Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая (СИ) - Хренов Алексей. Страница 27

Лёха кивнул сам себе, одновременно отдавая команду:

— Экипажу надеть кислородные маски, доложить. Тимофей, а ты с кислородом летал?

— Не, мы сняли сразу, что бы лишний вес не возить. Всё равно тут нас догнать никто не может., выше трёх тысяч редко летаем.

В тесной кабине зашуршали ремни и застёжки. Каждый член экипажа старательно подгонял маску, стараясь плотнее прижать её к физиономии. Одинокая СБшка продолжала своё восхождение в безоблачном испанском небе, поднимаясь на высоту в семь тысяч метров. Там, наверху, воздух был разреженным и холодным, но это делало их недосягаемыми для наземных зениток и очень сложными, даже пока невозможными целями для немецких и итальянских истребителей.

— Кислород пошёл, — отозвался Кузьмич.

— Всё нормально, — подтвердил стрелок.

Лёха посмотрел и отметил про себя, что армейские группы избалованы отсутствием достойного противника и выполняют полёты на малых и средних высотах и надеются на превосходство в скорости. А такие капризные устройства, как система питания кислородом многие не стали ставить в спешке, а ещё больше народу просто их выбрасывало. «А мессеры то не за горами», — подумал Лёха, надо попробовать поговорить с Шахтом и Проскуровым.

Оглядев приборы, бросил взгляд в окно. Ни видно было нифига! Он мог посмотреть вверх и слегка вправо-влево. Вперёд-вниз обзор загораживал нос бомбера в сидящим в нём Кузьмичом, по сторонам Лёха видел только двигатели и сверкающие диски пропеллеров, а назад взглянуть мешал поднятый конструкторами гаргрот фюзеляжа…

Пока машина шла ровно, словно спокойно плыла в пустоте. Внизу, где-то далеко, остались линии фронта и догорающие руины. Теперь перед ними была Саламанка — цель полёта, до которой оставалось несколько десятков минут пути.

Глава 32

Ола Франко!

26 ноября 1936 года. Голубое небо над Саламанкой

— Кузьмич, как будем проходить над Саламанкой, влепи-ка им набор гостинцев! — скомандовал Лёха, привычно не тратя время на долгие обсуждения.

— Командир, ну я же хрен знает куда попаду с такой высоты! — простонал педантичный Кузьмич, как всегда ворча для порядка, но всё же подтягивая бомбовый прицел и готовясь к сбросу.

— Кузьмич! Вы, товарищ, разговаривайте поменьше, цельтесь лучше и кидайте точнее. Снижаться всё равно не будем. Зря тебе целую кассету мелочи загрузили! Слабо вон в квадрат главной площади попасть? И главное — не забудьте заснять этот пламенный привет товарищу Франко! Забьёмся на бутылку твоего любимого красного? — голос Лёхи звучал ехидно, бросая вызов профессионализму Кузьмича. Было ясно, что с такой высоты и такими бомбами можно было попасть куда угодно, кроме нужной цели. В общем-то, бомбы им подвесили скорее для произведения эффекта — показать присутствие, посеять хаос, а не проводить хирургическую операцию.

— Вы, товарищ командир, баранку держите крепче и самолёту нашему не мешайте лететь ровно, не дёргайте разные пимпочки! И главное — лыжи смазать, когда в магазин побежите за бутылкой, не забудьте! — не остался в долгу с подначкой штурман, который за последние месяцы набрался словечек у командира.

— Присоединюсь к вопросу на стороне командира, — озвучил Тимофей Хрюкин своё сомнение попасть хоть куда-то с такой высоты.

В самолёте на несколько секунд повисла напряжённая тишина. Кузьмич приник к прибору, держа руку на рычаге аварийного сброса. Надо сказать, что силой Кузьмич был не обделён и обычно пользовался именно аварийным рычагом, который срабатывал быстрее штатного электро-бомбо-сбрасывателя. В шлемофоне раздался его чёткий голос, отточенный десятками подобных операций:

— Влево два… ещё один… на боевом… — Пауза. — Три, два, один, сброс!

— Кузьмич, а куда ты целился? — подколол его Лёха по внутренней связи, пользуясь тем, что из кабины ничего не было видно.

Десяток небольших бомб, каждая весом двенадцать килограммов, выскользнули из кассеты, мелькнули в голубом небе и устремились вниз. Лёха взглянул на Кузьмича через маленькое окошечко в перегородке между кабинами. Тот теперь следил за результатами через прицел, держа руку на управлении камерой.

