Чтоб услыхал хоть один человек - Акутагава Рюноскэ. Страница 58

Нацумэ-сан даже и не помышляет обо мне. Не помышляю о ней и я. Я дал обещание тебе, Фуми-тян, и нет никакой необходимости говорить, отказываюсь я от Нацумэ-сан или нет. Даже если бы и не обещал тебе, всё равно отказался бы.

Мне даже и во сне не привидится, что я смогу счастливо прожить жизнь не с тобой, Фуми-тян, а с каким-то другим человеком. Ты – единственная, способная дать мне силы, сделать мою жизнь счастливой. Вот почему ты так нужна мне. Если бы я должен был сражаться за тебя, как в давние времена сражались за женщину, чтобы жениться на ней, я бы вступил в бой с кем угодно. И довёл бы его до победного конца. Так ты мне дорога, Фуми-тян. Я готов без стеснения заявить это перед всеми богами. Я люблю тебя, Фуми-тян. Люби и ты меня.

Любящие могут преодолеть всё. Даже смерть бессильна перед любовью.

Не забывай, Фуми-тян, что я люблю тебя больше всех. И думай иногда обо мне. Я веду сейчас жалкую жизнь постояльца. Но как только мы сможем быть вместе, во мне, я уверен, родятся новые силы. И тогда мне ничего не будет страшно.

Только когда ты переедешь ко мне, твоей маме, должно быть, станет одиноко. Это печально. Ты, наверное, тоже так думаешь. (…)

Опять написал длиннющее письмо. На этом заканчиваю. Если будет время, напиши.

Акутагава Рюноскэ

13 сентября 1917 года, Камакура

Привет!

Я начинаю думать, что два моих последних письма не дошли до тебя.

Ждал твоё письмо с огромным нетерпением. И теперь очень беспокоюсь – может быть, не дошли мои письма, может быть, не дошло твоё. В ближайшее время собираюсь перебраться в Йокосуку (на этой неделе). Поэтому пока не знаю своего нового адреса, так что отправляй письма в Табату. Если захочется, напиши, пожалуйста. Не напишешь – буду тосковать. (…)

Акутагава Рюноскэ

13 сентября 1917 года

Суга-сама!

У тебя нет никакой необходимости извиняться передо мной. Брат не знал, что Коматидзоно – гостиница. Потом решил, что я вступил в определённые отношения с горничной из Коматидзоно. (Наверное, ты тоже так считаешь. Мне остаётся только горько улыбнуться.) Однако я уладил это недоразумение. Так что тебе не о чем беспокоиться.

В будущем году я женюсь. Я не дошёл до такой низости, чтобы вступать в интимные отношения с другой девушкой. Можешь быть спокоен и на этот счёт. Лучше не отделять меня, преподавателя школы механиков, от меня – писателя. После твоего отъезда я заскучал и решил перебраться в Йокосуку. (…) Завтра переезжаю. Если в воскресенье выдастся время, приезжай ко мне.

Акутагава Рюноскэ

Р. S. Суга-сан, книга Тургенева – один из томов принадлежащего мне собрания сочинений, постарайся не потерять, очень прошу.

16 сентября 1917 года, Табата

Отагуро Мотоо-сама!

На днях получил Вашу книгу, очень признателен. Должен был сразу же поблагодарить, но переезжал в Йокосуку, была масса дел, и поэтому пришлось отложить до сегодняшнего дня. Полученную книгу я прочёл в тот же вечер, и у меня явились такие мысли.

Я подумал: «В балете есть содержание, характерное для балета. Разумеется, оно не может быть аналогичным содержанию в скульптуре или живописи. Поэтому настанет время, когда и в балете наверняка будет порицаться картинность или скульптурность, как порицалась живопись импрессионистов». Вы согласны со мной? Я бы ещё вот что сказал: по-моему, содержание балета (во всяком случае, то, что его выражает) – это чувство движения, даже самого незначительного. Когда смотришь на колеса двинувшегося экипажа, кажется, будто они вращаются в обратную сторону – так происходит чуть заметное движение. Оно присуще и ветвям деревьев, и человеческому телу, но, я думаю, если это не балет, на это никто не обращает внимания. А вот в балете движение должно быть обязательно выражено. Потому я и привёл эту цитату. Я считаю, что это банальная истина.

