Схватка за Родос - Старшов Евгений. Страница 31

Перекошенные лица, глаза, преисполненные яростного гнева… Для скольких людей эти три грешника стали персонификацией того страшного зла, что черной тучей окутало Родос?.. Для скольких, лишившихся своих родных, эти трое были убийцами их близких?.. Все теснее родосцы окружают позорную телегу, слышатся разноязыкие выкрики:

— Подлые иуды! Убийцы!

— Проклятье на вас, христопродавцы!

— Да проклянет вас Бог Авраама, Исаака и Исакова!

— Не легка ли смерть для этих сволочей?

Рыцарь, почуяв недоброе, дал знак арбалетчикам изготовиться к стрельбе и закричал:

— Не мешайте исполнению приказа великого магистра Пьера д’Обюссона!

Этим он подлил масла в огонь. Подчиненные, за исключением двух, не решились исполнить его приказ — что же, надо защищать обреченных на смерть и ради того стрелять в пышущий праведным гневом народ? Что-то не то!

Рыцарь уже и сам был не рад созданному им положению. Еле слышно, так, что донеслось только до своих, он отменил приказ. Арбалеты опустились, и это стало сигналом к расправе. Какая-то женщина истерично возопила:

— Да у меня дети заживо сгорели! И этим отпускать грехи?!

И толпа, кинувшись к телеге и оттеснив не оказавшую никакого сопротивления (а потому и не пострадавшую) охрану, овладела осужденными. Монах кузнечиком проворно сиганул с телеги, а до палача люди боялись даже рукой коснуться во избежание осквернения или привлечения несчастья.

В несколько мгновений все было кончено: люди за веревочные петли на шеях вытащили злодеев из телеги и голыми руками в клочья разорвали предателей, хоть так отведя душу за многодневный страх, горе и боль.

Великий магистр, узнав об этом, только рукой махнул и оставил дело без последствия. Хоть он и являлся сторонником порядка и послушания, но это был не тот случай. Людей следовало понять и простить, ведь и без того дела обстояли невесело: Мизак-паша не только не прекращал пушечный обстрел итальянского участка крепости и еврейского квартала, но вдобавок к этому какие-то новые поползновения были замечены напротив крепости Святого Николая.

Понимая, что предпринятые меры отвратили визиря от штурма итальянского поста, магистр Пьер сделал правильный вывод — новый удар врага придется на гаванный форт. Именно поэтому д’Обюссон вновь отдал приказ готовить к делу галеры и снаряжать брандеры, а сам со своими помощниками, подкреплением и пушками вновь передислоцировался к дель Каретто.

Во рву города-крепости он теперь держал наготове немецких и испанских стрелков, потому что французских аркебузиров под командованием Шарля де Монтолона он прикомандировал для отбития возможного штурма итальянского поста — кто знает, где будет истинное жало смертельного для Родоса удара?..

Наступала ночь с 18 на 19 июня. Навсегда уходящий в историю день ознаменовался трибуналом над двумя воинами из гарнизона башни Святого Николая. Когда д’Обюссон прибыл в башню, их застали за постыднейшим делом — предчувствуя новый штурм, они решили бежать к османам, но прежде того успели перетопить в море много оружия, в первую очередь — столь необходимых ружей.

Наверняка не скажешь, чего тут было больше — панического страха, заставляющего совершать бессмысленные поступки, или же желания выслужиться перед новыми господами — однако затея их не удалась. Предателей застали на месте преступления, когда они топили оружие.

Иуд скрутили и представили великому магистру. Всем было омерзительно видеть, как они, трясясь от страха, шакальими голосами вымаливали себе жизнь, еще надеясь, что мягкосердечный магистр Пьер пощадит их… Но и мягкости бывает предел.

Да, д’Обюссон был и мягок, и добродушен. Любой простой воин и житель мог беспрепятственно прийти к нему и либо предложить удачную идею (вроде старого грека с его требушетом), либо потребовать защиты и правосудия. Да, доблестный француз вообще был склонен к милосердию — но только когда оно не давало дурных плодов. Известно ведь, что одних прощение исправляет и наставляет на путь истинный и праведный, а других — лишь развращает, поощряя к безнаказанному продолжению беззаконий. Во втором случае снисхождение к одним ставит под новый удар невинных — и этого нельзя допустить. Кроме того, кара для одних заставит и других людей, склонных к тому же, удержаться от преступления…

Посему магистр был непреклонен и, с брезгливостью отстранясь от ползавших у его ног предателей, коротко распорядился:

— Повесить прямо перед башней, а когда подохнут — сбросить в море. Пусть иным неповадно будет.

