Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая (СИ) - Хренов Алексей. Страница 9

— Давай! — кричал, чувствуя, как руках напрягаются от усилий.

Просвистев над самыми окопами, едва не зацепив колёсами пулемёт на станке, «Моль» снова вырвалась в тёмное ночное небо. Самолёт трясло, словно тот жаловался на весь этот кошмар. Лёха ослабил хватку, глубоко вздохнул, но тут же застыл, оглянувшись через плечо.

Сзади маленького аэроплана вставала «Хиросима». Огромный кроваво-красный гриб расползался по чёрному испанскому небу, освещая его так, будто наступил рассвет. Земля под облаком буквально кипела, выбрасывая вверх фонтаны огня и дыма.

— Мать твою, Кузьмич… — только и выдохнул Лёха, не отрывая взгляда.

— Охренеть… — Кузьмич наконец подал голос, хриплый и будто бы даже виноватый.

— Кузьмич! Это куда мы с тобой так уе***ли⁈ — крикнул Лёха в переговорную трубу, проверяя приборы и с ужасом представляя последствия их «агитации».

Оглушительный гул продолжал нарастать, словно сама земля ревела от того, что только что произошло.

— Ну, всё, Кузьмич. Мы теперь точно знаменитости, — радостно крикнул Лёха, направляя самолёт обратно к своим.

Кузьмич тихо откашлялся:

— Да уж, Лёша… агитация у нас, конечно, что надо.

26 сентября 1936 года. Аэродром Хетафе, окрестности Мадрида.

Когда они вернулись на аэродром, к ним уже спешили представители республиканской авиации узнать, как прошёл вылет.

— Советская агитация! Комерадес! Эффективно и с огоньком, — заявил Лёха.

Совершенно вымотанные физически и морально, Лёха с Кузьмичом завалились спать в казарме при аэродроме.

Лёхе снилась Наденька. Она стояла, уперев руки в бока, и укоризненно качала головой:

— Хренов! Опять ты влез куда-то! Почему меня с собой не позвал?

Наутро об их «агитационной акции» уже говорили везде. Со всех сторон аэродрома слышались оживлённые разговоры и восторженные пересказы произошедшего. Мятежники лишились оперативного склада с боеприпасами, который взлетел на воздух после их ночного налёта, а наступление на Мадрид, считавшееся неминуемым, теперь попало под большой вопрос.

Первые ряды траншей на некотором протяжении оказались буквально выжжены, а понёсшие значительные потери их защитники были деморализованы. Часть мятежников, около роты, предпочла не испытывать судьбу и сдалась, в страхе перед повторением ночного ужаса.

Наутро злого и не выспавшегося Лёху выдернули в штаб аэродрома.

Там стояла галдящая толпа человек под пятьдесят — обгорелые, грязные, воняющие дымом и гарью, они нервно переминались с ноги на ногу. С каждой стороны их окружали такие же разномастные республиканские бойцы, вооружённые винтовками с примкнутыми штыками. Эти испуганные пленники, доставленные ночью с передовой, стояли под утренним солнцем, кашляя от дыма и украдкой переглядываясь. Они явно не понимали, что их ждёт дальше.

Перед толпой вышагивал организатор этого «блудняка» и по совместительству политический руководитель — товарищ Гальцев. Свежевыбритый, благоухающий одеколоном, со сверкающим на солнце рупором в руке, он казался абсолютной противоположностью пыльным и измученным пленникам. Голос гремел, товарищ кричал, но на русском языке его почти никто не слушал.

Лёху тут же дёрнули за рукав:

— Ты же испанский знаешь, переведи товарищам.

— Чего переводить? — огрызнулся он, но всё же вышел вперёд.

Скрывать свою злость он не стал — небритый, пропахший гарью, он походил скорее на одного из пленников, чем на представителя победителей. Отодвинув оцепление, он подошёл к толпе.

— Кто у вас главный? — громко спросил он у юного парнишки, стоящего ближе к краю.

Парнишка испуганно глянул в центр группы, где стоял моложавый, крепкий мужчина, явно привыкший командовать. Офицер. Даже в таком положении он сохранял остатки достоинства и пытался организовать толпу на какое-то сопротивление.

Лёха, не теряя времени, вытащил Браунинг, передёрнул затвор и выстрелил в воздух. Грохот выстрела заставил замолчать даже Гальцева. Толпа шарахнулась, замерев в настороженном молчании.

