Взломщик устриц - Дюран Жаки. Страница 8

— Неплохо, но можно было побольше специй добавить.

Ты всегда чем-нибудь да недоволен.

А сегодня ты недоволен еще больше, потому что думаешь о маме, как она там, в Дижоне.

— Поедешь на каникулы к Габи, — говоришь ты.

— К брату Люлю?

Я его никогда не видел, но слышал о нем кучу рассказов. Меня охватывает паника.

— А почему?

— Потому что. Не дрейфь, — говоришь, — будет просто отлично!

Я впервые уезжаю из дома один. Я рад, что поеду к Габи, но боюсь, что, когда вернусь, вы с мамой будете уже не вместе.

Это самые чудесные каникулы в моей жизни! Габи живет с Марией, «прекрасной, как ангел», по словам Люлю. У нее круглые голубые глаза, как будто пуговички на ботинках. Мария готовит борщ. Ненавижу его! Но успокаиваюсь, когда получаю на десерт медовик. Мария русская, иногда она говорит по-французски так, будто камней в рот набрала.

Я был в курсе жизни Габи еще до того, как поехал к нему в гости. Габи сражался на войне против немцев. Сначала он стал «партизанить» в О-Ду [29] Потом прибился к гумьерам [30], к «табору», как говорят у него в деревне с некоторым страхом и восхищением. Габи никогда не рассказывает о войне, о ней рассказывают другие. В бумажнике у Люсьена есть фотография, где его брат сидит в джипе, на котором установлен пулемет. Когда Люлю ее показывает, то приговаривает:

— Видишь, брат бился вместе с арабами, а я — против арабов. Пойди разбери!

Однажды я слышал, как он тебе рассказывал об их знакомстве с Марией. Как-то вечером — он тогда был в Германии — таборы стояли в одной деревеньке. Габриэль пошел за хворостом и, зайдя в какой-то амбар, обнаружил там на соломе дрожащую от страха и холода девушку. Габи ростом метр девяносто и похож на здоровенного крестьянина от сохи. Увидев его, на котором поверх униформы был еще здоровенный тулуп, Мария затряслась еще сильнее. Он присел, и его глаза оказались на уровне глаз этой замерзшей худой девчушки. Габи медленно снял тулуп и протянул ей, а она уже подвывала от ужаса. Он поднялся, сделал шаг назад и показал жестами, что скоро вернется. Он принес ей еды и одеяло, а она с удивлением рассматривала его своими кукольными глазами. Он вскрыл свой американский сухой паек и протянул ей шоколадку и крекеры, которые она стала грызть. Потом Габи развел огонь, чтобы она согрелась. За его спиной в дверном проеме появились два парня и со смехом сказали, что он «неплохо проведет время». Он послал их куда подальше. Габи всю ночь караулил Марию, а та была слишком напугана, чтобы уснуть. Иногда он подбрасывал полено в огонь и делал ей знак спать. Но на рассвете уснул как раз он, зажав между коленей ружье.

По легенде Люсьена, с той ночи Мария с Габи уже больше никогда не расставались. Люди кривились, когда узнавали, что он вернулся с войны не один, а с этой девицей, которая говорила на чужом языке и заявилась из страны коммунистов. Еще говорили, что ее депортировали и что она работала в борделе на немецких заводах. После объявления о свадьбе в мэрии Габи зашел в главное деревенское кафе. Прежде чем пригласить всех присутствующих выпить за него и за его будущую жену, Габи облокотился о барную стойку и сказал: «Если еще раз услышу от кого-нибудь гадость о Марии, мало не покажется». На этом дело закончилось.

Я просто влюбился в Марию и Габи с первых же дней каникул. Когда Мария меня обнимала, от нее пахло фиалкой, а не сложным ароматом, как от мамы. Я смотрел, как она вырезала из газеты выкройки для своих платьев в цветочек. Стрекоча на машинке, она слушала по радио программу Мени Грегуар [31] и улыбалась, когда ведущая рассказывала о всяких любовных делах. Габи и Мария постоянно обнимались, даже в моем присутствии. Казалось, они буквально приросли друг к другу. Даже когда Габи рубил дрова в лесу, он как будто никуда и не уходил. Для Марии он построил дом из бревен, чтобы он напоминал ей об избах в родной России.

