На холмах любви - Ли Эйна. Страница 51

Элизабет смочила влажной тряпочкой губы мужа, растрескавшиеся от жара, и попыталась влить ему в рот несколько капель воды.

Вошел отец. Долго стоял и смотрел на Керкленда.

Роберт метался. Его сжигала лихорадка. И теперь только сам он мог себя спасти, ибо ничем ему уже было не помочь.

Александр Скотт посмотрел на дочь. Лицо ее осунулось, вокруг глаз появилась синева. Отец обнял Бет. Та уткнулась ему в плечо и, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась. Старик гладил свою девочку по голове и молчал – пусть выплачется.

– Он должен жить, отец. Должен!

– Теперь все в руках Господа, Элизабет, – проговорил граф. – А тебе нужно отдохнуть, дорогая. Сейчас ты ничего больше не сможешь сделать для него.

– Я ни за что не усну. И мне не нужен отдых, отец.

– Артли сказала, что может пройти много дней, прежде чем что-нибудь станет ясно. От тебя будет мало толку, если ты сама свалишься. Я посижу с ним, а ты можешь оставить дверь открытой. Если что-нибудь изменится, я тебя позову. Элизабет замотала головой.

– Может быть, потом, отец. Я не могу отдыхать, когда он... когда с ним...

Лорд Скотт нахмурился.

– Хорошо, Бет, но я настаиваю, чтобы ты отдохнула. Позже, но обязательно отдохнула. Обещаешь?

Медленно тянулись дни в замке Бэллантайн. Часами просиживала Элизабет у ложа мужа. Как мучительно было слушать бред раненого! Когда Роберт звал ее, казалось, что это кричит его сердце. В такие минуты она еле сдерживала слезы. Но страшнее было, когда Роберт возвращался в тот день. В Филипхоу. И сквозь все видения прорывался все тот же умоляющий крик: «Перережьте веревку! Ради Бога, пусть кто-нибудь перережет веревку!»

Часто приходила Артли, и женщины меняли примочки и повязки. Рана подживала, и через неделю Роберт стал на короткие мгновения приходить в сознание, тогда женщинам удавалось влить ему в горло какое-нибудь целебное снадобье.

К концу второй недели лихорадка прекратилась и граф впервые погрузился в спокойный сон. Элизабет обняла и расцеловала Артли.

– Спасибо, старая колдунья, – говорила она. – Я знала, что ты сможешь его исцелить. Да благословит тебя Господь, Артли.

Старуха улыбнулась, глядя на эту красавицу. Когда-то она лечила ее от детских болезней. На ее глазах дитя превратилось в женщину. Никогда еще Артли не видела молодую хозяйку такой сияющей, как в это мгновение.

– Господь благословил меня и привел в дом Скоттов, – сказала она скромно.

– Как мне наградить тебя, скажи, Артли? Я дам тебе все, что ты хочешь.

Старуха украдкой взглянула на спящего Роберта.

– В таком разе я хочу, чтобы мне оказали честь и позвали принять первого младенца, который у вас будет.

И, подмигнув, она засмеялась кудахтающим смехом.

Элизабет подбросила в камин полено. Впервые за две недели плечи у нее распрямились, а в глазах светилась радость. Она взглянула на мужа, улыбнулась, а затем, оставив дверь полуоткрытой, вышла в соседнюю комнату, быстро разделась и легла немного поспать.

Как только ее голова коснулась подушки, глаза закрылись и Бет провалилась в сон.

Керкленд медленно открыл глаза, огляделся. Он никак не мог понять, где находится. Комната слабо освещена. Сам он лежит на кровати с пологом. В камине потрескивают дрова. Тепло, уютно. Спокойно, безопасно.

Роберт совершенно не помнил, как сюда попал. И все-таки где он? Что это за комната? Почему он проснулся в чужой постели? Он у врагов или у друзей? Враги сразу бы бросили его в темницу. Значит, друзья. Но кто? Слабый запах лаванды наполнял комнату. Бет!

Граф встал и, шатаясь от слабости, подошел к открытой двери. В соседней комнате на постели лежало создание из его снов.

Элизабет спала. Золотистые локоны ее разметались по подушке. Милое лицо было спокойно. Одеяло сползло, обнажив атласные плечи. Ровно вздымалась ее грудь, прикрытая тонкой шелковой сорочкой. Без всяких колебаний граф улегся рядом с женой и, притянув ее к себе, тоже уснул глубоким, спокойным сном. Элизабет не проснулась. Только прижалась к мужу и продолжала спать.

