Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая (СИ) - Хренов Алексей. Страница 7
Вернувшись, исключительно довольный собой, Орлов открыл бутылку вина и налил себе полный бокал. В голове крутились мысли о только что провернутом деле. Все заслуги он ловко приписал себе, а всю ответственность за возможные последствия перевесил на окружающих. Это было своего рода искусство, которым он владел в совершенстве.
Он сделал большой глоток вина, наслаждаясь его вкусом и ощущением собственного триумфа. «Ну не молодец ли я!» — с самодовольной усмешкой подумал Орлов, разглядывая тёмно-красную жидкость в бокале, словно любуясь отражением своего хитроумия и ловкости.
26 сентября 1936 года. Мадрид
По традиции, их отправили посетить политического руководителя посольства, чтобы встать на партийный учёт и прослушать политическую информацию — считай, свежие новости.
«Повысить политическую грамотность и революционную сознательность», — как выразился Лёха с привычной долей сарказма.
Недавно прибывший политический советник Иван Сергеевич Гальцев оказался энергичным и разговорчивым дивизионным комиссаром. К тому же, он в прошлом был лётчиком, пока судьба не переквалифицировала его в мастера разговорного жанра.
К счастью для Лёхи, разговор быстро свернул в сторону обсуждения возможностей республиканской авиации.
Узнав, что у Лёхи с Кузьмичем есть в распоряжении самолётик, Гальцев ловко и быстро их припахал.
И никакие отговорки Лёхи, что прямо надо срочно доставить пакеты в Картахену не сработали.
Лёха уже приглядывался к выходу, но Гальцев, как настоящий мастер охмурения, не дал ему вставить и слова.
— Товарищ Гальцев, у нас, понимаете, срочное задание, — всё же попытался вставить Лёха. — В Картахену надо срочно пакеты доставить. Прямо от товарища Орлова!
— В Картахену? — Гальцев прищурился и задумчиво кивнул. — Это, несомненно очень важно! Исключительно важно! Но разве может быть что-то важнее, чем борьба с фашизмом? — Он строго посмотрел на Лёху и тут же добавил: — Агитация — дело первостепенное!
Лёха раскрыл рот, чтобы снова возразить, но Гальцев уже тянулся к телефону.
— Алло, товарищ Кузнецов? Это Гальцев. Да, срочно нужен ваш экипаж на политический фронт. Нет-нет, тут без вариантов! Всего на один день! Спасибо вам за понимание!
Через минуту трубка была брошена, а Лёха с Кузьмичом только молча переглянулись.
— Ну вот и отлично, — довольно произнёс Гальцев. — Значит, завтра вылетаете. Листовки, товарищи, листовки! Это оружие, которое фашисты не смогут отбить!
Лёха тяжело вздохнул, глядя в потолок, а Кузьмич с обречённым видом пробормотал:
— Запроданы мы, Лёха. Всё, мы с тобой теперь агитаторы…
Так Лёха с Кузьмичом оказались запроданы на политический фронт борьбы с фашизмом.
Правда, совсем уж без политической накачки не обошлось, но она была, скажем, в терпимых пределах.
— Товарищи! — начал он с пафосом, который Лёху всегда раздражал, — Сегодня ночью вам поручается важная миссия. Вы должны разбросать агитационные листовки над позициями мятежников около Талаверы, ближайшей точки к Мадриду! Наша цель — сломить боевой дух мятежников и побудить их переходить на сторону республики!
Лёха с Кузьмичем скептически переглянулись.
«Ну вот, ещё одного идиота послала судьба», — грустно подумал Лёха.
Летать ночами, разбрасывая листовки и агитируя вшивых мятежников, Лёхе совсем не хотелось. Такая массовая работа «по площадям» его не прельщала. Если уж оставаться в Мадриде, то в его личных планах значился куда более индивидуальный подход — закрепить успех прошлой ночи и как следует «отжар… отагитировать» одну рыжую журналистку.
— Вы, товарищи, направляетесь на аэродром готовиться к вылету, — продолжал Гальцев. — А я поеду на передовую с нашей стороны, чтобы проводить работу на земле. Подготовлю республиканских добровольцев к приёму осознавших свои заблуждения мятежников. Ровно в час ночи мы зажжём два прожектора, чтобы осветить передний край мятежников!
