Пистолет с музыкой - Летем Джонатан. Страница 42

Они поговорили еще немного, потом он положил трубку и кисло посмотрел на меня, наморщив лоб.

— Ты, похоже, страсть как любишь, когда тебя наказывают, — заметил он. — Просто жадюга какой-то.

— Не жадюга. Скорее, гурман, — возразил я. — Если мне не нравится, я возвращаю. С процентами.

Он не улыбнулся.

— Что Пэнси тебе рассказала?

— Ничего, что бы я не узнал от кирпичной стены. Мы пытались поиграть в вопросы-ответы, но она вряд ли помнит даже как ее зовут.

Барри это пришлось не по вкусу. Мне кажется, он питал к Пэнси некоторое чувство собственника. Он выпятил челюсть, и его лицо покраснело там, где кожа не побелела от напряжения.

— Пошел ты, Меткалф, — голос его ломался. — Я могу продырявить тебя прямо сейчас, только убирать лень будет. С такого расстояния не промахнешься.

— Пошел ты, Фонеблюм! Нажми на курок, и тебе нос расквасит отдачей.

Он отодвинул пистолет подальше от своего лица.

— Не называй меня Фонеблюмом!

— Возможно, ты не даришь ему галстуки на День отца. И возможно, он не водит тебя на игры Высшей лиги. Это ничего не меняет.

— Я же забыл твой интерес к генеалогии, — произнес он, оправившись немного. Но внутри него имел место конфликт — конфликт между манерами крутого парня и башкунчиковым поведением. — Это отражает трогательную способность не видеть ничего, кроме искусственных связей.

— Я понял. Ты прав, я действительно не вижу ничего, кроме связи между лапами кенгуру и привязанными к твоим рукам-ногам нитками. — Разговаривая, я опустил ноги на ковер и задвинул колени под край большого журнального столика из стекла. — Я ждал от тебя большего, Барри. Ты был засранцем, но не без задатков.

— Ты делаешь неверные выводы. Я принимаю помощь кенгуру, чтобы помогать матери, вот и все.

— Твоя мать мертва, — возразил я. — Я все ботинки испачкал ее кровью.

Это должно было заставить его вздрогнуть, и оно сработало. Я двинул коленями, и кофейный столик опрокинулся на него. Телефон и бритва в облаке порошка полетели на пол, а сам столик превратился в стеклянную стену, придавившую Барри к креслу. Он не выпустил пистолет из рук, но навести его на меня не мог.

Я наступил на стекло в том месте, под которым находилось его лицо.

— Брось пистолет, Барри. Тебе будет больно, если стекло разобьется, и убирать больше придется.

Он пискнул что-то, но пистолета не бросил. Я надавил ногой на стекло, кресло опрокинулось, и Барри выпал на ковер. Пистолет отлетел в угол.

Я шагнул вперед, взял Барри за ворот и тряс его до тех пор, пока моя злость не поулеглась немного, а его рубашка не начала рваться. Мне не хотелось, чтобы он подумал, что мне не нравится, как он одет.

Когда я поднял глаза, я увидел Пэнси, стоявшую на лестнице. Вид у нее был довольно спокойный. Не знаю, поняла ли она, что происходит, или еще не достала необходимое для этого оборудование. Мне не очень хотелось думать об этом. Я собрался уходить, и не только из-за возможного скорого появления кенгуру.

Барри валялся на ковре, ужасно похожий на выкинутый эмбрион. Я перешагнул его и подобрал пистолет. Он снова проиграл мне мотивчик Скрипки явно не знали, что действие закончилось. Я положил его в карман, поправил пиджак и вышел в прихожую. Пэнси продолжала молчать.

— Купили бы мальчику книжку для раскрашивания или альбом для марок, — предложил я. — Ему нечем занять руки. Это ведет к онанизму.

Выходя, я услышал, как Пэнси бормочет в микрофон слово «онанизм», но ответа уже не услышал.

Глава 4

По дороге к Тестаферу мне повстречался патруль. Они поджидали за поворотом дороги, так что я не видел их до тех пор, пока не стало слишком поздно. Инквизитор дал знак мне остановиться и наклонился к моему окну.

— Карточку, — потребовал он.

Я передал карту.

— Чистая какая, — заметил он.

— Совсем новая, — объяснил я.

Я посмотрел ему в глаза, надеясь, что он не видит, как дрожат мои руки на руле. Они дрожали по нескольким причинам. Одной был пистолет в кармане. Другой — отсутствие зелья в крови.