Бет вдруг почувствовала, что рядом с ней кто-то лежит. Почти в тот же миг у Роберта заныло плечо. Они медленно открыли глаза и тут же зажмурились от ярких солнечных лучей, проникших в комнату.

– Роберт, что вы здесь делаете? – удивилась Элизабет.

– Это я должен спрашивать, что это я здесь делаю. – Он улыбнулся. – Что я здесь делаю и где вообще нахожусь? Хотя это теплое гнездышко мне нравится.

– Ох, Роберт, что вы наделали! – вздохнула Элизабет. – Вам нужно лежать в постели.

– А я где лежу?

Элизабет покачала головой и хотела было встать, но Роберт притянул ее к себе.

– Не сейчас, Бет. Полежите со мной, а я вас обниму.

– Роберт, вы не понимаете. Когда Эндрю вас привез, вы умирали.

– Так где же я? И вообще, что происходит?

– Вы в Бэллантайне. Вас ранили при Филипхоу.

– Ах да... вспоминаю... – медленно проговорил Роберт. Страшные события тех дней оживали в его памяти. – Я помню, что ваш брат... дождь... он рассказывал мне о сражении, о гибели моих друзей...

Его голос слабел, мрачные воспоминания становились все ярче.

Элизабет встала.

– Пойдемте, Роберт, я помогу вам дойти до вашей постели.

Роберт оперся на плечо жены. Вскоре он уже лежал в постели, а Элизабет вышла, чтобы одеться.

К тому времени, когда появился Эндрю, его сестра уже поила больного бульоном. Пришла Артли и сменила ему повязки. Старуха была как-то странно молчалива. Она быстро сложила на поднос свои принадлежности и собралась уже уходить, когда Роберт вспомнил о вежливости.

– Я слышал, в каком я был состоянии и что ты сделала для меня. Я многим обязан тебе, старая. Ты замечательная, умелая целительница.

Тогда Артли снова повернулась к нему.

– Chan eil euslainte gun ioc-shlainte, – тихо ответила она.

Роберт удивленно взглянул на Артли, но та уже исчезла.

– Я не знал, что в этих краях есть люди, говорящие по-гэльски, – заметил Роберт.

– Артли не из этих краев, она отовсюду, – отозвалась Элизабет. – Не знаю, найдется ли что-нибудь, чего она не умеет. Что она вам сказала?

– Она сказала: на всякую хворь найдется лекарство, – ответил Роберт.

Элизабет осторожно водила лезвием бритвы по щеке Роберта. Впервые в жизни она кого-то брила и очень боялась порезать ему щеку или подбородок. Наконец, еще несколько раз проведя бритвой по щеке, она завершила свою опасную работу и с облегчением бросила бритву в тазик с водой.

– Должна признаться, я неплохо научилась ремеслу цирюльника, – похвасталась Бет, в то время как Роберт проводил рукой по щеке. – А теперь пора подрезать вам усы и волосы.

– Может быть, я облегчу вам труд, если предложу вообще сбрить усы? – предложил Роберт.

– О нет, милорд, не сбривайте! Они вам так идут, – возразила молодая женщина и смутилась своей пылкости. Затем она взяла расческу и ножницы.

– Вам, наверное, надоело нянчиться со мной? – У Роберта был виноватый вид.

– Ну конечно же, нет, Роберт! Наоборот, мне это нравится, – успокоила его Бет. Могла ли она сказать мужу, как она рада, что он здесь, рядом с ней, что она может что-то сделать для него?

Она нежно погладила его волосы, потом разделила их на пряди. И принялась расчесывать и подстригать их. Бет смахнула с шеи Роберта отрезанные волоски. Тот вздрогнул, и Бет поспешно убрала руку, испугавшись, что ему это неприятно.

С тех пор как Роберт пришел в себя, миновало уже больше недели, и все это время между ними была какая-то странная недоговоренность. Роберт выглядел отчужденным, равнодушным и почти виноватым из-за причиняемого им беспокойства.

Хотя Керкленд поправлялся быстро, его не спешили переселить в другую спальню, и они с Элизабет по-прежнему жили в соседних комнатах. Но несмотря на это, Роберт больше ни разу не входил к жене. Казалось, рана остудила его и в нем нет прежнего пыла.

Элизабет все время чувствовала его взгляд. Граф следил за женой постоянно. Ей часто хотелось нагнуться к Роберту, поцеловать его в губы, но непонятная робость и стыдливость останавливали ее. Этот равнодушный человек очень смущал ее.