Белое на белом (СИ) - Костин Константин Константинович. Страница 17

Цайт резко повернулся, собираясь ухватить за попку проходившую мимо девушку. В этот раз получилось бы, если б его руку не перехватил Ксавье.

— Ты чего?

— Цайт, это не подавальщица.

Девушка действительно не походила на девах: тихая, скромно опустившая глаза, в серой накидке. Она молча прошла к стойке.

— Ух ты… — проводил девушку взглядом Цайт, — Что если это — дворянка, скрывающаяся от строгих родителей? Или сбежавшая от постылого мужа принцесса?

— Или дочка хозяина, — скептически заметил Ксавье.

— Это еще почему? — вспыхнул Вольф, который, видимо, тоже успел предположить нечто подобное, только не озвучил свои мысли.

— Ну, например, потому, что она зовет его папой, а также целует в щеку, — хмыкнул Ксавье, откидывая прядь черных волос со лба. Кто вообще придумал эту дворянскую моду с длинными волосами? Вон Вольф носит короткую стрижку и не мучается…

Девушка в самом деле чмокнула старика-хозяина, помахала рукой громиле, который лениво дремал на стуле, присматривая за порядком и скрылась в двери, которая вела во внутренние помещения. Да, на самом деле дочка…

— Может, это молодая жена, — не унимался Цайт, — которой скучно в холодной постели с холодным мужем… Йохан, ты куда?

— Я вдруг вспомнил об одном деле, — Йохан целеустремленно выбирался из-за стола, — Мне срочно нужно… попасть… в одно место.

— Это туда, — Цайт указал в сторону низкой неприметной двери.

— Мне не это нужно, — обычно флегматичный Йохан почему-то торопился, — Я потом расскажу. Встретимся утром. Я сам приду, меня не ждите…

Он схватил кепи со стола, сдернул плащ с вешалки и выскочил из пивной на улицу.

— Куда это он? — посмотрели друг на друга Вольф и Цайт. Потом перевели взгляд на Ксавье.

— А я что, — развел руками тот — гадалка? Утром придет — расскажет.

— А если не придет?

— Тогда его прибьем сначала мы, потом Зепп, а потом — старший сотник.

Парни дружно вскочили с места.

— Эй, эй, а деньги? — бросился к ним хозяин.

Пока они расплачивались, пока выбежали на улицу…

Йохан исчез.

— Может, вон в том переулке?

Переулок, не переулок — узкая щель между домами. Ксавье стиснул рукоять трости, с которой не расставался никогда.

— Идем, посмотрим.

Они втроем шагнули в темноту.

— Ищете кого, ребя?

Прислонившись плечами к стене, в переулке стоял человек. Высокий, широкоплечий, лица в темноте не видно.

— Может и ищем.

— Уж не меня ли, невзначай? — блеснула улыбка.

— Мы ищем своего товарища, — Ксавье прижал попытавшегося вырваться вперед Вольфа, — Невысокий, крепкий, светлые волосы, в форме Черной сотни. Видел такого?

— Как не видать, видал. Ваши товарищи частенько по городу бродят, видал я и такого…

— Сейчас ты такого человека видел?

— Неа, сейчас не видал. Видать, куда-то еще ваш приятель укатился.

— А ты не врешь? — вылез-таки Вольф.

— А чего мне врать?

Незнакомец шагнул вперед, не переставая улыбаться. Светлые взъерошенные волосы, чуть припорошенные снегом, лохматые бакенбарды, круглое плоское лицо, перечеркнутое черной повязкой, единственный глаз горит яростной желтизной.

— Запомните, ребя, — прошипел он, — Северин Пильц никогда не врет. Коли сказал, что не видал, значитца — не видал. Ищите своего дружка где-то еще, а меня не колыхайте.

В пальцах незнакомца блеснул нож.

Ксавье выхватил шпагу.

— Ах, боюсь, — одноглазый наигранно прижал руки в груди, отступил назад в темноту и как будто растворился в ней.

Ребята бросились вперед, с одной шпагой на троих, но переулок, заканчивающийся высокой глухой стеной, был пуст, как барабан.

— Какая интересная комбинация.

Канцлер вздрогнул. Задумавшись, он не заметил появления в Шахматной комнате еще одного человека. Хотя королевского шута обычно замечали сразу.

