Третий шанс (СИ) - Рябинина Татьяна. Страница 46

- Мамуль, что с тобой такое? – нахмурилась Глашка, когда я в очередной раз ответила невпопад. – Ты с утра какая-то странная.

- Дочке одного моего знакомого сегодня делают пересадку сердца, - я решила ничего не придумывать. – Прямо сейчас. И я очень переживаю.

- Сердца?! – она крепче прижала к себе щенка. – Как страшно! А как ее зовут?

- Полина.

- Она маленькая?

- Шестнадцать лет.

- Почти большая. Мам, а давай мы ей очень-очень сильно пожелаем, чтобы все получилось. Чтобы она поправилась. Если очень сильно чего-то захотеть, все получится. Папа так говорит.

Некоторые вещи уж лучше бы не получались, усмехнулась я про себя невесело. Хотя… если бы не захотел Лешка сильно-сильно, чтобы я стала его женой, и не было бы сейчас вот этого чуда. Может, и правда?

- Конечно, Глань. Все правильно папа говорит. Очень сильно пожелаем. Знаешь что? Ты иди сейчас с Марком домой, ему нельзя так долго на холоде. А я пройдусь еще.

Мы свернули к арке, под которой пряталась наша парадная. Глашка пошла домой, а я – по Коннице к Суворовскому и на Кирочную. Там в пяти минутах ходьбы притаилась крохотная голубая церковь. Я верила в бога, но религиозной никогда не была, хотя белгородская бабушка и пыталась водить меня на службы. В эту маленькую церквушку приходила редко, только если было очень надо, и всегда днем. Вот и сейчас там было тихо и пустынно, лишь бабушка в синем халате чистила подсвечник.

Купив свечку, я подошла к иконе Богородицы с младенцем, зажгла, поставила. Никаких «правильных» молитв не знала, поэтому просто твердила про себя:

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть все будет хорошо!»

Как странно, ребенок, который когда-то встал между нами, девочка, которую я даже никогда не видела, вдруг стала для меня настолько важной. Теперь она была уже не между, а рядом с нами, тем фокусом, на котором сходились наши с Димкой мысли. И мне нужно было, чтобы она жила. Не для чего-то. Просто – чтобы жила. Потому что он ее любит.

Я шла домой, когда телефон зажужжал в кармане.

Пожалуйста, пожалуйста, повторяла я, вытаскивая его дрожащими пальцами.

- Юль, все в порядке, - теперь Димкин голос был хоть и смертельно усталым, но счастливым. – Врач сказал, что отлично прошло. Спасибо тебе! Наверно, ты мне приносишь удачу.

- Хорошо, - я почувствовала, как дрожат колени, и голос тоже дрожит. – Очень хорошо…

Глава 30

Дима

февраль 2022 года, Цюрих

- Мы вне политики, мсье Морозов, однако…

- Понял, - кивнул я. – Нам лучше уехать.

- Вы неправильно поняли, - главврач реабилитационного центра посмотрел на меня удивленно. – Я хотел сказать, только вам решать, останетесь вы до окончания полного курса реабилитации или нет. Ситуация в мире напряженная, никто не знает, что будет завтра. И все же я бы рекомендовал задержаться хотя бы до середины марта. Мы очень довольны тем, как все идет у Полин, но ей нужно будет сдать контрольные анализы и тесты. И окрепнуть, чтобы легче перенести перелет. Да и ковид опять пошел в рост.

- Благодарю вас, мсье Жонар, тогда мы останемся.

- И вот что. Если от кого-то услышите… или Полин услышит высказывания… вы понимаете, какие… сразу же сообщайте мне. У нас четверо пациентов из России. Я объявил персоналу, что все, без исключения, политические воззрения должны быть оставлены за воротами. Могу я задать вам личный вопрос? Мать Полин – она ни разу не появлялась…

- Она отбывает наказание в тюрьме, - перебил я, дав понять, что не намерен развивать эту тему.

- Прошу прощения, - он снял очки и принялся старательно протирать стекла.

- Ну что? – с нетерпением спросила Полина, когда я вошел в ее комнату.

- Ничего, - я пожал плечами. – Остаемся еще на три недели, до конца курса. Если вдруг услышишь какие-нибудь гадости насчет того, что ты русская, сразу иди к Жонару. Но вообще не должно быть.

