Схватка за Родос - Старшов Евгений. Страница 43

Снова был открыт ураганный огонь изо всех орудий, начиная с самых больших пушек и заканчивая кулевринами и серпентинами. Словно кроты, турки рыли подкопы, стремясь проникнуть в крепость изнутри или разжечь огонь под фундаментами стен и башен, дабы обрушить их. Однако христиане успешно с ними боролись самыми различными способами — взрывали контрмины, вытравливали роющих дымом и даже такими невероятными для современно читателя способами, как запусканием в подкопы разъяренных ос и пчел.

Конечно же, были и стычки. Великий магистр постоянно держал при себе французское конное подразделение из рыцарей-иоаннитов и рыцарей-добровольцев под командованием своего славного верного брата, которое постоянно тревожило осаждавших и губило их людей и пушки. Задействовал д’Обюссон и аркебузиров получившего чин орденского командора Шарля де Монтолона.

Стяг великого магистра, гордо реявший над итальянским постом, наглядно свидетельствовал нехристям, что д’Обюссон — там и ждет их. Нельзя сказать, что это смертельно пугало врагов, но и жизнерадостности им тоже не прибавляло.

Не надеясь исключительно на силу оружия, магистр искренне уповал на помощь Бога, поэтому после окончившихся ничем переговоров во всех храмах города усиленно шли богослужения, а сам магистр не раз в слезах преклонял колени перед алтарем Господним, препоручая Всевышнему судьбу Родоса и безопасность его жителей и воинов.

Тянулись дни, все новые и новые жертвы отходили в мир иной. Всеобщее ожесточение нарастало. Лес кольев, предназначенный для родосских жителей, все более и более увеличивался, а в ответ на это греко-латиняне тоже посадили на колья десяток-другой пленников, также продемонстрировав туркам и другие виды европейских казней. Кто-то из пленников и предателей был повешен за шею, кто-то — за ногу, как это было принято в Европе, а кого-то распяли на "вилке" вниз головой с растопыренными по двум большим сучьям ногами.

Оставалось совсем немного для того, чтобы магма ярости вылилась наружу, и Мизак-таки спровоцировал ее. Сам ли, по совету Али-бея или старичка Сулеймана — кто знает?

Неоднократно в порыве гнева Мизак заявлял, что отдаст Родос на разграбление в случае его взятия, и при этом замечал, что в его воинах как-то сразу возрастали воодушевление и храбрость. И вот 26 июля он торжественно провозгласил перед собранными по такому случаю войсками:

— Еще одно усилие — и город ваш! Его укрепления сравнены с землей, поэтому вам всего лишь останется перебить эту кучку фанатиков. Идите на них, как море, волна за волной, пока кяфиры не дрогнут от усталости и отчаяния! Режьте всех — взрослых, стариков, женщин, утоляйте свой гнев на них! Оставляйте только детей на продажу и помните о том, что пятая часть добычи идет в личную казну великого падишаха! Остальное — ваше, борцы за веру! Родос отдается вам на разграбление сроком на три дня. Клянусь Аллахом и его Пророком — да благословит его Аллах и приветствует! — а также сорока тысячами пророков и жизнью моих сыновей в том, что захваченная добыча будет поделена справедливо!

Гул радости пронесся над войсками. Янычары загудели свое неизменное: "Керим Аллах, рахим Аллах! Гу-у-у-у-у!" Полудикие конники загарцевали на конях, размахивая саблями… Все рады были бы немедленно наброситься на гяуров и покончить с этим домом неверия, предав булату и огню. Башибузуки уже полезли было, но, получив свою порцию ядер и свинца, отошли на исходные позиции.

— Завтра, все завтра, дети мои! — успокаивал свое буйное воинство Мизак, хотя и сам ликовал. А что? В конце концов, давно надо было посулить им Родос. Он-то, Мизак, все равно в накладе не останется… И Мехмед, конечно, тоже, а остальные — пусть сами о себе заботятся. Вон Али-бей прибыл практически ни с чем, а теперь сколько сундуков с добром припаковал?..

"Родос завтра падет, не может быть, чтоб не пал… Колокола звонят… С чего бы? А, вечерня праздника наступает…"

В Византии новый день начинался с заката солнца. Вполне естественно, что родосские греки начинали празднование накануне, и кому как не ренегату Мизаку-паше, греку по происхождению, было лучше это знать?

