Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969 (СИ) - Мартенс Лорна. Страница 41

Лухан очень внимательно относится к сексуальности. Как и ее современница Сигрид Унсет (ее работу мы рассмотрим ниже в разделе «Видение ребенка»), Лухан замечает сексуальность, прорывающуюся в разных обмолвках. Она описывает свое влечение к женщинам и сексуализированные контакты с ними в детстве и подростковом возрасте. Ее внимание сосредоточено на груди. По требованию богатой бабушки Кук, считавшей, что Мэйбл нужна дисциплина, ее отправили в школу-интернат, где она подружилась с девушкой из Франции Мари Шиллито, которая, в свою очередь, боготворила свою старшую сестру Вайолет как высшее существо. Впоследствии Мэйбл встретила Вайолет в Париже и обнаружила, что та, действительно, превосходит других: утонченная, понимающая, живущая исключительно для души, внутренней жизни, в мире искусства и музыки. Ее отношения с Вайолет стали самым значительным событием, которое когда-либо случалось с нею. Завершились они короткой чувственной фазой. После романа с Вайолет Лухан рассказывает, как впала в депрессию и как ее отправили в другую школу-интернат в Соединенных Штатах, где у нее тоже были отношения с девушкой.

Помимо того, что Лухан строит свой рассказ таким образом, чтобы изобразить себя бунтаркой в удушающей пустоте американского общества того времени, она ведет повествование как бы с высоты авторитета, выражая проницательные, последовательные и часто оригинальные мнения на различные темы. Ее представления о вещном мире достойны Райнера Марии Рильке или Вальтера Беньямина. В книге содержится множество описаний интерьеров и предметов, многие из них имеют отрицательный характер: Лухан пренебрежительно описывает богатые дома, убранство которых лишено «реальности». Она противопоставляет их вещам, обладающим «аурой» 30 – термин, знакомый нам по работам Беньямина *. Лухан неоднократно прерывает повествование своими рассуждениями о детях, некоторые из них весьма удивляют. «Дети всегда знают, реальны вещи или нет» 31; «Нынче дети очень рациональны в свои первые годы» 32; «После десяти лет никогда больше и ничего не имеет такого замечательного и ужасного значения, как в детстве» 33; «Дети инстинктивно знают все это» 34; «Для ребенка быть в постели со взрослым человеком – это событие – у него всегда есть свой цвет или ощущение, высокая или низкая вибрация» 35; «Это быстрое, предательское умение юности принимать сторону, любую сторону!» 36. Об отношениях между матерью и дочерью:

Лухан позиционирует себя как человека, обладающего незаурядным пониманием человеческой психологии. Она пишет, что люди всегда отмечали ее способность входить в положение и понимать чувства окружающих: «Люди всегда были благодарны мне за умение с детства ставить себя на их место, чувствовать, не зная причин, многочисленные колебания человеческой психики» 38. Это наблюдение, безусловно, подтверждает ее автобиография детства: она правильно определила свой великий дар. В книге содержится огромная коллекция необычайных портретов, которые свидетельствуют о таланте Лухан понять причину чьей-то боли и посочувствовать этому человеку. Она говорит, что ее обвиняли в том, что она не «серьезна», потому что она не занималась школьными делами. Лухан пишет:

Наконец, Лухан косвенно обосновывает необычайно исповедальный и нескромный характер ее автобиографии, настаивая на том, что всегда много говорила о себе и была нескромной. Она прослеживает свою склонность делиться секретами в игре под названием «Правда», в которую они с друзьями играли, раскрывая друг другу свои тайны. Еще раньше ей, по-видимому, была «привита любопытная мораль или болезнь исповеди» 40. Например, она признается, что в возрасте семи-восьми лет разбила чужую куклу, наполнив ее водой, чтобы та «пописала», и ее наказывают за это. Она письменно признается учительнице, что за спиной называла ее жирафом, и за это ее тоже наказывают. Вот как она описывает учительницу: «Будто все годы подавленного отвращения к школам, к девочкам, к жизни, какой она ее знала, протиснулись в слишком узкие щели ее души и ускользнули, чтобы найти новую гавань во мне» 41. Тогда же она чувствует, что ее зарождающаяся потребность в искренности и открытости была уничтожена. Тем не менее она искренне верит, что секреты просто невозможно хранить, что люди, которые думают, что они скрыты от наблюдения, обманывают себя: «В мире нет тайн. Чем раньше все это узнают и признают, тем лучше» 42.

«Происхождение» Лухан являет собой поворотный момент, полный разрыв с довоенными стандартами. Несколько лет спустя похожие изменения произошли с жанром и в Англии: поворот к очень личному и психологическому – а также огромный шаг в направлении литературности и сложности – с «Хрустальным кабинетом» Мэри Баттс. Баттс, британская писательница-модернистка, автор романов и рассказов, умерла, не закончив работу над новой редакцией The Crystal Cabinet. По словам Барбары Вагстафф, Баттс умерла «от прободной язвы, перитонита и нелеченого диабета», ее можно было бы спасти, если бы она не жила одна в отдаленном уголке Корнуолла 43. The Crystal Cabinet дважды публиковали посмертно: один раз в 1937 году в сильно отредактированной версии, из которой были удалены значительные фрагменты текста, а затем в 1988 году в «оригинальной версии», в которую вошло также предисловие дочери Баттс Камиллы Бэгг, послесловие Барбары Вагстафф и множество фотографий.

«Хрустальный кабинет» охватывает жизнь Баттс от ее самых ранних воспоминаний до начала Первой мировой войны, когда ей было неполных 24 года. Поворотным моментом в ее жизни стала смерть отца, когда самой ей было четырнадцать лет. Более трети текста посвящено детству и раннему отрочеству, когда отец был еще жив. Дальнейшая жизнь Баттс, о которой она не упоминает в «Хрустальном кабинете», принесла ей два брака, любовников и любовниц, пристрастие к наркотикам и нервный срыв. После ухода второго мужа она закончила несколько проектов, в том числе автобиографию детства и юности.

В предисловии Камиллы Бэгг к изданию 1988 года разъясняется, что первое издание было «сильно отредактированной версией рукописи, законченной в 1936 году» 44. Друг и литературный душеприказчик Баттс Ангус Дэвидсон вычеркнул из первого издания около четверти, включая некоторые пассажи, которые заключила в скобки сама Мэри. Книгу встретили прохладно. В основном она была интересна жителям Дорсета. Впрочем, этого было достаточно, чтобы шокировать семью матери писательницы. Ее тети были огорчены тем, что Баттс рассказала о смерти их младшей сестры Моники, а также тем, что Баттс критиковала их мать за обращение с Моникой. Истории о друзьях, соседях и Хайдах (семье второго мужа ее матери), как считали тетушки, было написано в «удивительно дурном вкусе». Кроме того, по их мнению, в повествовании было множество неточностей. Камилла Бэгг комментирует: «Хорошо, что они не знали о полной версии рукописи» 45.