Схватка за Родос - Старшов Евгений. Страница 41

— А скажите мне, — встрял в разговор Али-бей, — ведь уже пробовали рыть мины — и что?

— Что-что, — ворчливо отозвался Мизак, — раздолбили гяуры своим требушетом галереи, порушили, народ поубивали, а во время вылазки живьем пожгли, запустив в шахты огненную смесь. С той поры как-то и недосуг было. Положились на штурм со стороны гавани, на пушки… Что ж, там не вышло, а орудия свое дело делают.

— Да, — склочно заметило око султаново, — только против разваленных стен кяфиры выстроили новые. Так что толку в пальбе? Греков пробовали поднять против ордена?

— С самого начала. Но все оказалось тщетно — дом неверия слишком сильно и мудро подготовился ко всему. Пожаров было мало, смертей — тоже. В общем, недовольства не вызвали.

— Евреи?

— С этими тоже нелегко, хотя не так, как с греками. Но эти дальше отдельных пакостей да пересылки сведений не идут, а в массе своей стоят за кяфиров, не желая менять свое относительно неплохое бытие на то лучшее, что сулим им мы.

— В общем, мне все ясно, — желчно изрек Али-бей. — Все у вас делается спустя рукава, как-нибудь. Десять дел начали, ни одного до конца не довели. Надо делать все иначе! Рассчитываете на прибытие великого падишаха с войсками и пятнадцатью сотнями пушек? Может, он и прибудет, но первым делом все вы — да что там! — все мы будем прилюдно и торжественно передушены. Хотите этого? То-то же. Итак, с сегодняшнего дня возобновить все виды саперных работ, а к грекам и евреям мы составим обращение, которое массово разошлем внутрь… Говоришь, Мизак-паша, что магистр сам написал тебе? Не является ли это скрытым желанием пойти на переговоры? Это надо прощупать. А чтобы там, внутри, были посговорчивее… Мизак, как у тебя с древесиной?

— О, несмотря на все усилия вождя неверных, этого у меня сейчас в избытке. Лесов на Родосе достаточно, да и навезено много материала — поначалу вообще с большой земли привозили.

— Отменно. Вот распорядись-ка, достопочтенный, стругать колья для родосцев да расставлять их в пределах видимости. Пусть начнут уже сейчас — будет наглядное толкование к нашему письму. Настругаешь достаточно — укажем, для кого. Я думаю, это их проймет. Отныне всех пленных сажать туда.

— И перебежчиков тоже, — присоветовал Сулейман-бей. — У нас и так шакалов много, а вот когда они постигнут, что их отныне ждет, большой вой внутри поднимут!

Все высоко оценили этот мудрый совет, а Мизак-паша, не откладывая дела, приступил к составлению подметного письма. Чуть поразмыслил, поскрипел пером и огласил по-турецки то, что написал по-гречески:

— Жители Родоса! Безумно и тщетно противостоять силе и мощи великого падишаха Мехмеда, покорителя многих земель и царств. Жалея вас, он провозглашает, что не держит зла на вас и не желает его вам. Единственное желание, которое владело им и подвигло к войне, заключается в том, чтобы избавить вас от несправедливого и тиранического правления вашего правительства. Будучи греками по происхождению, вам вполне естественно подчиниться вашему василевсу, правящему в Константинополе, ибо в противном случае вы никогда не обретете покоя, пребывая врагами османского двора. Если вы сдадитесь, великий падишах обещает вам не только ваши жизни и свободы, но и различные привилегии и почести. Если же вы по собственному ослеплению и неразумию отвергнете это щедрое предложение, все вы будете истреблены, когда непобедимый великий падишах Мехмед Фатих соберет силы всей империи для захвата Родоса. Он уже на пути к вам, и когда ступит на землю Родоса, тщетна окажется любая мольба о пощаде сдаче, ибо он придет, дабы покарать своим мечом всех неразумных врагов своих.

Завершив чтение, визирь самодовольно поинтересовался:

— Ну как?

— Никто не сомневался, что это будет убедительно и бесподобно, — сказал Али-бей, но анатолиец добавил:

— Забыл про колья.

— Чего проще добавить? Вот, сделано.

