Третий шанс (СИ) - Рябинина Татьяна. Страница 48

Я не говорил этого никому и никогда. Наверно, даже себе до конца не признавался. Но сейчас, в ретроспективе, все стало предельно прозрачным.

- Боюсь, без меня так и было бы. Мама тогда только и делала, что плакала. Приходилось пинать ее, чтобы взяла себя в руки. Я бегал и искал каких-то самых лучших врачей, какие-то лекарства на другом конце света, выбивал всякие обследования и процедуры. Справедливости ради, она помогала. В первую очередь тем, что я понимал: не мне одному страшно до жути. Парадокс, но это работало. Поля, - я взял ее за руку, - меньше всего я хотел бы, чтобы ты чувствовала себя виноватой или обязанной. Поверь, я ни о чем не жалею. Даже если от чего-то и отказался в жизни, оно того стоило. Иногда приходится расставлять приоритеты.

- Папуль… - она порывисто обняла меня. – Обязанным чувствует себя тот, кто не умеет быть благодарным. А я всегда буду тебе благодарна. За все, за все!

Девочка моя… такая мужественная и такая не по годам умная…

Я с трудом проглотил ком в горле, пытаясь справиться с навернувшимися слезами.

- Скажи, пап, ты теперь на ней женишься? На Юле?

Я невольно улыбнулся, вспомнив, как она спрашивала то же самое об Элке.

- Не знаю, Поль. Пока ничего не знаю. Мы столько лет не виделись. И хотя два десятка лет знакомы, толком ничего друг о друге не знаем. Как будто только сейчас знакомимся по-настоящему. Может быть, встретимся и поймем, что ничего не выйдет. И такое может быть. Но… это еще один шанс, теперь точно последний.

- А ты нас познакомишь?

- Конечно.

- Пап, только, пожалуйста, пообещай мне…

- Солнце, если она тебе не понравится…

- Нет, - перебила Полина, с досадой помотав головой. – Пообещай, что ты не станешь снова от нее отказываться из-за меня. Даже если она мне и не понравится. В конце концов, через год я уже буду жить отдельно.

- Если все будет хорошо, - возразил я.

- Все будет хорошо! Ты же сам говорил, в это надо верить. А я верю! Врачи в клинике сказали, что я смогу жить нормальной жизнью. Учиться, работать, замуж выйти. Только надо соблюдать режим и все рекомендации.

Ох, если б все зависело от соблюдения режима… Но она была права – надо верить. Без этого точно никакой режим и таблетки не помогут.

- Ладно, ладно, договорились. Обещаю. Ты знаешь, Юля очень переживала, когда тебе делали операцию. И сейчас все время спрашивает, как у тебя дела.

- Правда? А у тебя есть ее фотография?

Я нашел в телефоне снимок, который Юля прислала на днях. На нем она была с дочкой и с щенком-бульдогом.

- Какие милые! – расцвела улыбкой Полина. – И щеночек!

И вот сейчас мы ждали Юлю с Глашей на ужин. Несмотря на Юлькины возражения, я послал за ними Володю. Полина в сотый раз поправляла на столе вилки и салфетки, проверяла, не остыло ли в духовке то, что наготовила Катя. Я бродил по квартире взад-вперед, как тигр по клетке.

Хотя домработница все эти месяцы регулярно заходила проветрить и проверить, все ли в порядке, а перед нашим приездом сделала генеральную уборку, квартира все равно казалось какой-то… нежилой. Мы могли, конечно, поехать в Щегловку, Лариса не успела выставить дом на продажу, но вряд ли там было лучше. Да и не хотелось мне возвращаться туда, где мы жили с ней.

- Пап, да не волнуйся ты так!

- Кто бы говорил, - проворчал я, глядя, как она в сотый раз поправляет перед зеркалом то волосы, то воротник блузки.

Наконец запищал домофон, и мы столкнулись у него, одновременно бросившись нажать кнопку.

Сначала было немного напряженно, как всегда при знакомстве. По Юлиным взглядам, которые она бросала по сторонам, я понял: вспоминает те две недели. В квартире мало что поменялось с тех пор, правда, часть мебели жильцы основательно ушатали, пришлось заменить. Наверно, я на ее месте тоже чувствовал бы себя… не слишком свободно.

Разговор за столом шел как-то угловато, пока девчонки не начали трещать о кошках и собаках.

- Коша не обижает щенка? – спросила Полина.