— Это дом для моей куколки, — говорил он, сидя в окружении бесчисленных вышивок.

У Габи с Марией детей не было. Зато имелось огромное количество кошек с одной и той же кличкой — Кошка. В доме пахло деревом и вареньем. Я обожал ежевичное. Мария разбирается во всех ягодах и грибах. Она делает травяные чаи из разных растений, например из той же ежевики, только из листьев, и добавляет туда немного меда, когда у меня першит в горле. У меня часто что-нибудь да болит, это чтобы Мария со мною повозилась.

Дом представляет собой одну комнату в форме буквы «Г». Там они и едят, и спят. В дальней части стоит кровать за толстой занавеской темно-красного цвета. У меня тоже есть своя «комнатка», совсем крохотная. Здесь на полу лежит толстенький матрас, набитый кукурузными листьями, а еще стоит этажерка, где Мария хранит закрутки на зиму. Под потолком висят нитки с сухими грибами, она с ними делает пельмени. Мне сразу ужасно понравилось это русское блюдо, и она научила меня его готовить. Надо сложить начиненное фаршем тесто в форме полумесяца, а потом аккуратно опустить в кипящую воду. Я ходил в сад за укропом, потом мы клали его в сметану и поливали пельмени. Как-то вечером Мария рассказала, что еще пельмени можно делать из медвежатины. Они рассмеялись, такую я скорчил рожу. Габи добавил, что, когда он был маленьким, они ели приготовленных в печи птиц, а когда партизанил, то даже ел лис.

— Но сначала надо, чтобы мясо сильно охладилось, а потом уже готовить, — уточнил он.

У Марии с Габи есть куры, кролики и садик. Мне кажется, что им достаточно того, что они находят в природе, чтобы прокормиться. Фургончик булочника приезжает два раза в неделю, и они покупают у него запеченный с сыром хлеб, муку, сахар и кофе. Мария очень любит кофе и кладет в него гору сахара. Когда к ним кто-нибудь заходит в гости, неважно, в какое время дня, она всегда говорит: «Сейчас кофейку сделаем». Кофе готовит она и утром приносит Габи в постель. Мне позволено в этот момент сидеть между ними на кровати. Мы смотрим, как солнце золотит верхушки деревьев. Когда оно полностью показывается из-за леса, Габи восклицает:

— Подъем, лентяи!

Габриэль говорит про себя, что он дровосек-анархист. Для меня, ребенка, это сводится к двум вещам — он никогда не выходит из дома без пилы и всегда поет «Песнь Краоны» [32], когда сидит за баранкой своего автомобильчика. Он прошел войну, но ненавидит всех подряд — военных, кюре, политиканов и легавых. К жандармам он относится сносно, потому что как-то вечером, когда Люсьен напился, те вытащили его из канавы и доставили к матери. Мне нравится сидеть в машине Габи, потому что я представляю, что отправляюсь на войну. Машина пахнет бензином, моторным маслом и только-только срубленным деревом. Еще в ней лежат садовые ножи, топоры, молоток, клинья для колки дров и точило для цепи пилы. Но больше всего о войне мне напоминает куча военной формы на заднем сиденье — куртка со штанами, походная обувь, панамы и несколько гимнастерок. Я спрашиваю у Габи:

— А как там на войне?

Он чешет в затылке:

— Девяносто процентов времени — дерьмово и десять процентов — совсем дерьмово.

Он резко крутит руль и съезжает с дороги на просеку. Я подпрыгиваю на сиденье. Мы тормозим прямо у глубокой лужи.

— Увидишь, я тебе отличную просеку покажу, — говорит Габи.

Пахнет мокрой жимолостью и растущим на пнях мхом. Мы долго бредем по сухой траве и наконец попадаем на залитую солнцем поляну у березовой рощи. Габи уже повалил и распилил несколько деревьев. Он кладет на землю пилу, заливает бензин и точит цепь. Иногда он поднимает голову и бросает мне какую-нибудь абсурдную фразу.

— Бакунин говорил, что мужчина никогда не должен расставаться с двумя вещами и очень аккуратно с ними обращаться — с собственным членом и бензопилой. — Потом трясет головой, закатывает глаза и восклицает: — Господи, которого нет, какую только дурость не скажешь! Ты только родителям не передавай, лады?