Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая (СИ) - Хренов Алексей. Страница 26

Кузнецов взял их с собой. Лёха едва успел вылезти из кабины, как их уже усадили в автомобиль, стоявший наготове. Пыльные дороги Мадрида мелькали за окнами, пока машина быстро неслась в сторону советского посольства.

25 ноября 1936 года. Советское представительство, Мадрид.

Дав время привести себя в порядок, после перелёта, наших товарищей провели в зал гостиницы «Палас», где находилось советское представительство. Увидев в строю занкомых лётчиков, Лёха заулыбался и пошёл жать руки. Их выстроили в ожидании, пока не появился советский полномочный представитель Марсель Израилевич Розенберг.

с листом бумаги. Он с серьёзным видом зачитывал начал зачитывать текст телеграммы о представлении к наградам. Очередь дошла до Лёхи с Кузьмичом:

— За проявленное мужество и находчивость при выполнении боевых задач в интернациональной борьбе с фашизмом, представить к награждению орденом Красной Звезды старших лейтенантов Алексея Максимовича Хренова и Георгия Кузьмича Кузьмичева!

Лёха и Кузьмич, переглянувшись, с гордостью хором ответили:

— Служу трудовому народу!

Розенберг с одобрением кивнул и добавил:

— Сами ордена получите по возвращению.

Позже, уже в коридоре, когда вокруг никого не было, Кузьмич вдруг резко остановился, обнял Лёху и, сбросив привычную сдержанность, тихо сказал:

— Лёша, спасибо тебе за всё. Когда я впервые увидел эти этажерки, я же думал — всё, конец мне. Собьют в первом же вылете, как пить дать. Даже письмо Маше написал, чтобы детей растила как следует, если вдруг… — Он замолчал, не в силах продолжить. Его слова были пропитаны искренностью и теми страхами, которые он, как настоящий мужчина, всегда скрывал. — А сейчас, гляди, сам не верю — я орденоносец! Это ведь твоя заслуга. Спасибо тебе, Лёша. Жалко сам орден пока не дали!

У Лёхи сами собой навернулись слёзы. Он крепко обнял Кузьмича, слова сами вылезли из глубин мозга:

— Да брось ты, Кузьмич! Фигня это всё. Попросим, дадут! Нам, как морякам ордена прямо таки необходимы! Особенно Красной Звезды! Тогда нас даже акулы жрать откажутся!

— Почему это? — лицо Кузьмича стремительно теряло восторженность и стало приобретать своё нормальное выражение крайней подозрительности, стандартное при общении с Лехой.

— Сам подумай, каково это, орденами, да с острыми лучами, потом какать! — добавил в голос пафоса Леха.

Кузьмич выдохнул, заулыбался и сдавил плечо Лёхи ладонью. Его лицо прояснилось, и даже суровые будёновские усы смягчились и обвисли от дурацкой улыбки.

26 ноября 1936 года. Аэродром Алкала, около Мадрида.

Вернувшись утром на аэродром Алкала, Лёха удивился, обнаружив свой самолет не только не растащенным на запчасти, но находящимся в полной сохранности и готовым к бою, да ещё и полностью заправленным, с подвешенными рядом с «Бандурой» на кассете десятком небольших бомб, килограмм по двенадцать — пятнадцать.

Кузнецов сообщил им, что на несколько дней, пока он занят делами в Мадриде, их просят слетать в разведывательные рейды за линию фронта.

По соседству с Лёхиным самолетом стояла изрядно потрёпанная СБшка с республиканскими знаками, также накрытая маскировочной сеткой. Из-под нее доносился стук молотков и негромкие разговоры, видно самолёт оперативно приводили в порядок.

Рядом со своим самолётом Лёха обнаружил невысокого темноволосого молодого человека с шикарным чубом и близко посаженными пронзительными глазами, увлечённо рассматривающего пулемёт Браунинга, пришпандореный на месте штурмана. Не похожий ни разу на испанца товарищ теребил в руках советский лётный кожаный шлем.

— Могу чем то помочь? — по-русски спросил Лёха.

Товарищ смутился, спрятал шлем с руками за спину, словно хотел показать, что он только смотрел и руками ничего не трогал.

— Лейтенант Хрюкин, Тимофей, лётчик, — произнёс стесняясь обладатель шикарного чуба, — мою машину вот рядом с вами чинят, он махнул рукой в сторону стоящего рядом самолёта.

