Кто умирает? - Левин Стивен. Страница 36

Каждые несколько минут медсестра или няня вплывала в мой ступор, проявляя свой страх перед болью. Одна из них сказала:

«Знаете, боль, вызванная камнем в почке, больше всего напоминает боль при родах». Но от этого мне было не легче! Другая сказала:

«Тебе, должно быть, приходится ужасно. Ты уверен, что не хочешь принять еще обезболивающего?» Все они выдавали свой страх перед болью, страх перед жизнью.

Мой врач вернулся через некоторое время и предложил мне проехаться к специалисту. Он сказал: «Камень расположен так, что может стать проблемой. Он довольно большой. Боже мой, тебе, должно быть, очень больно!»

Поэтому, прихватив с собой рентгеновские снимки, мы покатили к специалисту по почкам, тогда как мир для меня все еще пребывал в наркотическом тумане. Катя в коляске к специалисту, я чувствовал ужасную усталость от боли и суеты и сказал про себя:

«Иисус, пожалуйста, отврати от меня эту боль!» В следующее мгновение я получил ответ: «Отвратить боль? Но я же дал тебе ее совсем недавно».

Я снова вспомнил о том, что должен просто присутствовать. Хотя во мне постоянно проявлялась давняя обусловленность, я позволил ощущению боли занимать большее пространство. Я перестад грести против течения. Мое отождествление с собой как с жертвой, как со страдающим, ослабилось. Боль была отпущена на свободу.

Когда мы вошли в кабинет специалиста, он взял мои рентгеновские снимки и положил их для просмотра на просвечивающее устройство. Обращаясь к нам, он указал медной палочкой для вскрывания писем на тень на снимке, которая обозначала камень.

– Операцию нужно делать сразу же. Мы можем попасть в почку вот отсюда, – сказал он, проводя медной палочкой по тени, которая обозначала край моего тела. Мне показалось, что он тут же положит меня на свой стол и начнет операцию с помощью своей медной палочки.

Через некоторое время специалист начал входить в раж:

– О, это замечательное место! Как приятно оперировать, когда камень находится именно здесь! – И я почувствовал над собой тень черных крыльев,

– Нет, спасибо. Спасибо, не надо, – произнес я, с дрожанием в голосе. – Мне кажется, что хирургия – не единственный способ лечения в данном случае.

– Но если камень застрянет здесь, вам будет очень плохо, – сказал он. Я поблагодарил его за то, что он уделил мне время, и поспешно выкатился в коридор.

Вернувшись домой, я заметил, что присутствие демерола в организме не дает мне как следует сосредоточиться. Но когда он начал рассасываться, я снова сосредоточил ум на боли и, расслабляясь, начал открываться ей. Я мог видеть, что в некотором смысле доза, которую мне дали, чтобы снять боль, только продлила ее, не позволив мне поработать с ней. Когда обезболивающее средство перестало действовать, мой ум снова обрел способность сосредоточиваться и я смог просто быть с болью. Когда туман окончательно развеялся, я сосредоточился на камне и протолкнул его в мочеточник. Моя двухчасовая медитация с визуализацией увенчалась радостным стуком камня о раковину унитаза.

Я понял, что болеутоляющее средство не сняло боль, а лишь продлило мое неудобство. Привязанность к источнику страданий увеличивалась, когда я стремился от него избавиться. Этот случай послужил мне хорошим уроком. Камень в почке многому научил меня. Я оценил эту милость. Она дала начало нескольким медитациям, которые были разработаны мною с тех пор.

Когда мне было больно, я понял, что чем больше я отождествляюсь со страждущим телом, тем сильнее моя боль. Но если я даю ей пространство и открываюсь, если я начинаю чувствовать пространство, в котором это переживание парит, вместо того чтобы становиться невыносимым, переживание меняется.