Сегодня Ник Фасбиндер был одет в простойный черный костюм, с черным цилиндром. Вот только размеры цилиндра позволяли предположить, что шут снял его с какого-то великана-щеголя. Создавалось впечатление, что на голове Ника — огромное черное ведро.

— Я смотрю, — указал он на лежавшую на боку фигурку короля, — черные выиграли.

— Да нет, — канцлер сгреб фигурки с доски, — это я размышлял. О разном.

— Ах это вы размышляли… А я как раз было начал прикидывать, как можно выиграть при таком построении фигур.

Несмотря на вечное паясничанье и кривляние, шут отлично играл в шахматы, на почве чего сдружился с кардиналом.

«Да, вот этой фигуры в моем раскладе нет…».

В одном канцлер был на сто процентов прав: жизнь — не шахматы.

Мэр Бранда Ханс айн Грайфогель тоже не спал. Он вообще спал мало, не считая необходимым тратить драгоценное время на то, чтобы лежать без движения с закрытыми глазами, ни о чем не думая. Мэр столицы думал постоянно. Сейчас — о грядущей войне.

Лучшая война, по мнению айн Грайфогеля — та, которая не начиналась. По глубокому убеждению мэра, в любой войне один из участников — всегда дурак. Либо тот, кто напал, либо тот, кто позволил на себя напасть.

Сейчас мэр — хотя он был всего лишь мэром столицы — думал за всю страну. Ибо проигрыш в войне начинается тогда, когда люди начинают делить свои обязанности на «отсюда» и «досюда».

Айн Грайфогель побарабанил кончиками пальцев сложенных перед лицом рук. Три империи он видел в виде трех собак, собирающихся наброситься на беззащитный — будем честными — Шнееланд. Пусть есть два года, за которые можно подготовиться, но не нужно полагать противника идиотом. Начнешь подготавливаться ты — начнет подготавливаться и он.

Нужно или хранить свою подготовку в глубокой тайне или отвлечь врага на что-то другое. Что-то более заманчивое…

Нужно бросить трем псам большой кусок мяса.

Мэр не улыбнулся — он делал это только в случае необходимости — но движение нервных импульсов его лицевых мышц можно было бы признать за улыбку.

Гольденберг.

Да, пожалуй, сработает.

Голубые глаза Катрин, дочки хозяина «Танненбаумбира» были широко распахнуты и наполнены слезами. Ротик жадно раскрывался, грудь судорожно вздымалась, пытаясь вдохнуть хоть глоток воздуха.

Бесполезно.

Горло девушки перехватывал черный шнурок, сплетенный из кожи. Сильные руки затягивали его все туже и туже. Еще несколько рывков обреченного тела — и мертвая девушка опустилась на затоптанный снег, возле задней двери пивной.

Убийца смотал шнурок отработанным движением и, не оглядываясь, зашагал прочь. От него падала двойная тень: Младшая луна уже взошла.

Душитель прибыл в столицу.

Глава 7

Бранд

Королевский дворец. Пивная «Танненбаумбир». Улица королевы Бригиты 21 число месяца Рыцаря 1855 года

Искусство отравления известно давно. Со времен Диких веков оно достигло небывалых высот тончайшего мастерства. Существовали умельцы — и некоторое из них были известны канцлеру — которые одним пузырьком бесцветной жидкости могли отравить целый город. Существовали мастера, которые могли сделать яд, действующий только на рыжих или только на мужчин. Самые же искусные считали, что убивать человека для достижения своих целей — слишком грубо. Вот отравить стыдливость и сделать из застенчивой девушки разнузданную шлюху, отравить страх и сделать воина из труса…

Отравление было искусством, а искусство канцлер не любил.

Секреты ядов, бережно хранимые и преумножаемые, были хорошо известны, к примеру, кардиналу Трауму, с которым канцлер поостерегся бы не только обедать, но даже стоять рядом. И что? Как минимум один случай, когда яды кардинала не сработали, был канцлеру совершенно точно известен.

Канцлер Айзеншен всегда считал, что лучший яд — это тот, что носят на поясе, а противоядия от пары футов стали в животе еще не придумали. Поэтому в своих мыслях о, скажем так, смене короля, он рассчитывал на надежных людей, а не на ненадежные капли и порошки.