- Хорошо, пап. Страшно все…

- Да, - кивнул я. – Страшно. И ничего не поделаешь. То, чего не можешь изменить, остается только принимать.

- А про маму ничего нового? – спросила Полина, когда я уже шел к двери.

- Нет. Бабушка не звонила. По времени, ее должны были на днях отправить. В колонию.

- Пап, это плохо, что мне ее совсем не жаль? Жалко только, что она стала… такой. Но больше того мужчину. И женщину. Которые погибли.

Я не ответил. Вернулся, поцеловал ее и вышел.

Мне абсолютно было не жаль ни Ларису, ни Сорочинского. Только ту девушку, которой не повезло оказаться в неудачном месте в неудачное время. А насчет брезгливого сожаления, что все сложилось так, а не иначе… Я настолько наелся им за последние годы, что больше не мог проглотить ни ложки.

В новогоднюю ночь они ехали из какого-то клуба, Лариса была за рулем. Как выяснилось потом, пьяная и под наркотой. На мосту пошла на обгон и столкнулась в лоб со встречной машиной. Сама из-за правого руля отделалась переломом руки и сотрясением мозга, Сорочинский и другой водитель погибли сразу. Для полного комплекта Лариса с места происшествия сбежала. Задержали ее только утром, но алкоголя и наркотиков в крови оставалось предостаточно.

Полина тогда еще была в клинике после операции. Я узнал обо всем от своего отца: родители Ларисы на пару бились в истерике. Отец лететь в Россию не рискнул, теть Рита отправилась одна. Ни деньги, ни связи не помогли. У погибшей девушки оказалась очень влиятельная родня, которая отвергла мировое соглашение и нашла самого зубастого адвоката по автоуголовке. Вот тут в ход пошло все, в том числе и та информация, что была у меня: копии протоколов о пьяном вождении, договор на лечение в клинике, показания свидетелей. Олег с моего разрешения предоставил суду все эти материалы.

Грубое нарушение ПДД, неоднократное вождение в состоянии алкогольного и наркотического опьянения, двое погибших, оставление места происшествия – все это тянуло на реальный максимум – пятнадцать лет. Отмазка в виде ребенка-инвалида не прокатила, потому что из-за кассации решение суда по опеке притормозилось. В итоге Лариса получила двенадцать лет колонии, причем настоящей, не поселения. Вопрос об опеке над ребенком снялся сам собой, а вместе с ним и проблемы бизнеса.

Свои акции Лариса подарила Полине, уже находясь под следствием. Когда я спросил отца, с чего вдруг ее так расщедрило, тот только усмехнулся. Уточнять детали не стал, и я счел за лучшее не расспрашивать. Что касается Сорочинского, у него не было наследников ни по закону, ни по завещанию, поэтому все его имущество как выморочное через полгода переходило в собственность государства. Это, конечно, создавало нам проблему, но решить ее сейчас все равно не представлялось возможным.

Полине я рассказал только в конце января, когда мы уже вернулись в Сьон. Операция и послеоперационный период прошли без осложнений, сердце молодого мужчины, погибшего в результате несчастного случая, приживалось хорошо, чувствовала себя Полина на удивление неплохо.

- Сейчас для нее больше опасны инфекции и несоблюдение режима, - отмел мои страхи Жонар. – Эмоции, даже негативные, не повредят. Хотя, конечно, постарайтесь смягчить.

Я постарался, но скрывать ничего не стал – ни алкоголь, ни наркотики, ни бегство с места аварии.

- Ее посадят? – спросила Полина, кусая губы.

- Думаю, да.

- Плохо… Но она хотя бы жива. А те люди – нет.

Больше она не сказала ничего. И вообще избегала этой темы, даже узнав приговор. Только вот сегодня…

- Какая она у тебя все-таки… - покачала головой Юля вечером в скайпе. - Необыкновенная. Удивительная.

С того самого дня в декабре мы разговаривали почти каждый день, а если нет, то переписывались в воцапе. Без нее я… да нет, справился бы, конечно, но ее поддержка была для меня очень важна. Неоценимо, бесценно важна.

Мы не говорили о будущем, вообще не говорили о нас. Как будто начали все с нуля, с чистого листа. Я даже о том, замужем ли она, спросил только через неделю. Но когда оказалось, что в разводе, был очень рад. Мы просто узнавали друг друга. Даже не снова – потому что раньше толком ничего и не знали. У нас не было времени узнать.