Я вспомнил об эксперименте, который был проведен в Спринггроувской клинике в Мэриленде с пациентами, страдавшими от сильных болей. Многие из тех людей, которые находились там, в течение месяцев не приходили в себя от боли или были так отравлены большими дозами обезболивающих средств, что не могли встать с кровати, ходить на работу, иметь половые сношения и просто общаться со своими близкими. После соответствующей подготовки больных, приняв все меры предосторожности, исследователи предложили им небольшую дозу психоделика типа ЛСД, чтобы посмотреть, скажется ли это на интенсивности переживаемой ими боли.

Тот, кто пережил раскрытие за пределы личности, трансперсональный опыт, если хотите, кто осознал свое единство с природой, кто почувствовал себя как еще одно дерево в лесу или как часть вселенской энергии, превращаясь в космического Будду или же входя в открытое сердце Иисуса, казалось, полностью изменил свое отношение к боли. Ощущение себя как чего-то большего, чем он всегда считал, привело к отказу от моделей, включавших также представление о том, что люди представляют собой всего лишь тело, что все их переживания сводятся к ощущению боли. Такие люди получили более пространственное представление о себе. Многие из тех, кто долго страдал от сильных болей, после этого не переживали боли в течение нескольких месяцев.

Не все принявшие участие в эксперименте прошли через одни и те же переживания. Те, кто не пережил состояние расширенного осознания самих себя, практически не изменили своего отношения к боли. Но те, кто пережил, поняли, что боль не ушла, но сильно возросла емкость – пространство, в котором она ощущается. У них теперь было больше места для каждого своего ощущения. Они видели, что представляют собой нечто большее, нежели одно это тело и ограниченный разум. Они отодвинули свою грань. Поскольку они работали с болью, а не действовали под ее влиянием, боль не была для них всем переживанием. Они начали чувствовать пространственность, в которой все парит (см. Медитации на боли номер IV и V).

По мере того как расширяется переживание бытия, изменяется и переживание боли. Когда наша пространственность каким-то образом постигается непосредственно, мы все больше настраиваемся на «того, кто ощущает боль». Мы начинаем видеть, что одна мысль сменяется другой под воздействием той же самой энергии, которая движет небесными светилами. Мы видим контекст, в котором мы живем. Мы больше уже не потеряны, не подавлены своими страданиями и мелодрамами, а открываемся вселенскому процессу, который чувствуем в себе.

Результаты эксперимента в Спринггроувской клинике созвучны наблюдениям одного детского хирурга, который рассказывал нам о том, как относятся к боли его пациенты. Он сказал, что вполне может проводить операции на новорожденных без анестезии: «Они так мало отождествлены со своим телом, так мало сопротивляются боли, что их ощущения словно парят в пространстве». Он сказал, что новорожденные не столько не чувствуют боли, сколько не замыкаются на ней так, как мы. «Порог болевых ощущений, кажется, поднимается, когда ребенок взрослеет. Чем дольше он находится в теле, тем больше он отождествляется с телом и тем меньше область его приемлемости. Когда ребенок взрослеет, те же самые стимулы требуют более высоких доз болеутоляющего. К примеру, годовалый младенец может пережить то, что мы условно назовем стимулом номер три, но это очень мало на него влияет. Потирания животика и нескольких ласковых слов может быть достаточно для того, чтобы снять у него напряжение. Но к тому времени, когда ребенку исполнится два или три года, без аспирина в данном случае уже не обойтись. Когда ему пять или шесть, тот же самый стимул доставляет еще больше неудобств. Когда же ему десять, появляется сильное сопротивление и поэтому возникает необходимость в применении сильных обезболивающих средств. В юности же боль становится столь невыносимой, что приходится прибегать к опиуму и другим подобным средствам».

Мы настолько привыкли относиться к себе как к телу, переняли от окружающих страх перед болью, что, возникая, она полностью овладевает нашим восприятием и становится всем, что у нас есть. У нас больше нет пространства; есть только опасность, от которой нужно избавиться как можно скорее.

Подлинный конец страданий не означает омертвения нервных окончаний, а скорее переживание основополагающей реальности, в которой все переживания находят себе место и оказываются приемлемыми.