— Старший лейтенант Хренов, морской бомбер, — представился наш герой, протягивая руку с лёгкой ухмылкой.

Чубатый обладатель надулся и посмотрел глазами обиженного Шрэка пронзительно синего цвета из под нахмуренных бровей.

— Нет, правда Хренов, Алексей Максимович, командир экипажа этой СБшки, а по местному я вообще Хуян Херров, — поспешил сгладить эффект своего прикола Лёха, — А это мой штурман, Кузьмаччо! — представил Лёха подошедшего Кузьмича.

Лётчик Тимофей заулыбался, а потом радостно заржал. Было видно, подколки с фамилией давались ему тяжело и встретить второго такого же кадра ему было за радость.

Глядя на него засмеялся Лёха, а потом Кузьмич. Они стояли и смеялись, легко и беззаботно, как только умеют смеяться в молодости.

— Погоди, так это ты по британскому линкору бомбой врезал! И пароход с Майорки увёл⁇ — восхищенно проговорил Тимофей Хрюкин.

— Слухи о моих подвигах надо сказать сильно преувеличены, — поскромничал Лёха, — там эсминец был всего то…

— Какой пароход! Настоящий торпедный катер мятежников! — вставил свои пятнадцать копеек распушивший усы Кузимич,

— А что у тебя за пулемёты стоят на машине? — с лёгкой завистью спросил Тимофей.

И тут два лётчика и один штурман зависли минут на двадцать облазив весь самолёт и обсуждая разные технические моменты боевой машины.

— А стрелок твой где? — поинтересовался лётчик Тима Хрюкин, — такая турель стоит! — восхищенно закончил он свой вопрос.

— А стрелком у нас сам главный морской советник товарищ Кузнецов работает, но его в посольстве припахали отчетность сдавать, — прикололся Лёха, — вот ждём, пока испанцы найдут кого то и на фото Франко делать рванём! Как раз мелких бомб подвесили — и для профиля, и для анфаса.

— А можно я с вами слетаю? — как то даже по детски наивно попросился Тима Хрюкин.

Так должность стрелка этого вылета неожиданно оказалась забронирована за двадцати шести летним лейтенантом ВВС Тимофеем Тимофеевичем Хрюкиным…

Самолёт уверенно поднимался в воздух, переходя на крейсерский режим. Лёха сидел сосредоточенный, держа штурвал, к слову тоже «скоммунизденный» с «Протеза», но чувствовал себя вполне привычно и спокойно. Они плавно проходили над линией фронта — земля под ними местами дымилась, вдалеке виднелись разбитые здания, обугленные леса и редкие огоньки костров. Всё шло по плану.

Но тишина ненадолго задержалась. В наушниках раздался голос Кузьмича, ровный, но настороженный:

— Командир, вижу пару истребителей, бипланы, на «Фиаты» похожи. Взлетели с аэродрома Талавера, набирают высоту, похоже, идут за нами.

Лёха отозвался сдержанно, без лишних эмоций:

— Принял, Кузьмич. Аэродром зафиксируй. Фото есть?

Кузьмич не заставил себя долго ждать:

— Обижаешь, командир, уже всё отснято! — в голосе звучала явная гордость за оперативно выполненную работу.

— Молодец, держи их в поле зрения, — коротко бросил Лёха, слегка толкнув рычаги управления двигателей вперёд.

— Это если только меня в люк высунут и за ноги подержат. — Кузьмич нахватался сомнительного репертуара от Лёхи, — Тимофей, смотри, они куда то назад пошли.

Самолёт уверенно набирал высоту и уходил от устаревших немецких или итальянских истребителей, правда Лёха чувствовал, что это спокойствие может закончиться в любую минуту.

— Отлично! Тогда курс на Саламанку, — подтвердил Лёха, проверяя показания приборов и прислушиваясь к размеренному звуку мотора. Всё работало как часы, и это придавало уверенности.

В задней кабине Тимофей Хрюкин, нынче стрелок и по совместительству пилот армейской СБшки, шустро обученный работать с крупнокалиберным Браунингом, наслаждаясь периодически крутил турель, осматривая горизонт, пытаясь что то разглядеть в мутноватой дали. Французское остекление приводило его в полный восторг, в отличии от советского целлулоида. И главное, сдвигать колпак на такой скорости и высоте совсем не требовалось.

— Если приблизятся, подам сигнал, точнее если разгляжу что то. Вниз у вас так же фигово видно, как и у меня.