Взломщик устриц - Дюран Жаки. Страница 15

— Надо ее обкатать.

Габи прыскает:

— Плита — она как женщина или ружье. Невинна до первого раза.

На эмаль бежевого цвета производитель прикрепил табличку с гравировкой «Реле флери». Ты налил воду в кастрюлю и поставил на газовую конфорку. Ты уверен в себе:

— Нагревается все-таки побыстрее.

Ты зажигаешь плиту, скребешь ногтем по чистейшей поверхности. Люсьен держится на расстоянии, руки сложил на груди. Ты просишь, чтобы он приготовил песочное тесто. Я вынимаю косточки из слив. Ты покрикиваешь, потому что я работаю недостаточно быстро.

— Ты точно ничего не забыл? — шепчет Люсьен.

Я рассматриваю красиво разложенные плоды разломом кверху. Что же?

— Манку поверх теста, чтобы сок от фруктов впитался. А то пирог можно будет отжимать, как половую тряпку.

Я убираю сливы, насыпаю на тесто тоненький слой манки, кладу сливы обратно и посыпаю сверху рафинированным сахаром.

Ты ужасно подпеваешь Брассенсу, который поет «Песню для жителя Оверни». Ты весел настолько, насколько мрачен Люсьен. Ты отправляешь меня в подсобку за картошкой. Но я слышу вашу сварливую перебранку. И это пройдет. Вы же как старая семейная пара, которая ссорится, когда смотрит телевизор, но начинает беспокоиться, когда один из супругов долго сидит в туалете.

Ты открываешь духовку:

— Передай сахар, пусть сливы еще подрумянятся.

Ты вынимаешь пирог из духовки. Сливы стали совсем коричневыми.

— Как будто на солнце пересидели, — рискует Люлю.

— А ты и доволен, это же все мой газ!

Мне кажется, что я такой же мужчина, как и они, хотя я голых женщин видел пока только на страницах «Лесбийской оргии» — порноромана с фотографиями, зачитанного до дыр всеми ребятами в летнем лагере. Ты делишь на троих кусок пирога и немного расто [53]. В одной руке я держу сковородку, в другой — стакан. После слив вино кажется терпким. Мне жарковато, но я чувствую себя сильным, мне приятно, что меня считают своим на кухне. Но вдруг сердце сжимается от грустного чувства — я хотел бы, чтобы мама была с нами, звала нас «мои мальчики», чтобы ты называл ее «моя интеллектуалка» и наливал шампанского. Я повторяю за тобой движения, переворачивая драники.

Ты поворачиваешься к Люсьену:

— Слушай, сделаешь омлетик с грибами, ты же привез грибы? — И прерываешь меня: — Пошли.

Мы идем со стаканами на задний двор, садимся за стол. Ты сильно затягиваешься, выпускаешь дым в темноту и говоришь:

— Пусть Люлю поготовит, он должен привыкнуть к новой плите. — Замолкаешь и отпиваешь глоток вина.

Появляется Люсьен, несет омлет.

— А стол, бездельники! Я еще и накрывать должен? — смеется он.

Ты велишь ему обождать.

— Жюльен, принеси багет и нож, будем по-простому, как в Алжире. Режешь хлеб, руками берешь омлет… Помнишь, Люлю?

Люсьен кивает и подливает вина. Я вижу, что тебе стало легче: Люлю и газ найдут общий язык.

К барной стойке подошла молодая женщина. Представилась. Она продает Всемирную энциклопедию. Николь вежливо слушает, листая том в красной обложке. Ты наблюдаешь за ними через окошко для подачи. Потом выходишь из кухни и предлагаешь молодой женщине присесть и рассказать об энциклопедии. Ты переворачиваешь страницы и киваешь. Обнаруживаешь, что спартанцы пили кровь свиней и уксус. Морщишься. Я тоже листаю энциклопедию, мне интересно, но иногда я на вас поглядываю. Она просит у тебя сигарету. У нее очень короткие светлые волосы. Ты спрашиваешь, сложно ли вот так ходить и продавать книги. Она отвечает, что люди с ней любезны, но покупают мало.

Ты смотришь на меня:

— А ты что думаешь о Всемирной энциклопедии?

Я говорю:

— Вещь! — И продолжаю читать.

Ты:

— Отлично.

Молодая женщина расслабляется:

— Значит, берете мою энциклопедию, да?