"Какой же нынче день настает? А, святого Пантелеймона… Ну, будет им праздник! Надолго запомнят, кто в живых останется…"

Мизак пошел спать рано, желая завтра же с раннего утра покончить с осадой. В тревожном сне вставали картины детства, когда мать водила его в храм — в том числе и на праздник Святого Пантелеймона Целителя. Суровые лики святых взирают на мальчика Мануила со стен церкви. Ангелы и архангелы в чешуйчатых бронях смотрят спокойно, но грозно, расправив белоснежные крылья. Архистратиг Михаил, князь ангелов, в золотых доспехах с чудовищной львиной мордой на них, с длинным обоюдоострым мечом в одной руке и весами для взвешивания исторгнутых им человеческих душ — в другой… Чудно, но не они больше всего пугают воображение мальчишки, а шестикрылые херувимы и серафимы. Вот у каждого по шесть крыл и лицо — и все. Тела нет. Непостижимо, странно и страшно.

Вот они летают-летают, устанут, отдохнуть захотят — а как им присесть, если не на что? Спросил мать, суровую деспотиссу Катерину, а она шлеп сына по макушке, чтоб глупостей не спрашивал… Разве не стыдно такое молоть, когда Христос — вон он, смотрит на шалуна с купола. Суровый византийский Христос Пантократор с раскрытой книгой… А ниже — апокалиптический ангел сворачивает небеса, словно свиток. Все говорят, что время это уже близко…

Жарко от свечей… Бородатый поп гудит, как большой шмель, дает причастие в маленькой ложечке, потом окропляет святой водой… Все молятся о защите от турок… Кажется, Бог внемлет… Разве оставит Он стадо Свое на растерзание хищным степным волкам? Поговаривают, правда, что ромеи [37] изменили своему Богу, связавшись с латинянами, но что до всего этого мальчишке, коему не исполнилось еще и десяти лет? Как может человек изменить Богу? Немыслимо!..

Но вскоре пришли эти самые турки. Гибель дяди, василевса Константина, взятие Константинополя, реки крови, буквально текущие по его улицам, истребление, насилие — что же, Бог предал Свой народ в руки свирепых иноверцев, позволил убивать их, разорять храмы?.. Малолетний Мануил Палеолог, будущий Мизак-паша, оказывается со своим братом в турецком плену… Да, наука практичного турецкого лицемерия пошла ему впрок, да и византийский период его жизни изрядно поспособствовал, посему, когда это стало ему выгодно, бывший византийский принц не задумываясь предал своего Бога…

Беспринципное семейство, наверное, тоже сыграло свою не очень приглядную роль. Папа-униат, деспот Фома, перешел в Риме в католичество. Высокая, толстая, властная сестра Зоя, напротив, едва прибыв в какую-то там Московию, вышла замуж за тамошнего владыку Иоанна и, супротив ожидания Рима, не только не привела эту страну под благодейственную длань великого понтифика, но напротив — стала из католички православной, да еще и рьяной… Чем же он хуже них?.. Говорят, его предки перевернулись в гробах? Что ж, пусть себе перевертываются, коль не смогли спасти империю, которой — кто знает? — может, когда-нибудь мог бы управлять и он. Да и турки их из гробов повыкидали.

Что же, на это они уповали всю сознательную жизнь? Ничего общего у него отныне нет ни с ними, ни с их немощным Богом. Но неужто поверил бывший византийский принц в Аллаха, столь наглядно показавшего ему свое всемогущество? Навряд ли. Продавший одного хозяина будет ли верой и правдой служить другому?.. Изворотливая совесть быстро подсказала, что никакой особой уж измены нет… Есть у мусульман и непорочно зачатый Иса-Иисус, и мать его Мариам-Мария, и ряд ветхозаветных праведников и пророков, которые почитаются мусульманами, но под немного другими именами… Нух-Ной, Юсуф-Иосиф, Мусса-Моисей, цари Дауд-Давид и сын его Сулейман-Соломон, Йунус-Иона, и высшие ангелы Микаил и Джабраил… Да, для ислама Иисус — не Бог, и Мария — не Богоматерь, но… разум Мизака вполне согласился и с этим, лишь бы хозяину было выгодно.