Он подозвал к моей машине своего напарника.

— Эй, посмотри, — махнул он. — Рип Ван Винкль, — и показал ему мою карточку.

Вот странно: до сих пор я не ощущал к ней никаких чувств, а сейчас был почти горд видеть ее в руках ребят из Отдела.

— Класс, — восхитился Номер Два. — Жаль, редко вижу таких.

Я воздержался от комментариев.

— Документы на машину в порядке? — спросил Номер Один.

— Прокат, — ответил я.

Квитанция лежала в бардачке, и я достал ее. Он пробежал ее глазами и вернул мне.

— Куда едете?

— Посмотреть на старый район, — пожал я плечами.

— Зачем?

Я подумал немного. Вот бы они смеялись, если бы я признался им в том, что я частный инквизитор и расследую дело шестилетней давности.

— Коллекционирую воспоминания, — ответил я.

Он улыбнулся.

— Слыхал? — спросил он у Номера Два. — Он коллекционирует воспоминания.

Номер Два улыбнулся и подошел поближе.

— Что ты натворил, Меткалф?

— Собственно, ничего такого. Наступал кое-кому на пятки. Старая история.

— Кто отправил тебя в морозильник?

Я быстро прикинул. Скорее всего это были ребята Корнфельда.

— Моргенлендер, — ответил я.

Они переглянулись.

— Это серьезно, — произнес Номер Два с уважением в голосе.

Он вернул мне карту: я ответил как надо.

— Черт, — добавил Номер Один. — Последнего из его отребья уже несколько лет как вытурили.

Я убрал карточку в карман и помалкивал. Неожиданно я оказался у них на хорошем счету. Бедняга Моргенлендер. У меня сделалось погано на душе, чего я не ожидал. Я мог бы и не удивляться: дни Моргенлендера были сочтены уже шесть лет назад. Наверное, какая-то оптимистическая часть меня надеялась, что он выживет.

— О’кей, — заявил Номер Два. — Смотри, не потрать все деньги на воспоминания. Ты еще молод. Найди себе работу.

Я поблагодарил их и попрощался. Они пошли к своей машине, а я поднял стекло и уехал.

Я подумал о Корнфельде и решил, что вовсе не прочь взять реванш. На этот раз мне было терять куда меньше. По меньшей мере я задолжал парню хороший удар под дых, и если его живот за шесть лет сделался мягче, что ж, тем лучше.

Да, Корнфельд занимал видное место в моей воображаемой книжке старых долгов, но доктор Тестафер шел первым. Мне нужна была помощь Гровера, добровольная или нет, в восстановлении некоторых недостающих звеньев. Я нашел его улицу и остановил машину у ворот. Место навевало воспоминания. Я нюхал здесь зелье три дня или шесть лет назад — смотря как считать, — и мой нос прямо-таки зудел при воспоминании об этом. Я постарался выкинуть порошок из головы, но это было нелегко. Воспоминание было как чертик в табакерке: оно выпрыгивало при малейшем прикосновении.

Дом почти не изменился — я имею в виду, его основная часть. Пристройка справа имела нежилой вид. Наверное, Тестафер не заводил больше овец после Дульчи. Я позвонил, и Тестафер отворил дверь.

Он и раньше казался мне старым, так что шесть лет мало что изменили. Лицо его оставалось красным, словно он поднимался бегом по лестнице, и в волосах добавилось седины, и все же он сохранился неплохо, очень даже неплохо. Последний раз, когда я видел его, он прятался между машинами, пригибаясь от пуль, — рыба без воды. В дверях своего дома он имел куда более уютный вид.

— Привет, Гровер, — сказал я.

Он слепо посмотрел на меня.

Неожиданно я ощутил приступ гнева. Он разыгрывал со мною Пэнси.

— Пошел внутрь, — рыкнул я и подтолкнул его в грудь.

Мы вошли, и я закрыл дверь.

— Достань память.

Его седые брови поднялись.

— Ступай!

Я подтолкнул его дальше, и он послушно пошел в гостиную. Весь его чертов дом насквозь провонял… Мне захотелось ударить его, но Тестафер был слишком стар, чтобы бить его, поэтому я взмахнул рукой над столом, уставленным стеклянными и фарфоровыми безделушками, и они разлетелись тысячью осколков на полу. Тестафер так и пятился от меня, пока не упал на диван. Я повернулся, чтобы опрокинуть полку со старыми журналами, но она исчезла.