- Нет, что ты, - махнула рукой Глаша. – Мисюсь старенькая уже совсем. Они с Марком особо не дружат, но и не ссорятся. Я тебе сейчас покажу.

Они перебрались на диван и уткнулись в телефон, рассматривая фотографии, потом Полина принесла свой, начала показывать какие-то швейцарские снимки. Юля посмотрела на меня – и в этот момент… да, что-то произошло. Я вряд ли смог бы объяснить, что именно, но как будто кто-то дал флажком отмашку на старт: «Поехали!»

- Ой, а это кто? Какой симпотный!

- Это Ксавье, - улыбнулась Полина, светло и грустно.

Юля

Весь день меня потряхивало, хотя я была слишком занята, чтобы зависать на своих страхах всерьез. Даже не на страхах, а на волнении – как все получится. Я прекрасно отдавала себе отчет, что от сегодняшнего вечера зависит очень многое. Мы-то с Глашкой Полину заочно уже приняли, а вот как она отнесется к нам? Если будет против, вряд ли у нас с Димкой что-то получится.

Но даже если и нет… сможем ли мы по-настоящему начать все заново?

Так, Юля, не попробуешь – не узнаешь.

И все же вечером меня паникнуло еще раз, причем основательно. Той самой тупой паникой, которая не слушает никаких доводов разума.

Дима позвонил ближе к вечеру и спросил, куда за нами прислать машину. Мой слабый протест был задавлен в зародыше. Не для того, сказал он, тащили через две границы раритетное Химбертша, чтобы потом кто-то ехал домой на такси. Да и с парковкой в окрестностях напряженка.

- Ох, ничего себе! – восхищенно выдохнула Глашка, оглядывая кожаные внутренности черного Порше. И спросила шепотом, покосившись на водителя: - Мам, он что, олигарх?

- Ну… не совсем, - усмехнулась я. – Но вообще человек небедный, да.

Мы о чем-то болтали, и я как-то особо не смотрела, где едем. Но когда Полюстровский, сделав плавную дугу, перетек в Первый Муринский, вот тут-то мне стало, мягко говоря, не по себе. Почему-то и в голову не пришло, что Димка может жить в той же самой квартире. Слишком простенько для его статуса.

Да, тот самый перекресток. Детская филармония, новый дом на месте кондитерской фабрики. Парадная рядом с аркой.

Выбираясь из машины, я чуть не забыла торт. Колени ватно подрагивали, сердце отбивало дробь. Отчетливо вспомнилось, как последним утром мы садились в синюю Ауди – именно здесь, на этом месте.

Лифт. Третий этаж. Дверь.

Димка стоял на пороге, в джинсах и черной рубашке. Из-за его плеча выглядывала светловолосая девушка с такой невероятной улыбкой, что сразу отлегло от сердца. Но колени по-прежнему дрожали. И голова отчаянно тормозила.

Мы что-то ели, очень даже вкусное. И пили соломенного цвета терпкое вино. И о чем-то говорили. Напряжение не уходило. Я ловила Димкины взгляды и отводила глаза. А потом Глашка вдруг начала рассказывать о Марке, как он жует наши тапки и Мисюськин хвост. Через минуту девчонки уже трещали наперебой, как две сороки, потом перебрались с телефонами на диван, устроились с ногами и залипли головой к голове в фотографии.

Это было так уютно, по-домашнему. Как будто мы ужинали вот так, вчетвером, не впервые, а каждый вечер. Мы с Димкой переглянулись, и сразу стало легко. А потом Глашка спросила, кто на фотографии.

- Это Ксавье, - ответила Полина, и вид у нее был какой-то… неземной, у меня аж дыхание перехватило.

- Твой парень? – шепотом уточнила Глашка.

Полина посмотрела на отца, словно спрашивая разрешения, можно ли рассказать.

- Это… мое сердце. То есть его сердце – у меня.

Глашка замерла с приоткрытым ртом.

- Он был промышленным альпинистом, - Полина осторожно провела пальцем по дисплею и отложила телефон. – В тот день с гор налетел фён. Это такой ветер в Швейцарии, сильный и часто внезапный. Ксавье работал на ремонте высотки, крепление сорвало. У него была карточка донора – что он согласен на использование его органов. И его сердце подошло мне. А потом, уже после операции, перед выпиской из клиники, нас с папой спросили, может ли с нами встретиться жена Ксавье.