Ворчу, но пишу для «Бунсё сэкай». Завтра возвращаюсь в Йокосуку.

Ваш Акутагава Рюноскэ

19 сентября 1917 года, Йокосука

Очень благодарен тебе за письмо. Я прочёл его позавчера в Токио. Понимаю, что виноват перед тобой за свою настойчивость.

Школа и литература одновременно – это действительно многовато. Поэтому в будущем я намерен остановиться на одном из двух. Не просто намерен – твёрдо намерен. Это будет, конечно, литература. Преподавание не очень подходит моему характеру. Моя самая заветная мечта – жить молодым отшельником, читать, писать. Сейчас этого не получается, но, может быть, когда-нибудь получится?

То, что ты, Фуми-тян, ничего не умеешь, – прекрасно. Оставайся такой, как сейчас. Ни в коем случае не превращайся в некую выдающуюся девушку, которая может всё. Слишком уж много развелось их на свете.

Будь ребёнком. Это лучше всего. Мне бы и самому хотелось стать ребёнком. Но ничего не получается. Если бы с твоей помощью мне это удалось, мы бы жили как два ребёнка.

В доме, где я поселился, живут только двое – старушка и служанка. По понятиям Йокосуки, дом довольно богатый. Я снимаю комнату в восемь дзё на втором этаже. Дом хоть и старый, но очень покойный. Старушка глуховата и часто отвечает невпопад. Вот и сегодня утром я говорю: «Уже, наверное, часов семь», а она отвечает: «Да, рукой подать». Так и не пойму, с чем она спутала семь часов.

Жить в Йокосуке, имея в виду школу, мне удобнее, но само место не особенно привлекательное. Может быть, лучше обосноваться в Камакуре? Как ты думаешь? Если остаться в Йокосуке, не избежать взаимных посещений и всяких других малоприятных вещей. А терпеть такие посещения и жить как два ребёнка – несовместимо. И вообще эти взаимные посещения не по мне.

Сегодня в десять часов утра умер военный преподаватель нашей школы Хомма. Проболел всего четыре дня и умер. Я был потрясён – он всегда казался мне крепким, здоровым человеком. Говорят, у него было заражение крови. Я должен буду сочинить надгробную речь, которую прочтёт начальник школы на похоронах. Так не хочется писать её.

Акутагава Рюноскэ

Р. S. Ответа можешь не писать.

Р. Р. S. Мой новый адрес: Йокосука, Сиоирэ 580. Умэкити Оваси.

28 сентября 1917 года, Йокосука

Фуми-тян!

Уже двенадцатый час, а я из последних сил пишу тебе письмо. Прежде всего хочу назвать автора «Рождественской песни». Это Charles Dickens (Чарлз Диккенс). Он самый выдающийся писатель Англии нового времени. Кроме «Рождественской песни» он написал и другие рождественские повести, но эта – шедевр. Оригинал чрезвычайно сложен, и с твоим английским, Фуми-тян, читать её будет трудновато. Не знаю, справится ли с этим и Ясу – читать повесть намного сложнее, чем английскую хрестоматию для пятого класса средней школы. На этом о Диккенсе кончаю.

Нанадзи действительно ростовщик. Я тоже пришёл в уныние от одной мысли, что похож на человека, собирающегося сдавать свои вещи в заклад. Я ленив и одеваюсь не очень опрятно, поэтому меня часто принимают не за того, кто я есть. Однажды я навестил одного нашего преподавателя, и его служанка решила, что пришёл налоговый инспектор муниципалитета. Если я буду только преподавать и перестану писать, то не пройдёт и трёх лет, как я умру. Я люто ненавижу преподавание. Стоит мне увидеть лица учеников, меня охватывает невыразимая тоска – и тут уж ничего не поделаешь. Но зато я моментально оживаю, когда передо мной бумага, книги, перо и хороший табак. Разумеется, и ты, Фуми-тян, должна быть со мной.

В последнее время ко мне часто кто-нибудь заходит. Иногда и совершенно незнакомые люди. Вчера, например, приходили печатник из арсенала, пишущий какую-то повесть, и довольно странная студентка, мечтающая стать писательницей. Я высказал им свою точку зрения: «Вы не сможете писать художественные произведения и уж тем более не сможете сделать это своей профессией».