклу. Затем медленно соскальзывали к подоконнику, оставляли после себя мокрые полосы. Витавший в воздухе кухни запах кофе заглушал все прочие ароматы.

Лена мазнула взглядом по стоявшим на подоконнике растениям (хотя мы ещё вечером убедились, что Маргарита Лаврентьевна в наше отсутствие поливала цветы). Поставила на стол чашки, откуда валил пар. Уселась рядом со мной, прижала под столом колено к моей ноге. Посмотрела на папку, что лежала около меня на столешнице. Поправила на своей груди рубашку.

Часы на кухонной стене монотонным тиканьем отсчитывали секунды. Я вынул из папки скрепленные большой канцелярской скрепкой серые листы (исписанные моим размашистым почерком) и положил их рядом Котовой. Лена тут же накрыла полученные от меня «документы» ладонью (будто испугалась, что их унесёт сквозняком), взглянула мне в лицо.

— Это тот самый сон? — спросила она. — О гибели детей?

Котова пристально смотрела в мои глаза, не моргала.

— Как я и обещал.

Лена водила взглядом по странице.

А я снова вспомнил, что рассказывал Мирный.

— … Веришь ли, Чёрный, тогда я думал, что нам с братом крупно повезло. Во время той игры мы сидели на козырных местах: на первом ярусе, во втором ряду. Всю игру канадцы оборачивались, разбрасывали жвачку и наклейки. Мы всё это хватали, рассовывали по карманам. Чувствовали себя настоящими счастливчиками и богачами. Я помню, как Никита улыбался. Вот так же, как на этой фотографии. Мы радовались из-за этой дурацкой жвачки. Веришь ли? Я её с тех пор в руки не беру…

— … Не всё тогда до нас долетало. Многое падало на пол. Но там были менты и солдатики — они не позволяли нам ничего подбирать. Чуть выше, в девятом ряду тоже сидели иностранцы. К ним нас не пускали. Мы с братом видели, как канадцы бросали жвачку на балкон. Но туда она почти не долетала, падала вниз. Наши ещё проигрывали два три, когда народ уже двинулся к выходу, рядом с которым стояли канадские автобусы. Все говорили, что канадцы и там будут жвачку швырять…

— … Наши хоккеисты отыграли шайбу. Матч закончился ничьёй. Как только раздалась сирена, все пацаны с нашего и с соседних рядов ломанулись к тому балкону. Мы с братом тоже туда пошли. У нас были с собой значки — думали, что поменяемся с канадцами. Мы вместе с толпой побежали по лестнице. В сторону первого выхода. Когда погас свет. Никита был рядом со мной. Я точно это помню. И помню, как впереди кто-то закричал: «Остановитесь!» Наверное, тогда всё и началось…

— … Помню, как рядом со мной кто-то упал. Образовалась свалка. Я оглядывался по сторонам, искал Никиту. Меня толкали со всех сторон, буквально несли в сторону первого выхода. Сзади парни кричали: «Давай, иди!» Они не знали, что ворота закрыты. Получился живой пресс. Никто не понимал, что происходило. Хаос, темнота, крики пацанов и чьи-то стоны. Я тоже кричал: ругался, звал брата. Меня толкнули в спину, повалили на пол. Там уже кто-то лежал, подо мной. Мне наступили на живот…

— … Махал кулаками. Кровища текла по лицу. Мне кажется, я слышал голос Никиты. Он прозвучал там, около накопительной площадки. Нас толкали вперёд. Я почти не дышал. Слышал, как справа от меня хрипел какой-то пацан — я не видел его лицо. Слышал, как стонала девчонка. Где именно она была, я не понял: то ли впереди, то ли внизу. Я её не искал: я высматривал в этом аду своего брата. Не помню, сколько всё это длилось. Наверное, с полчаса. Может больше. Может и меньше…

— … Открыли ворота. Мы дружно двинулись вперёд. Темно. Мне кажется, я на кого-то наступал. Всё это было словно во сне. Мне и сейчас это иногда снится. Стало вдруг больше воздуха. Я вдохнул полной грудью и будто опьянел от счастья и восторга. Смотрел на лица вокруг. Видел пацанов из нашей школы. Они меня встретили около выхода. Сказали, что у меня разбито лицо. Я даже не понял, когда мне сломали нос. Болели рёбра. Они и сейчас временами болят после того случая…

— … Выносили людей. Кто-то сломал руку или ногу. Кому-то пробили голову. Складывали на снег и мёртвых. Я видел парня из своего двора — ему выдавили глаз. Но я тогда к нему не подошёл. Потому что искал Никиту. Подумал, что он пошёл к автобусу канадцев. Или рванул домой: вдруг, он решил, что я уже там. А потом я увидел брата на снегу. Мёртвого. У него была кровь на губах и на подбородке. Ему продавили грудную клетку. Я склонился над Никитой. Взял его за руку…

— … А потом кто-то громко сказал: «Мы его забираем!»…

Котова оторвала взгляд от документа, всхлипнула, вытерла платком слёзы.

Посмотрела на меня.

— Серёжа, как такое может быть? — спросила Лена. — Как такое может быть у нас, в СССР?

Глава 11

По стеклу за моей спиной всё ещё стучал мелкими льдинками бушевавший на улице ветер. Стрелки висевших на кухонной стене часов показывали начало второго ночи. Я сварил новую порцию кофе, пока Лена читала «документ» (проделал это аккуратно, без шума). В кухне нашей съёмной квартиры кофейный запах вновь затмил все прочие (даже аромат духов Котовой). Из украшенных красными маками чайных чашек поднимался пар, похожий на дымок двух крохотных пожаров. Моя чашка наполовину опустела. Но Лена к своей чашке пока ни разу не прикоснулась. Словно не замечала её. Она носовым платком стирала со своего лица слёзы, шмыгала носом. Я заметил пару мокрых пятен от её слёз и на серой странице «документа».