— Тогда отдай приказ размножить, — сказал Али-бей, — и отослать на стрелах. Да, еще найди толкового еврея, чтобы это перевел на свой язык — только с заменой "греков" на "иудеев", и про василевса, я тоже думаю, надо удалить или как-то изменить соответственно… Прибавьте про зверства и закоренелой ненависти кяфиров по отношению к ним и о благожелательном отношении к их народу великого падишаха и прочих исламских государей. В общем, ваша забота.

Так турки повели подкоп со всех сторон — дабы подорвать и стены, и решимость родосцев сражаться. Однако ожидаемого отклика османская "почта" не вызвала — разумные обсмеяли, глумцы использовали под нужды организма. По крайней мере, наибольшая часть сих подметных листов была честно отнесена д’Обюссону. В общем, никаких ответов или действий турки на свои широковещательные и многошумящие эпистолии не получили.

Тогда Мизак, отлично понимая, чем может обернуться столь настоятельно предлагаемый бейлербеем штурм, убедил особо воинственных испробовать последнее — официальные переговоры. Орудия смолкли, и под стенами крепости появился некий греческий ренегат, который, громко вопия, требовал, чтоб его выслушал какой-нибудь рыцарь. Когда таковой появился, грек официально уведомил его о том, что переговорщик от османской армии имеет желание переговорить с руководством ордена, однако прежде ждет гарантий свободы прохода и ухода. Благоприятный ответ предполагает перемирие.

Рыцарь удалился с докладом д’Обюссону, который вновь был поблизости, обитая на итальянском участке как на самом опасном. Посовещавшись с помощниками, он от своего имени передал ренегату такой ответ: "Законы прочих народов соблюдаются и на Родосе, посему послу не следует ничего опасаться против своей персоны. В любой удобный день, начиная с сегодняшнего, послу позволено пересечь ров против еврейского квартала и прибыть к башне Италии. У ее бастиона он встретит рыцаря, уполномоченного великим магистром выслушать обращение турецкого командующего и передать ему ответ во благовремении".

— Ничего нового нам Мизак не скажет, — сказал смертельно уставший д’Обюссон приближенным, — но, клянусь ранами Христовыми, жители и воины хоть день-другой отдохнут от стрельбы и смертей… но не от трудов. Передышка в битвах даст нам время хоть как-нибудь подлатать укрепления… А этих послушаем — что ж делать! Вреда не будет…

На следующий день к итальянскому бастиону прибыл с пышной свитой старичок Сулейман — именно он был назначен исправлять должность посла, как наиболее в подобных делах опытный и летами умудренный. Заодно упомянем, что хитрец хотел использовать ночное затишье, чтобы "выслушать" подземные работы христиан, но тут д’Обюссон его, вольно или невольно, переиграл, обратив ночную тишь для латания укреплений и явного сбора трупов. При свете факелов и при звуках унылых песнопений греко-латинские монахи чистили ров от бренных останков своих единоверцев и врагов — христиан закапывали во рву, мусульман складировали наверху, перед рвом, чтоб теми занялись осаждавшие.

Как и соседние башни, башня Италии потеряла половину своей высоты, но хотя была изрядно оббита, все равно грозно вздымалась перед прибывшими врагами. Орденские красные флаги с белыми крестами гордо реяли над ней.

Сулейман, невольно заглядевшись на это величественное зрелище, огладил свою длинную седую бороду и произнес:

— Машаллах! [36]

Он прибыл с поистине варварским эскортом, который не был нужен ни ему самому, ни насмехавшимся над этой нелепой процессией, но так было положено, этим свидетельствовалась мощь и сила султана… Бунчук с двумя конскими хвостами, пронзительные трубы и дудки, грохот султанского барабана из львиной кожи. Ему навстречу вышел родосский кастеллан, брат Антуан Гольтье, с избранными рыцарями — по одному от каждого "языка", двумя представителями буржуа — греком и французом, и духовенством. У д’Обюссона появилась было идея самому оказаться на переговорах в простых доспехах рыцаря одного из землячеств, но затем он посчитал это излишним. Нечего смущать брата кастеллана — еще подумает, не дай Бог, что ему не доверяют. Да и сам магистр может не выдержать и ввязаться в словопрение, а это уже не по рангу, раз не сам Мизак прибыл на переговоры.