— В репу им настучать сходу, сразу и осознают, и просветятся! — выдал Кузьмич с таким простодушием, что Лёха чуть не рассмеялся.
— Это не наш метод! — убеждённо ответил политический советник, пристально глядя на Кузьмича, словно тот только что предложил предать революцию, — Жду листовки точно в час ночи! Не опаздывайте!
Глава 23
Красные агитаторы
26 сентября 1936 года. Аэродром Хетафе, окрестности Мадрида.
После того как политический советник передал им четыре огромных пачки листовок, напечатанных на тонкой бумаге, наши друзья оказавшись навьюченными, словно ослики. отправились на аэродром. Кузьмич с возмущённым видом бурчал, а потом неожиданно попросил строя бровки домиком:
— Лёха, ну давай заначим одну пачечку!
* * *
Тут требуется небольшое отступление, чтобы объяснить такую странную просьбу.
Вчера Кузьмич пережил очередной культурный шок. Заселившись в отель, он первым делом отправился изучать местные удобства. Через пару минут он выскочил из туалета с ошарашенным видом, держа в руках кусок мягкой туалетной бумаги.
— Лёха, ты видел! У них в туалете ящичек с надписью «pоpel e baño»! А там вот эта бумага! Они что, ей действительно пользуются после… ну, ты понял? И главное, такая мягкая! — возмущённо восклицал он, тыча находкой Лёхе под нос.
Лёха усмехнулся, ещё не до конца осознавая драматизм происходящего.
— Ну да, — ответил он весело. — Сделал дело, вытер тело! — подмигнул он, довольный своей рифмой.
Кузьмич завис, переваривая услышанное. Через пару секунд он задал вопрос, который окончательно сбил Лёху с ног.
— А женщина… она как там… ну… пристраивается? Хотя можно же руками в стенку упереть… Но всё равно, странные люди! — задумчиво пробормотал он.
— А что у барышень зад для этого дела по другому устроен? — Лёха никак не мог понять затруднений Кузьмича.
— Лёша! Ты что! Конечно по другому! Странные люди эти испанцы! — воскликнул Кузьмич и добавил с уверенностью: — Чем с женщиной в ванной этим заниматься, проще этот ящичек к кровати перевесить!
Тут до Лёхи стали доходить иносказания Кузьмича и он уже не мог сдерживать смех. Он заржал, держался за живот и, вытирая слёзы, пытаясь что-то сказать, но не мог. Это только раззадорило Кузьмича, который решил прояснить ситуацию:
— Ну ясно же написано — Попель Ебано! Ну, чтобы вытираться, как закончил женщину… ну, это, отжаривать…
Лёха захлебнулся от хохота, ржал до слёз и едва не упал. Он махал рукой, прося передышку, а потом сквозь смех выдавил:
— Кузьмич! Это переводится как… бумага для ванной! Ванной, Кузьмич! Её используют, чтобы задницу вытирать!
Весь вечер смущённый Кузьмич ворчал себе под нос:
— Нашли неграмотного! Что я, читать не умею? Написано — Попель Ебано! Извращенцы поганые! Газет им мало! Не культурная нация! Вот у нас всё просто: взял газетку, присел, заодно почитал последние новости, узнал про успехи стахановцев…
Теперь, получив листовки, он не упустил шанса обратиться к Лёхе.
— Лёха, ну давай всё же заначим одну пачечку для туалета. Такая бумага — просто спасение! Я серьёзно, а то опять эта «попель ебано»…
На листовке был изображён воин мятежников с таким страдальческим выражением лица, будто он неделю мучился запором. Видимо, это должно было символизировать серьёзность и ответственность их дела.
— Согласен, Кузьмич, — ответил Лёха, глядя на листовку. — Вытирать задницу рожей мятежников — это даже как-то политически правильно.
«В отличии от советских газет, где надо аккуратно выбирать содержимое!», — он усмехнулся, вспоминая давнюю историю с туалетом в Каче.
* * *
— Листовки — это, конечно, хорошо, — размышлял Лёха, когда они вернулись в ангар, рядом с которым стоял их маленький самолёт «Моль». — Но мне кажется, просто макулатурой мы не добьёмся нужного эффекта. Надо их дополнительно простимулировать! Чтобы бежали, и с огоньком!