— Пощади, господин! Кровью искупим! — вопили грешники.

— Вы не искупите тех смертей, которые последуют от того, что вы обезоружили людей, куда более доблестных и достойных, чем вы. — И д’Обюссон жестом приказал более не церемониться и привести приговор в исполнение.

Слишком уж участились случаи ропота, перебежниче-ства и предательства! Это тревожило, особенно в предвосхищении нового штурма. Турки все суетятся, гомонят, постоянно раздается множественный стук по дереву… Чем, кроме нового штурма, это может обернуться?..

Да, османы вновь вознамерились атаковать башню Святого Николая и уже не первый день готовили нападение. По настоянию анатолийского бейлер-бея Мизак отдал приказ готовить материал для плавучего моста — довольно широкого, по которому могли бы проходить шесть турок в ряд.

Из лагеря доставляли древесину, из разоренных греческих монастырей — пустые винные бочки, которые должны были стать основой моста. Его должны были подтянуть от церкви Святого Антония через водный заливчик прямо к башне, минуя большую часть железного подводного посева, о котором было упомянуто ранее.

Естественно, нападение должно было быть поддержано, как и в прошлый раз, бомбардировкой с кораблей — а так три большие пушки с завидным упорством крошили башню и нововозведенные бастионы иоаннитов. Постарались учесть прошлые ошибки… Но дело с мостом провалилось благодаря одному из наших героев, о которых, кстати говоря, мы как-то подзабыли.

Как они жили все эти дни, между двумя штурмами форта Святого Николая?.. Без особых подвигов — но ведь иной раз само качественное исполнение рутинных дел уже является подвигом. Раны в стычках или от стрел уложили в госпиталь орденского "столпа" Николаса Заплану, Бенедикта делла Скалу, Пламптона, нескольких высокородных французов, прибывших вместе с братом д’Обюссона — и еще народу бессчетно. Тяжело шел на поправку серьезно раненный еще при высадке турок приор Рудольф фон Вюртемберг.

Высокие чины поначалу лежали в госпитале Святой Екатерины, но, поскольку он располагался близ еврейского квартала и итальянской башни, османские ядра стали долетать и до него. Побило кое-кого из пациентов и врачей, посему пришлось оставить это место, переехав в старый госпиталь, и так забитый до предела. Новый, увы, не был достроен, но кое-какие его помещения тоже были использованы.

Великий госпитальер со своими приближенными не знал передышки в обширных трудах: раненых было много — индивидуальные палаты остались лишь в воспоминаниях о мирном времени, и сами раны были ужасны, особенно от рубленых кусков свинца, которыми стреляли тяжелые ружья. Зачастую такие раны бывали смертельными, реже — приходилось ампутировать разбитую начисто конечность или залатывать раны от оторванных рук и ног. Естественно, несмотря на старания и опыт обслуги, многие все равно умирали от потери крови или ее заражения.

С захоронением погибших и умерших были большие трудности. Серьезно опасались эпидемий — ров был завален трупами, многие из которых были еще месячной давности. Также и море — в меру вылавливали и зарывали по ночам, когда турки не стреляли, однако все равно справиться не могли.

В самом госпитале было не продохнуть от стоящего в воздухе тошнотворного запаха разлагающейся крови, человеческой гнили и лекарств. Как не отметить похвальным словом стойкость и трудолюбие родосских монашек и женщин, облегчавших страдания мужчин!.. А ведь все еще и жили чуть не впроголодь — дело в том, что еще с самого начала осады д’Обюссон ввел жесткие правила потребления и распределения еды, памятуя древнее правило перенесения осады: "Малая польза в том, что был собран богатый урожай, если с самого начала не будет установлена при помощи подходящих для этого людей надлежащая раздача провианта в достаточном для здоровья размере: никогда не подвергнутся опасности голода те, которые среди изобилия уже начнут соблюдать умеренность".