— Есть взрыв! Ещё один! Ещё два! Хана вашей площади! — азартно заорал Кузьмич по громкой связи, не сдерживая возбуждения.

— Получите и распишитесь! Была какая-то площадь в центре — и больше нету! Всё снято на фотокарточку! — доложил он с ноткой гордости. — Плёнку проявим, и готовьтесь к оздоровительной пробежке до магазина, товарищи командиры!

Лёха не удержался и положил самолёт в крутой вираж. «Фиг с ней, с высотой, съёмку закончили», — подумал он, а рассмотреть результат бомбометания, чтобы ещё подколоть Кузьмича, посчитал необходимым.

Внизу был виден квадрат площади в самом центре плотно застроенного старого города. И действительно, с парой пятен от взрывов и каким-то разнесённым вдребезги строением неподалёку у парка. Четвёртое, пятое и последующие пятна взрывов Лёха не увидел. Куда усвистели остальные семь штук — было непонятно.

— Молодец, Кузьмич. Фотокарточки проявим и сбегаем. Не боись, всё равно вместе распивать, — коротко бросил удивлённый Лёха, выправляя курс. — Привет, Саламанка! Ола, Франко! Запомни нас надолго! — с подначкой продекларировал он. — Экипаж, держим курс на базу.

— Фантастика! — произнёс поражённый произошедшим стрелок.

Вокруг самолёта стали запоздало появляться чёрные шапки разрывов зенитных снарядов.

СБшка, сбросив груз, стала легче на сотню килограммов, плавно и уверенно развернулась и взяла курс на родной аэродром. Двигатели урчали ровно, и экипаж вроде бы мог позволить себе немного расслабиться.

27 ноября 1936 года. Мадрид.

В одном из клубов Мадрида Лёха танцевал, стараясь не упустить ни единого такта. Вся его энергия была направлена на одну цель — очаровать Наденьку, жгучую рыжую бестию и журналистку, чьи патриотические репортажи о войне расходились, как горячие пирожки. Она смеялась, пряча лицо за бокалом, дурачилась, вертела круглой попой, прижималась к нему всем телом и время от времени бросала на него игривые взгляды. Лёха чувствовал, что эту ночь он точно встретит не в одиночестве.

— Слушай, товарищ Хуян, а ты не просто лётчик, ты ещё и танцор знатный, — с лукавой улыбкой Наденька подкалывала Лёху, приподняв бровь и слегка качнув бедром.

— Я всегда рад помочь товарищам устроить праздник правильно, особенно сегодня! — ответил Лёха, с улыбкой притягивая её ближе. Он крепко обнял её, и его руки скользнули к её талии, а затем чуть ниже, ощутив крепкие изгибы, которым она умело придавала уверенную грацию.

— Что ж, тогда веди, командир, — томно добавила Наденька, усмехнувшись, и поддалась его движениям, позволяя музыке и веселью захватить их обоих.

Ухватив за крепкую попку, которая ловко попалась в его руки, счастливый Лёха понёс задорно взвизгнувшую Наденьку в её крохотную каморку под крышей отеля «Палас», где квартировало советское представительство.

27 ноября 1936 года. Аэродром Алькала, пригород Мадрида.

А буквально за четыре часа до танцев Лёха боролся за жизнь своего самолёта и его экипажа.

На обратном пути Лёха слегка придавил штурвал вниз и разогнал свой бомбардировщик за счёт потери высоты. Километрах на трёх он дал команду снять кислородные маски. Кузьмич с Хрюкиным завозились и с радостью избавились от громоздкой и неудобной экипировки.

Проходя в стороне от аэродрома Талавера, он опять положил самолёт на крыло, чтобы рассмотреть там происходящее. Он увидел взлетающие бипланы. «То ли Хенкели, то ли Фиаты», — подумал Лёха.

— Экипаж, внимательнее смотрим по сторонам.

При подходе к своему аэродрому он сбросил скорость и начал строить заход на посадку.

Снизу, будто из ниоткуда, поднялись две маленькие, но смертельно опасные машины. Истребители с характерной коробкой крыльев бипланов двигались уверенно, как охотники, чувствующие слабость жертвы. Они явно знали, что СБ почти слеп сзади и особенно уязвим снизу.