Ей хочется поговорить. Она рассказывает, что пытается вернуться к учебе. А энциклопедия — чтобы на что-то жить и растить ребенка. Она — девушка-мать, тогда так называли матерей-одиночек. Отец ребенка как появился, так и исчез, наобещав ей с три короба. Она показывает фотографию своей дочурки. Ты улыбаешься. Уже поздно, она должна идти забирать ребенка, с которым сидит бабушка. Ты закрываешь ресторан, словно точку ставишь.

Я никогда не видел тебя с другой женщиной. Как будто после ухода мамы у тебя пропало желание с кем-нибудь встречаться. Как-то Николь тебе сказала: «Вам нужно найти хорошую женщину. И ребенку так будет лучше». Ты категорично проворчал: «Нет». Наверное, и хорошо.

Ночью тебе сообщают, что по дороге домой мопед Люсьена занесло на льду. Он сильно повредил ногу и по крайней мере неделю должен лежать в постели. Ты спрашиваешь у знакомых, нет ли кого, кем заменить Люсьена. Я молюсь всем богам, чтобы ты никого не нашел, потому что уже представляю, как работаю вместо Люлю. Ты никого не находишь. Наступает воскресенье. И речи быть не может, чтобы пойти на речку и есть там нашу воскресную курицу. Мы готовим меню на следующую неделю.

Ты идешь в кладовку посмотреть, что там осталось, и набрасываешь примерное меню. Начнем с тушенной с морковкой говядины, ее можно на весь день оставить томиться на плите. Ты научил меня, что при тушении надо следить за временем. Когда я спрашиваю тебя, нужно ли приготовить бульон или добавить оставшийся от мяса сок, ты выходишь из себя:

— Нужны говядина и морковь, блюдо так и называется!

Черная чугунная кокотница — адмирал кухонного флота. Ты просишь меня обжарить в ней кубики мяса, но не слишком прожаривать; добавить репчатый лук или лук-шалот; крупно нарезать морковь; бросить лавровый лист, тимьян; закрыть крышкой и потомить.

Я удивленно спрашиваю:

— И всё?

— Если женщина красива, ей не надо краситься, как на подиум, — отвечаешь ты.

Я замечаю, что вот Николь сильно красится. Ты вздыхаешь и усмехаешься:

— Она думает, что чем больше накрасится, тем крепче привяжет к себе своего хахаля.

В подвале есть сокровище, которое ты ревностно охраняешь. Только ты имеешь право открывать свой посолочный чан — большую керамическую кадку, где хранятся свинина и колбаски для пети сале [54]. Ты возвращаешься с лопаткой и окорочками и промываешь их от соли под струей воды. Ты родился в мире, где, чтобы не подохнуть с голоду, нужно было делать запасы. Ты приучил нас закатывать консервы. Сколько я перемыл огурцов, прежде чем утрамбовать их в бочонки с солью и уксусом! Сколько тачек с помидорами очистил от семечек для томатной пасты! Сколько вишневых косточек выкинул, чтобы сделать сладкую настойку! Ты научил меня придавать блюду особый аромат, добавляя высушенные на нитке лисички и вороночники.

Я накалываю репчатый лук парой гвоздичек и кладу его вместе с пучком душистых трав в кастрюлю с холодной водой, где будут полтора часа вариться лопатка и окорочка. А сам пока занимаюсь чечевицей.

— Ты воду посолил? — звучит твой голос.

— Ну да.

Ты вздыхаешь:

— Забыл, что бобовые солят в самом конце? А то они каменеют.

Ты говоришь, что нужно обжарить лук и морковь.

— Добавляешь свинину, чечевицу и сверху немного отвара. Но не очень много, а то перебор будет. Давай еще немного… Стоп! Так нормально.

Ты научил меня экономить движения. Я натираю на терке лимоны, чтобы набрать цедры, но не слишком сильно тру, а потом выдавливаю сок. Ты рассказываешь мне об увольнительных в Алжире, когда вы с Люсьеном ходили есть лимонные сорбеты. А еще ты рассказываешь о вкуснейшем омлете с мальвой, которая цветет на холмах и на полях.

Ты вынимаешь из печи лимонный пирог и сразу же ставишь яблочный. Поднимаешь крышку кокотницы, где томится говядина с морковью, и пробуешь ножом на готовность.

— Всё. Завтра разогрею.

Всю неделю я поднимаюсь в шесть утра. Сначала чищу картошку, а потом спешу в школу. Вечером быстро делаю домашнее задание и иду готовить макаронную запеканку или, к примеру, печеный картофель.