— А ну быстро построились! — рявкнул Лёха на испанском, на этот раз с таким напором, что пленники начали двигаться.

Но организовать строй не удавалось. Лёха заметил, что офицер всё ещё тихо отдаёт распоряжения. Стиснув зубы, он решительно направился к центру толпы, бесцеремонно расталкивая пленных.

— Так, ты у нас умный, да? — Лёха вперил взгляд в офицера. Тот стиснул челюсть, но промолчал, смотря прямо в глаза своему собеседнику.

— Либо ты мне помогаешь, либо я лично займусь тобой. Глаза или яйца? — спросил Лёха с угрожающей холодностью, ввергнув того в состояние шока.

— Повторяю! Глаза или яйца? — рявкнул Лёха. Окружающие отшатнулись.

Офицер замер, явно не ожидая такого вопроса, его взгляд лихорадочно метался, пока Лёха, не торопясь, доставал пачку сигарет. Закурив, он неторопливо протянул пачку пленникам. Те тут же набросились на неё, разрывая обёртку и растаскивая сигареты. Над толпой поплыл приятный запах табака, который чуть смягчил напряжённость момента.

— Не понятно. Придётся перестраховаться, — зло произнёс Лёха, щурясь от дыма.

Он резко ткнул горящей сигаретой офицера в глаз и тут же добавил со всей силы коленом ему в пах.

Тот вскрикнул, инстинктивно схватившись за лицо, и упал на землю, скрючившись и зажимая глаз ладонью. В толпе раздался ропот, люди стали пятиться назад, но Лёха, не давая ситуации выйти из-под контроля, вновь поднял пистолет и выстрелил в воздух.

— Живо построились, вонючки! — рявкнул он, махнув оружием в сторону толпы.

Пленники, испуганные и подавленные, поспешно начали выстраиваться в подобие строя.

Лёха окинул их цепким взглядом и скомандовал:

— Подравнялись, жареные курицы!

Когда строй обрел хоть какую-то видимость порядка, он вернулся к офицеру, уже стоявшему на коленях, и отвесил ему пинка.

— Встал в строй! — рявкнул Лёха. — Ничего с твоим глазом не случилось, только ожог века. Быстро!

Офицер застонал, но поднялся и, пошатываясь, занял место в строю. Лёха, удовлетворённый результатом, повернулся к ошарашенному Гальцеву:

— Вот теперь, товарищ комиссар, ваша очередь вещать про светлое будущее.

Глава 24

Великий переговорщик

27 сентября 1936 года. Аэродром Хетафе, окрестности Мадрида.

Политработник, опешивший от метода Лёхи, несколько сбиваясь, всё же продолжил свою речь:

— Товарищи! Сегодня вы делаете первый шаг к освобождению от оков угнетения! Советский народ помогает Испанской республике строить настоящее счастье и свободную жизнь!

Лёха прогуливался вдоль строя пленников, помахивая пистолетом для убедительности и, перейдя на упрощённый испанский, громко переводил:

— Вонючие засранцы! Вы в плену Испанской республики. Вас, предателей, надо сразу расстрелять и не заниматься вытиранием ваших соплей!

Гальцев взмахнул рукой, словно показывая дорогу в светлые дали:

— Сегодня начинается ваш путь к светлому будущему Испании!

— Поэтому шаг вправо или влево — охрана стреляет без предупреждения! — синхронно переводил Лёха.

— Вчера ваши товарищи, перешедшие на сторону республики, совершили подвиг и, спасая Мадрид, взорвали склад боеприпасов мятежников, — продолжил вдохновенно политический руководитель.

Лёха остановился, чтобы эффект от его слов усилился. Пленники, стоявшие как замороженные, жадно ловили каждое его слово:

— Вчера я взорвал ваш сраный склад! Превратил жопы ваших товарищей в жареные куски мяса! Вам же, тупым идиотам, повезло сразу сдаться! Будете исправлять своё предательство доблестный трудом!

Испанцы переглядывались с тревогой, но никто не осмелился даже пошевельнуться.

Гальцев, вдохновлённый таким вниманием, снова повысил голос:

— Кто осознал свои заблуждения, хочет поддержать республику и записаться в добровольцы?

Лёха, не упуская момента, тоже повысил голос в своём суровом «переводе»: